Книга: Без обратного адреса
Назад: Глава 14 На самом дне
Дальше: Глава 16 Рекена

Глава 15
Лихорадка

В то утро наступил кризис. Фран, как всегда, проснулся в половине шестого: тело корчилось и дрожало в ожидании привычной дозы. Он спросонок долго шарил вокруг в поисках шприца, прежде чем вспомнил, что теперь не колется, потому что лечится метадоном. Физически он теперь мог пережить лишение наркотика, поскольку каждый день принимал его безвредную химическую подмену, но психологически становилось не легче, а тяжелее. Кровь словно кричала в голос, истерически требуя героина. Фран глядел на свои набухшие вены, и ему казалось, будто все поры жадно раскрылись, как голодные рты: шприц нам! Скорее!
Тахикардия усиливалась, и к девяти часам утра он решил: надо что-то делать. Обливаясь потом, дотащился до китайской бакалейной лавчонки и вложил весь ночной заработок в бутыль водки и упаковку из шести банок пива.
Вот так и получилось, что в девять двадцать Фран сидел с пустым желудком, с бутылкой водки у рта и сосал ее, пока не стало жарко в желудке и не запершило в глотке. Прервался, чтобы глотнуть воздуха, и снова припал ртом к горлышку, моля, чтобы алкоголь подействовал скорее, чтобы он уже сейчас ничего не чувствовал, а лежал на полу в полном отрубе. Что лучше – наркозависимость или тяжелый алкоголизм? Ответ: все, что угодно, только не наркотики.
На дне бутылки оставалось совсем немного, когда он наконец потерял сознание и рухнул на матрас, служивший ему постелью. Шесть жестянок пива стояли рядом нетронутые в соответствии с планом. Вечером они смягчат похмелье.
Фран проснулся к ужину и успел увидеться с Сарой до того, как они с Ману ушли в город за дозой. Она сама подошла к нему, поцеловала в небритую щеку и прошептала на ухо, что у нее для него есть подарок. Фран попытался выяснить, какой подарок, но она твердила, что это сюрприз и надо подождать вечера.
Сара не подала виду, что замечает его воспаленные глаза, отекшее лицо, похмелье. Наверное, из деликатности. Или потому, что в их нынешнем мире это норма. Может, ей было просто наплевать.

 

Остаток дня у Франа прошел как обычно, по графику, который он сам себе установил. Немного каши. Метадон. Парк, привычная скамья, упаковка из шести жестянок пива. Похмелье после целой бутыли водки еще сказывалось – мутило и скручивало желудок. Все эти проявления можно было игнорировать как легкий ветерок. Что они по сравнению с ураганом, который может устроить ему жажда героина!
И вот тут-то и наступил эффект сложения утреннего алкоголя, метадона, принятого после еды, и пива, принятого после метадона. Франу казалось, будто его раздирает на части неведомая сила. Тело распалось на куски, каждый кусок ревел свое, и все они уменьшались, пожираемые страшным врагом. Его самого уже почти не осталось. Фразы, которые Фран в тот вечер записывал в блокнот, были воплями человека, падающего в пропасть. И все же он знал: необходимо перетерпеть и этот день. Решение принято. Он не отступится. Снова пойдет вверх по тропе, он верит, что вершина уже близко.
И так пройдет еще день, потом еще, и еще, пока доктор не скажет ему, что теперь препараты не нужны, он уже несколько дней держится на одном апельсиновом соке. Но до этого пока далеко…
Ночью он с Кико и компанией снова выехал на сбор макулатуры. Пришлось удирать от полиции, которая появилась во время погрузки, так что много не заработали. Примерно по восемь евро на брата. Свои деньги Фран устало засунул в задний карман грязных джинсов. Он очень хотел скорее добраться до дома, съесть что-нибудь из консервной банки да и завалиться на матрас, помолясь, чтобы ломка не разбудила его сразу, как он заснет.

