Глава 8

Как часто решимость водой утекает сквозь неплотно сомкнутые ладони. Всего два дня назад Саша была полна уверенности, а теперь ноги будто сами собой несли ее мимо цели. Вот уже который час она кружила вокруг красно-белого здания университета, все больше от него удаляясь. На этот раз Саша приблизилась к высокомерным сфинксам, смотрящим друг на друга пустыми глазами. Постояла, глядя на Неву и держась за голову облупленного золотого грифона. Прошлепала по мосту Лейтенанта Шмидта вдоль перил с жадно глядящими на воду зелеными русалками. Прошла сквозь строй невысоких особнячков на набережной. Разных, как лица со старинных гравюр, но все же чем-то неуловимо похожих. Они стояли, сцепившись плечами, напоминая нарядных гостей, столпившихся в ожидании выхода его величества. А вот и он, главный человек этого города. Великий Петр в облике Медного всадника одной железной рукой поднял коня на дыбы, а другой… указывал на здание, от которого только что убежала Саша. Красный флигель университета. В каждом здании, сквере или предмете Саша пыталась найти ответ. Не находя уверенности внутри, она повсюду искала подсказки. Скрытые тайные знаки, предвещающие судьбу. Невидимую ниточку, держась за которую можно было бы выбраться из запутанного лабиринта неясных ощущений.

Она медленно прошла вдоль Невы по подножию Адмиралтейства, поглядела на каменных львов с теплыми, прогретыми на солнце мордами и вышла на перекресток. Справа высился Зимний дворец. Слева приглашающе раскинулся Дворцовый мост, а за зданием Кунсткамеры затаился университет. Саша сделала шажок вправо и задумалась. Она представила, как идет по Дворцовой площади, выложенной булыжниками и пришпиленной к земле Александрийским столпом, уходя все дальше и дальше от университета. И чем дольше она это представляла, тем грустнее ей становилось. Наконец, Саша тряхнула коротко стриженной головой и решительно зашагала налево, приободрив себя нехитрой мыслью. Пусть уж лучше ничего не получится, чем грустить и ничего не делать.

Девушка шла, с удовлетворением прислушиваясь к своему настроению. Ноги больше не подрагивали, а ком в горле рассосался сам собой. Саша чуть повеселела и принялась рассматривать окрестности. Фасад желтого здания напротив университета украшали львиные морды. Одобрительно сожмуренные чередовались с предостерегающе оскаленными. Чет, нечет, удача, провал, вверх, вниз. Саша решила, что если последней окажется сердитая морда, значит, все будет хорошо. Ей не хотелось думать, что означает это хорошо и как именно оно выглядит. Хорошо — значит хорошо! Последняя львиная морда лучилась особенным добродушием. Саша заколебалась. Влажный душный воздух заполз под блузку, испариной облепил поролоновые чашечки тесного бюстгальтера. Девушка промокнула крошечным платочком мигом вспотевший лоб и еще раз взглянула на приветливо оскаленную львиную морду. Немой бессмысленный знак! Как слепому полагаться на предзнаменования, если незрячие глаза не в силах развеять вечную темноту? Не зная букв, невозможно прочесть надпись, не обладая видением — разгадать знаки судьбы…

Сердце дрогнуло, и Саша опрометью бросилась обратно. Потянуло свежестью, девушка с надеждой посмотрела на разбитую тысячей солнечных бликов водную поверхность. Нева мирно плескалась в гранитных берегах. Медленно прополз прогулочный катер, тучно покачивая деревянными боками. На фоне свежей белой краски эффектно выделялась черная надпись: «Чижик». Легковесное имя странно смотрелось на массивной мощной корме. Сашу облило горячее сочувствие. Скорее всего, неказистое судно стыдилось не только неподходящего имени, но и слабосильного, захлебывающегося сердца, слишком ничтожного для широкой груди, «парадной» белой эмали, не способной скрыть шероховатости старых досок. Но так было не всегда! Убогий внешний вид не в состоянии скрыть истинных достоинств. Правда, для того, чтобы их разглядеть, требуется глаз настоящего ценителя или… отзывчивое сердце. Саша не поняла, а почувствовала, что перед ней прекрасная весельная лодка, легко скользящая по водной глади. Устойчивая мощь ладно пригнанных досок, плавный ход, шелест воды за высокой кормой. Девушка угадала в нынешнем «уродце» славное прошлое, и, словно в благодарность, к ней пришла неожиданная мысль. В каждом, абсолютно каждом творении заложена своя, особая красота, важно лишь ее обнаружить. Одна и та же лодка может выглядеть неуклюжим чижиком или величавым лебедем. Точно так же каждый человек достоин своего собственного пути, поиска своей дороги и своей красоты.