 

Об обещанном Сарой сюрпризе Фран позабыл. Но, входя, увидел ее неподвижно стоящей на том же месте, где они простились, словно она так и ждала все это время. Сара улыбнулась ему, и он сразу вспомнил. Она заставила его закрыть глаза и повела за руку к дивану, усадила и разрешила открыть глаза, а когда он их открыл, перед ним стоял телевизор. Юные годы аппарата давно миновали, похоже, он был их с Сарой ровесником. Пластик корпуса наивно притворялся деревом, часть кнопок на панели выпала. Фран почти взволновался, увидев такой агрегат, выживший в эпоху плазменных панелей.
– И что, работает?! – воскликнул он.
– Да, представь! Надо настроить антенну, конечно, но работает, работает.
– Где же вы его надыбали?
– Не поверишь – с помойки. Добрые люди его просто выбросили.
– Как не поверить!
– Да ладно! Признайся, что мечтал посмотреть перед сном хорошую киношку.
– Признаюсь, признаюсь. Но…
Фран замолчал, увидев выражение лица Сары.
– Не переживай, Фран. Это все пустяки.
– Спасибо.
– А вот что еще я нашла на той же помойке, посмотри.
Он взглянул за заднюю панель телевизора: он был прикован к тумбочке довольно толстой стальной цепью.
– На случай, если Карлосу придет в голову продать его опять.
Фран уже открыл рот, чтобы спросить, кто же заплатит за рухлядь с помойки, но почему-то вместо этого сказал:
– Гениальная идея.
Они съели суп-концентрат прямо из банок, сидя на кухонных табуретах. Потом пошли наслаждаться вновь обретенным телевизором. Он был им очень нужен, этот ящик с картинками – отупляющими, замедляющими мысли, отвлекающими от боли. Люди вроде них должны поменьше задумываться над своей жизнью, чтобы не было беды. Пусть уж лучше о ней думают другие – причем все, что им угодно.
Долго не могли выбрать канал, вскоре нашли какое-то старое кино, и начался долгожданный просмотр. Сара поднялась, накинула на плечи старое одеяло, которое обычно брал на ночь Фран, и они уютно устроились на диване.
Фильм оказался «Доктором Живаго». Они оба не знали, что это за жанр и сколько в нем серий, сначала думали, обычный полуторачасовой метраж, оказалось, нет; несколько раз, когда очередной эпизод подходил к завершению, они были уверены, что сейчас пойдут титры, но фильм продолжался и продолжался. Месяцы в нем шли за месяцами, годы сменяли друг друга. Сара принялась ворчать, что они испытывают терпение публики, зато Фран был совершенно зачарован. Сара, теплая и мягкая, тихо дышала рядом с ним, свернувшись калачиком, а на экране трещал свирепый русский мороз. Пока Фран наслаждался двумя последними эпизодами, Сара заснула, и он разбудил ее, когда титры наконец появились на экране.
– Ну, и что там было, пока я спала? – спросила она, зевая.
– Прошло двадцать лет, – ответил Фран.
– Во сне они у меня пролетели незаметно. Ну не глупо ли притащить домой телевизор, чтобы спать перед ним?
– Так он как раз для этого и служит, разве ты не знала? Лучшее на свете снотворное, очень экономичное.
Сара засмеялась, повернувшись к нему милым заспанным лицом, и как-то само собой вышло, что они целуются, не в силах оторваться друг от друга. Фран, как ни был потрясен этой неожиданностью, деятельно развивал успех, а Сара нежно вела губами по его небритой шее, касаясь языком напрягшихся вен и впадины под ухом. Руки Франа полностью вышли из-под контроля, и оказалось, что все бесстыдные замечания Карлоса относительно груди Сары полностью соответствуют действительности – она была налившейся, твердой и гладкой, как спелые дыни. Сара нетерпеливо скользнула рукой в его брюки, но нашла лишь мягкий песчаный пляж там, где должна была возвышаться горделивая скала. Как ни старалась Сара искусными ласками приободрить его вялый член, ничего не выходило. Когда стало понятно, что все сроки, включая добавочные, вышли, Фран тихо признался:
– Ты ж понимаешь… тут надо выбирать – или героин, или это дело.
Сара, не в силах скрыть разочарования, тем не менее бодро произнесла:
– Ну, не беда. Не так это важно. У меня для тебя есть кое-что другое.
И вышла из комнаты, оставив Франа страдать на диване. Вернулась со шприцем в каждой руке.
– Этот-то укол я сама могу тебе сделать, – сказала она, посмеиваясь.
Фран застыл в отчаянии, не зная, как отреагировать. Он умирал от желания уколоться, но еще больше хотел Сару. Хотел и не мог получить одно, но мог, однако не должен был получить другое. Фран уставился на шприцы, боясь двинуться с места.
– Сара… спасибо. Нет.
– Да ладно?! Ну, тогда ты первый торчок в истории человечества, который отказался ширнуться на халяву.
Его передернуло. Душа отказывалась принимать, как она это все говорила. Торчок… ширнуться… халява. В ее голосе звучало презрение и высокомерие.
– Нет, Сара. Я не должен.
– Не должен? Что, мама не велит?
– Я на метадоне. Уже неделю не колюсь.
Сара, остолбенев, глядела на него. Вид у нее был возмущенный, словно ее обманывали и теперь обман открылся.
– Да ты же торчишь постоянно! Вот и этим утром… Ты принимаешь метадон и героин одновременно?!
– Нет, Сара, я просто напиваюсь. Конечно, свинство. Но хоть какая-то защита от ломки. Как анестезия. Сегодня утром я должен был целую бутылку выпить, очень плохо было.
– Ну и ну!
– Да, вот именно. Но все равно спасибо. Ты не думай, я могу оценить, что ты меня хотела угостить. Я понимаю, как это щедро.
С минуту они сидели молча и неподвижно. Между ними снова лежало огромное, как русская степь, пространство. Обсуждать стало нечего.
– Могу я попросить тебя об одолжении? – спросила Сара.
– Естественно.
– Ты мог бы сам сделать мне инъекцию?
Фран неприятно удивился. Что многие супружеские пары из наркоманской среды кололи друг друга, как бы подменяя этим свою половую жизнь, ему было известно. Но предложение вколоть героин, обращенное к человеку, который завязал… Это бестактно.
Фран молча взял шприц. Руки у него были более ловкими, чем у нее, – все же годы практики. С легкостью опытного хирурга он нашел ее тонкую исколотую вену и с первого раза попал. Пока медленно нажимал на поршень шприца, Сара смотрела на него глазами взбешенной кошки, и Фран понимал, что укол – своего рода наказание за его мужскую несостоятельность. Он будто колол сам себя. Наконец зрачки Сары расширились, тело обмякло, опустилось на диван, и только рука успела погладить его по бедру.
Когда Фран уходил из комнаты, вдруг услышал ее глухой голос:
– Не одолжишь пару монет? Я совсем на мели.
У него было восемь евро, заработанных ночью, и он уже протянул руку к заднему карману джинсов, но остановился.
– Извини. Я тоже без денег.
Голова Сары запрокинулась, глаза закатились. Она уже находилась на подступах к наркоманскому раю.

 

Эстебан помог им погрузить части деревянного лесного домика в старенький «Рено». Две панели не вместились, пришлось разобрать, поработав клещами, наконец загрузили и их, втиснув доски куда попало. Взяли ящик с инструментом, нужным для сборки домика на дереве – и молотки, и перчатки, и веревки, и проволоку, и уголки.