Эта новая мысль наполнила душу спокойствием. Сомнения словно смыло водой, и Саша благодарно помахала рукой прекрасному лебедю, доживающему свой век нелепым чижиком. На другом берегу Невы Медный всадник по-прежнему горделиво восседал на коне и все так же указывал на университет, Саша помахала и ему. Таинственная вязь скрытых знаков наконец-то сложилась в общий призыв.

Желтое здание с толстыми белыми колоннами, ворчливый, потемневший от времени паркет, щербатая лестница с плоскими ступенями. Саша поднялась на второй этаж и очутилась в длинном коридоре, заворачивающем куда-то за угол, и тут же попала в круговерть… абитуриентов. Мальчики и девочки деловито сновали мимо, собирались в оживленные стайки, разбивались по одному, снова стягивались то к одним, то к другим дверям. Оказалось, что Саша объявилась в самый сезон поступления. Поддавшись общему оживлению и собственной лихорадке, она принялась обходить аудитории. Центральная приемная комиссия, различные факультеты: исторический, философский, матмех, ПМПУ… Она читала надписи и объявления, слушала чужие голоса, вдыхала воздух, в котором переплелись книжная пыль, запахи старого дерева, камня и еще что-то неуловимое. Бесовски проникающее в самую кровь, будоражащее, волнительное. Рождающее отклик в душе, в той горячей, почти застывшей за последние годы ее сердцевине.

Время затикало с неотвратимостью метронома. Билеты на поезд, вернуться в санаторий за вещами, в Иваново — за документами. Сонно-вопросительное лицо тетеньки из фабричного месткома. Снятый с железной койки комкастый бело-красный матрац, скрученный в печальный, сразу осиротевший комок. Небольшое количество сложенных в углу пустой комнаты вещей — вот и все, что явилось результатом нескольких лет. Саша предпринимала все действия с ускорением выстрелившей туго свернутой пружины. Молниеносно совершила необходимые телодвижения, вернулась в Петербург, подала документы и… оказалась в общежитии на Васильевском острове. С этого момента кипение восторга в крови улеглось само собой.

Длинный коридор с лохмотьями старого линолеума на темном паркете. Кухни с забитыми мусором железными баками, отвратительный туалет с отсутствующими на дверях запорами и выкрашенными зеленой краской окнами. На фоне университетского ивановское общежитие для ткачих выглядело роскошными апартаментами. Непричесанная комендантша с то ли брезгливо, то ли сварливо вывернутой нижней губой и мутными глазами выдала картонку с надписью «Временный пропуск» и жирно, красной ручкой обвела дату окончания срока его действия. В ее взгляде читалась угрюмая подозрительность. Саша чувствовала себя уличенной в неблаговидном проступке. Комендантша открыла рот, и стало понятно, в каком именно:

— Курить, распивать спиртные напитки и устраивать гулянки с иностранцами в общежитии за-пре-ще-но!

Женщина хмыкнула, пристукнула пропуском по столу и небрежно кинула его Саше. Та сердито покраснела, но ничего не сказала в ответ.

Саша осторожно шла по длинному коридору, стараясь не принюхиваться и избегая стен. Из боковой комнаты вынырнул смуглый парень в ярко-желтой фуфайке, шортах, оголяющих стройные волосатые ноги, оскалил ослепительно белые на темном лице зубы и с акцентом произнес:

— О-ля! Красавица!

Звук «ц» он произнес сквозь зубы, и у него получилось что-то вроде «красависа». Саша поежилась и ускорила шаг, незнакомец зацокал языком и крикнул вслед:

— Еще увидимся, дорогая!

Это «дорогая» мокрой тряпкой шлепнуло Сашу по спине, она остановилась, подошла к засиявшему иностранцу и прошипела ему прямо в лицо:

— Никакая я не дорогая, и я не Оля!

Парень, ничуть не смутившись, заулыбался еще шире и, сверкая белками, проговорил:

— О, исвини. О-ля — по-нашему это как привет. А как тебя совут, красависа? — Тут он, дурачась, поднял обе руки. — Не буду насывать тебя красависа, хотя это немножко сложно… Ты симпатичная, правда, правда. — Незнакомец сиял все сильнее, все ближе придвигаясь к Саше.