Давид положил себе на колени изрядную кучу никуда более не вместившихся деревянных деталей, и теперь, когда старенький автомобиль с его давно севшими рессорами потряхивало на лесной дороге, все это изобилие равнодушно било его в самые чувствительные места. Да, это не асфальт городов. Они еще не доехали до места, а Давид уже был весь в занозах – причем настоящие занозы были еще впереди.
Анхела показала им деревья, на которые планировала поместить лесной домик. Это были пять молодых, но крепких буков, и еще один гораздо старше их, в центре – очевидно, прародитель маленькой рощи. Стволы у подножия густо поросли мхом. Серые толстые корни, извиваясь, уходили в землю и были такими толстыми, что годились на первые ступеньки лестницы, ведущей в домик, который им надо было смонтировать. Анхела связывала толстые ветви и крепила их веревками к опорам, вбитым в землю, – они не хотели травмировать деревья болтами или гвоздями. Эстебан вытащил из грузовичка генератор и осветил лес мощным прожектором – стало светло, и можно было работать в безопасности. Анхела развернула чертежи, прижала их «дворниками» к ветровому стеклу грузовичка. Чертежи были сделаны профессионально, по всем правилам и с указаниями размеров. Сюда, в горы, пока не добралась программа «Автокад» со своими опциями изменения масштаба и объемной размерностью. Анхела раздала им дельные и краткие указания. Все это походило на инструктаж прораба, не питающего особых иллюзий относительно качества наемной рабочей силы.
В ту ночь Давид получил качественный мастер-класс по монтажу и плотницкому делу. Карьера молодого строителя была быстрой: начал он с того, что поддерживал лестницу, на которой работала вверху Анхела, потом передавал ей требуемые детали и доски, затем дорос до крепления веревками к стволу основных конструкций, закончил же ночь он триумфально: опасно свесившись с толстой ветви, крепил последние модули, заранее смонтированные их прекрасной предводительницей. Недурно для человека, который вызывал рабочего, если падала полка в шифоньере, а сам на это время улетал в Тулузу, где у очередного автора издательства возникли очередные неприятности.
Последние их усилия совпали с первыми лучами солнца. Вымотанные непривычной физической работой, пошатываясь после бессонной ночи, они созерцали плоды своих трудов с веселым восторгом. Воспоминания об этом восторге надолго переживут ссадины и синяки на пораненных неопытных руках. И когда надо будет сделать что-то, что покажется поначалу невыполнимым, они вспомнят эти минуты.
Платформа была примерно шести квадратных метров величиной. Прочная ограда не менее чем двухметровой высоты надежно ограждала маленьких обитателей домика и от падения, и от злых чудовищ. На два уровня можно было попасть по двум отдельным лестницам и трем прочным канатам с большими узлами – специально для особо отважных. Маленькая закрытая кабинка на уровне земли служила генеральным штабом и местом общего сбора.
Давид вдруг почувствовал, что внутри него проснулся тот маленький мальчик, который смог бы в полной мере насладиться подобным подарком. В его собственной жизни самым близким суррогатом этого маленького чуда были крашеные металлические конструкции в мадридских парках. В упорядоченной, строго дисциплинированной жизни на городском асфальте это был максимум того, что можно предложить растущему мальчишке: регламентированное движение на свежем воздухе в местах отдыха горожан в отведенные для этого часы. Каждое дерево в парке контролировалось службами городского благоустройства, и черта лысого ты мог что-то там строить на нем. В общем, правильно, растительность в городе выживает с трудом, за ней нужен особый уход. Давид представил, как бы ему, в его семь лет, было бы прекрасно с друзьями на этих деревьях… страшные истории про Крипи и лакричные конфеты до полного удовлетворения… Спрятаться бы за своими мальчишескими царапинами, которые покрывают его руки, как за камуфляжной сеткой, и послать подальше осточертевший ему мир, убежать туда, где в двух метрах над землей царит иная, лучшая действительность. И там все чисто, и монстры из мульфильмов – самое страшное, что в ней есть, да и тем не пробраться через ограду… Там можно жить внутри своего воображения. Там это разрешено. Там разрешено быть ребенком.
Подошла Анхела. Ее усталые глаза сияли счастьем. Избитые о дерево, распухшие руки наконец удовлетворенно, неподвижно висели вдоль тела. Поначалу Давиду казалось, будто она очень уж горячится – куда ребенку устраивать такое на обычный день рождения! Но теперь он понял. Глядя на Анхелу, он чувствовал, что чувствует она, и он прозревал счастье Томаса. Раньше он смотрел на людей и ничего не понимал; теперь он смотрел, понимая.
– Ну, что скажете, ребята? – спросила Анхела.
– Просто фантастика, – искренне ответил Давид.
Эстебан промолчал. Он созерцал лесное убежище, как искусствовед в музее – картину.
– Эстебан, а тебе нравится? – произнесла Анхела.
– Да. Томас будет счастлив. И служить ему это будет много лет. Мне-то никто не дарил таких подарков, родители не шибко рукастые были… Я бы очень хотел, чтобы у меня что-нибудь от матери осталось, сделанное ее руками. Знаешь, Анхела, это не просто отлично сделанная вещь и хорошая игрушка. Это еще и время жизни родителей, их любовь. Лучшее, что ребенок может получить в жизни.
Эстебан положил руку на плечи Анхелы, притянув ее к себе.
– Я так и вижу, как идет время, а эта маленькая крепость сопротивляется ему. Она крепко сделана. Ее хватит на всю жизнь Томаса, и твои внуки, когда подрастут, придут играть сюда… в свои непонятные нам игры. И когда-нибудь они спросят отца, кто построил их крепость, а он ответит: ваша бабушка Анхела, дети, она подарила мне лесной домик на мой десятый день рождения. И твои внуки уставятся на тебя, потому что ты, оказывается, не только печенье умеешь печь, когда они приходят в гости. Поймут, какая ты, увидят, как ты сейчас здесь стоишь и радуешься за них. Времени не станет в это мгновение, Анхела. Мы все уйдем, но после нас останется то, что мы построили.
Анхела подошла и обняла огромного, как медведь, Эстебана, и они так стояли и молчали, а ветви бука молчали над их головами.
Давид ощутил острый укол зависти. Как бы он хотел уметь так просто говорить! Он ведь чувствовал то же самое, он тоже все понимал! Но никогда бы не посмел вот так открыто выразиться: ну как же, тогда он покажется смешным и сентиментальным.
Давид всю жизнь наблюдал, как люди, которые говорят, как Эстебан, спокойно ведут других за собой, даже не замечая этого, внушают доверие и симпатию. Сам Давид, когда приходил час говорить, вот такой, как сейчас, – только мямлил и молчал. Он словно отсиживался внутри себя за крепкими дверями, лелея там свою особенность и утонченность. Боялся открыться миру, уверенный, что, как только он это сделает, мир развеет его уникальность, разнесет ее в клочья и завалит другими, более сильными индивидуальностями. Мир проглотит тебя, как кит Иону.
В общем, Давид промолчал, как всегда, глядя на обнявшихся Эстебана и Анхелу, и только вдруг поежился от холода, пробежавшего по спине. Виной тому был, конечно, утренний холодок – что ж еще?

 

Фран провел вечер, не отрываясь от книги Мауда. Как только Сара ушла в свой героиновый астрал, он вцепился в роман и проглотил оставшиеся сто пятьдесят страниц. Потом еще и еще раз перечитывал куски, которые ему особенно понравились. Наконец закрыл книгу, удивляясь, что все это чудо легко помещается под переплетом и обложкой, и прижался к ней лбом. Пусть странный чудесный мир войдет в него сквозь это касание, пусть он останется с ним в жизни, на его тяжелом пути. Ведь он честно следовал пути героев, причем твердо решил следовать и дальше – во второй том саги.