— Энрр-ике! — Сзади раздался негодующий голос, и из той же двери, откуда прежде вынырнул обходительный незнакомец, выплыла щедро наделенная женскими прелестями девушка. Смуглая, кареглазая, с отличным бюстом, обтянутым красной футболкой, и в цветастой юбке. Для сходства с опереточной Кармен ей не хватало только цветка в волосах. Обращаясь к Сашиному собеседнику, девушка подняла вверх две полных руки и разразилась длинной возмущенной тирадой на клекочущем испанском. Энрике развернулся к своей гневной пассии, вернулся к ней танцующей походкой, взял обеими руками за подбородок, и они… слились в поцелуе. Саша озадаченно попятилась, но тут латинский обольститель обнял свою знойную подругу и, не отрывая губ, уже оттуда, из-за ее спины погрозил Саше пальцем. Саша не могла оторвать взгляда от целующейся парочки и этого гибкого пальца, словно упрашивающего не делать «поспешных выводов».

Она пошла дальше, внутренне подготавливая себя «к худшему», похоже, предостережения мрачной комендантши имели под собой все основания. В комнате наверняка будет накурено, а соседками окажутся нетрезвые личности. «И это Ленинградский университет!» — с сожалением думала Саша, брезгливыми костяшками стучась в нужную дверь.

— Войдите, открыто! — ответил ей девчачий хор.

На нее с любопытством смотрели четыре пары глаз. Обычных девичьих глаз, на обычных лицах, на первый взгляд не тронутых тленом морального разложения.

Высокая, почти как Саша, девушка подошла первой и, улыбаясь круглым лицом, представилась: «Венера». За ней потянулись другие. «Лена», — лучисто улыбнулась маленькая вихрастая беленькая девчушка. «Света», — скрипучим голосом произнесла еще одна. «А меня зовут Татьяна», — сказала густобровая девушка с нездоровым лицом. Саша рассматривала новых знакомых, невольно улыбаясь собственной подозрительности. Девчонки как девчонки, ничего страшного.

Первую ночь Саше удалось уснуть лишь под утро. Северная ночь была непривычно светлой и совсем не походила на ночь, даже на белую, а больше напоминала весенние сумерки. Свет настойчиво заглядывал в огромное незанавешенное окно с грязными стеклами. Черная железная настольная лампа на скрипучей ножке навевала воспоминания о рассказах военных лет. На обратной стороне подставки обнаружился инвентарный номер и дата — 1938 год. Саша лежала на тоненьком матрасике, сквозь который чувствовалась каждая деталь металлической сетки, и размышляла, уставившись в стену. Мысли в голову приходили неожиданные. Особенно мучила одна: где-то здесь же, на Васильевском острове, в блокадном Ленинграде погибала маленькая, одинокая, голодная девочка Таня…

Нашествие началось внезапно. Откуда-то сверху по стенке шкафа, который стоял у Сашиной кровати, редким, но широким фронтом потянулись… клопы. В полной тишине Саша взвизгнула и вооружилась тапочкой. Никто не пошевелился, только с Таниной кровати донеслось сонное бормотание. Саша прицелилась и стукнула тапкой по ближайшему агрессору, тот на мгновение замер, словно соображая, а затем отлепился от стены и упал на Сашино одеяло. Девушка завозилась, оглядываясь в поисках чего-либо подходящего, чтобы не брать клопа голыми руками. Торопливо выдернула лист из тетрадки и обернулась, пылая жаждой мести. Клопа на месте не оказалось, Саша вскочила с кровати и принялась трясти одеяло, пока не обнаружила, что «мертвый» кровосос преспокойно ползет по ее… ночной сорочке. Саша пискнула и, содрогаясь от брезгливости, сорвала с себя одежду. Тело вдруг зачесалось то тут, то там, Саша методично оглядывала себя, усилием воли гася приступы паники.

Тапки оказались плохим оружием против клопов. Саша колотила по врагам изо всех сил, но, кажется, лишь на время оглушала, а затем они, как ни в чем не бывало, продолжали «паломничество». Часам к четырем утра Саша утомилась и, наконец, одолела гадливость. Она хладнокровно ловила гадов в бумажку и давила их пальцами, через лист ощущая сопротивление хрустящей плоти. Еще через полчаса наступило затишье. То ли пришло к концу время принятия клопами пищи и они исчезли с горизонта, то ли Саша просто устала, но битва завершилась. Девушка задремала, сидя на выдвинутой почти в центр комнаты кровати. На тумбочке лежала изодранная тетрадь, а рядом высился могильный холм из завернутых в бумажки клопиных останков.