Его сморил сон, и был этот сон спокойным и глубоким, без утренней ломки. Фран проснулся от яркого, уже высоко поднявшегося солнца – и с потрясающим подарком, который ему подбросило его тело. Последний раз это было так давно, что Фран уж и забыл, что это такое – проснуться от юношеской эрекции. Только бы не получилось, как вчера, только бы продлилось… Фран счастливо засмеялся: неплохо он меняет свои пристрастия – героин на алкоголь, а алкоголь на секс!
Да, мужская потенция вернулась к нему. Надолго ли? Он молился, чтобы хотя бы до вечера.
Остаток дня прошел в подготовке к ночи. Фран охотно принял метадон, удивив своим хорошим настроением медиков в автобусе. Очень хотелось поговорить с Раулем и Марией, но идти снова в цыганский пригород показалось Франу рискованным. Кто знает, что там может случиться? И покрепче него люди срывались в рецидив. Нет, вот когда он совсем слезет с крючка, тогда найдет их, поговорит по-людски, не на ходу, поблагодарит как следует за все, что они для него сделали. Впервые с тех пор, как начал лечение, Фран вдруг понял, что все это реально: и полное освобождение от наркотика, и нормальная жизнь. Не химера, не мечта! Это уже близко! Он уговаривал себя угомониться, напоминал, что впереди еще много всего, но счастливая улыбка скользила по губам.
Той ночью, сидя рядом с ним на подъемнике грузовика, Кико сказал:
– Эй, Франсито, ты сегодня прям сияешь!
– Есть от чего.
– И от чего?
– А от того, что на сегодня у меня намечен просто эпохальный секс. Приснилось, знаешь, тако-о-о-е…
– Ну, чтоб не сглазить! Сон тебе в руку, или, короче, в правильное место!
Парни расхохотались и громко хлопнули друг друга по ладоням. Жизнерадостные голоса далеко разнеслись по пустым улицам ночного Мадрида.
В квартиру Фран возвращался нагруженный, как кормилец большой семьи. Надо было приготовить для Сары ужин, достойный этого вечера. Как давно не было в его жизни любовных свиданий! Он был намерен до конца насладиться каждой минутой, истово выполнить каждый ритуал чувственных игр. Все-все, включая ужин. Даже для Лако кое-что купил – на случай, если тому придет в голову им мешать.
Сумку с продуктами оставил в кухне. Казалось, в доме пусто. В большой комнате никого, только телевизор, по-прежнему прикованный цепью к тумбочке. А в коридоре послышались звуки. Из комнаты Карлоса доносились характерные стоны. Не ему одному, видимо, пришла ночью охота до любовных игр! Карлос, рыча и постанывая, направлял партнершу, как авиадиспетчер: «Так… так… быстрее, переходи на левый бок, а, хорошо…» Странно, подумал Фран, что Глория согласилась прийти сюда, у нее же своя квартира со всеми удобствами.
Он достал продукты, которые купил для Лако, и постучал к нему в дверь. Никто не ответил. Странно, Лако всегда здесь. Постучал снова и толкнул дверь. Лако перевязывал предплечье, помогая себе зубами. Быстро взглянув на Франа, кивнул ему, чтобы тот вошел.
– Закрой дверь.
– А что, Лако?
– Нельзя, чтоб Карлос увидел.
– Почему?
Вообще-то никто не любит, когда за ним подсматривают, особенно если он должен уколоться.
– Дело в том, что эту дозу мы сперли именно у Карлоса, – ответил Лако со странной гримасой, и Фран с изумлением понял, что это он улыбается. Фран впервые видел улыбку на этом лице.
– Не свисти! Да как же?..
– Сара достала для меня, – четко, как отличник на экзамене, выпалил Лако. В голосе звучали радость и уверенность человека, который уже почти прошел экзамен на высший балл, и все трудности позади.
– Ты серьезно? Сара узнала, где Карлос прячет заначку?
Одним из самых больших секретов в их жизни был вопрос, где Карлос прячет то, что подворовывает у них, когда они скидываются, а он покупает дурь на всех. Однажды они даже провели форменный обыск, Карлос отсутствовал, но ничего не нашли.
– Не знаю. Знаю только, что одну она мне вколола, а вторую оставила на тумбочке, когда уходила. Что за девочка, таких просто не бывает.
– Тогда получается – он ей их сам дал, что ли? Почему? – спросил Фран.
– Договорились, наверное.
– О чем?
Фран похолодел, почти догадавшись. Он все бы отдал, чтобы не слышать, что ответит Лако.
– Карлос дал ей пару доз в обмен на постель. Бедная, она уже сутки к тому времени была пустая. Говорит, совсем на мели.
В груди стало горячо и больно, словно от удара ножом. Фран прекрасно знал, что́ происходит с телом и сознанием на десятый час воздержания от привычной дозы, и представлял пытку, какая наступает на двадцать второй – двадцать третий час. Он мрачно думал, что она сделала то, что сделала, из-за каких-то жалких шести евро, цены маленькой дозы, которая смягчила бы ей муку ломки. Теперь она с Карлосом, а не с ним. От этого можно умереть. Это он, он сам отказал ей вчера в паре монет, и она была вынуждена, под угрозой… Его грудь разрывалась от боли, но, словно наказывая себя еще больше, Фран хотел довести дело до конца и все увидеть собственными глазами.
Он кинулся к комнате Карлоса и рванул дверь. Карлос стонал и возился на неподвижном теле Сары. Он терся пахом между ее безвольно раскинутых ног, напрягая ягодицы и пыхтя. Звуки, которые он издавал, были скорее жалобными, чем ликующими. Сара безучастно глядела вдаль, отвернув голову к окну. Фран отстраненно подумал, отчего она так смотрит – хочет отвлечься или ничего не чувствует под героином. Сара повернула голову и посмотрела на него. Глаза полуприкрыты веками. В них пусто – ни стыда, ни обиды, ни боли, ни радости. Она не бросала Франу вызов, не мстила, не была в отчаянии. Это был взгляд молчаливой, смирившейся жертвы, знающей, что от происходящего нет спасения. Не следует еще и умножать боль воображением. Лучше затаиться, перетерпеть, проглотить все это одним усилием и никогда больше не вспоминать. Вдруг в ее глазах метнулось на секунду сознание – она почти вернулась из забытья, почти поняла, что происходит. И тут же отвернулась, погрузившись в бесчувствие.
Карлос, который был слишком занят, чтобы обращать внимание на окружение, на секунду замер, а потом прорычал, задыхаясь:
– А ну отвали, козел! Уже девку спокойно отодрать не дают!
Он хотел продолжить свою возмущенную речь, но остановился. В глазах Франа мелькнуло бешенство, которое останавливает даже таких, как Карлос. С этими глазами человек может схватить винтовку и уложить всех, кому случится быть рядом. Несколько секунд никто – в том числе Фран – не знал, что сейчас произойдет.
Но на сей раз не случилось ничего. Фран сжал дверную ручку, очень крепко. Проконтролировал голос – он звучал спокойно.
– Ты, Карлос, когда-нибудь получишь за все по полной программе. Но не от меня. Я об тебя мараться не собираюсь.
Дверь он закрыл бесшумно. Из-за нее послышались вопли Карлоса:
– Да ладно тебе, Фран, чувак! Ты серьезно, что ли? Из-за этой сучонки?
Фран имел на руках срочное дело и рассчитывал, что Карлос не помешает ему какое-то время. Он не из тех, кто бросает удовольствие. Ведь две дозы заплатил. Теперь просто так не уйдет – ему вынь да положь.
Гнида, думал Фран. Прямо так, без кондома, а у самого полдюжины диагнозов.
Назад: Глава 14 На самом дне
Дальше: Глава 16 Рекена