VI

Обратная дорога вдвое короче. Нет, не так: дорога к дому вдвое короче той, что от дома. Да, именно так. Можно проверить. Километраж тот же, а путь короче вдвое. Правда, на обратном пути Марина не заезжала в Донецк к подружке Наташке Стрелковой. Хотя к ней-то она просто обязана была заехать, рассказать про то, что с ней произошло, но заезжать было уже не с руки – отпуск заканчивался.

Она выехала из Севастополя рано утром следующего дня. Дядя с тетей всплакнули напоследок и махали ей по-стариковски, пока она не повернула за угол. Вот и все. И слава богу! Долгие проводы – лишние слезы.

Легко добралась до центра полуострова, который вполне бы мог стать островом Крым, «незалэжним та самостийным». Всего-то и надо было, чтоб вышли человек десять с лопатами да покидали бы пару-тройку часиков твердь земную, что на северо-западе полуострова. Работы меньше, чем на Беломорканале, а география уже совсем другая.

Да, так вот: в центре полуострова на сельском рынке, что тянулся вдоль всей трассы, она закупила крымских фруктов и овощей. Выбирала тщательно, на свой вкус, не слушая продавцов. Они-то готовы были все сбагрить – не сезон чай. Купила крымские яблоки «кандиль синап», поспевающие осенью: своеобразной вытянутой формы, яркие, на одну половину красные, на другую – зеленые, красивые, как игрушки.

Долго выбирала груши. Один дядька чуть не даром хотел ведро всучить деревянных темно-зеленых плодов. Марина не знала, как от него отвязаться. Он вырезал кривым ножом дольку и уговаривал снять пробу:

– Попробуй, красавица! Чистый мед груша!

– Каменная твоя груша! – отговаривалась покупательница.

– Так это ж хорошо! Одну возьмешь и до самой Москвы грызть будешь!

А помидоры купила у какого-то доброго алкаша. Целую корзину длинных мясистых розового цвета томатов, потрескавшихся возле попки. Из-за этих трещинок помидоры были страшненькими, неказистыми, как и продавец, у которого в столь ранний час сильно тряслись конечности. Но вкус этих особенных крымских помидоров Марина хорошо знала и не променяла бы их, с треснутыми попками, на более красивые.

– Забирай с корзиной! – торопил Марину продавец, воровато оглядываясь по сторонам.

– Дядя, ты, случаем, не украл эти помидоры?

– Честно? Украл! У жинки! Она у меня дюже вредная. А помидоры рóстит самые вкусные! Сорт – «салатный»! Будешь кушать и меня вспоминать!

– Ну-ну, только тебя-то мне и не хватает вспоминать! – смеялась Марина, отсчитывая деньги.

– А чо?! Я-то парень еще о-го-го! Это когда не пьяный. А по пьянке, милая, любой из нас – полный дурак. Хоть бы и профессор или ученый какой!

Когда Марина выворачивала со стоянки, из-за навеса к лотку торговца помидорами приковыляла тетка. Грудь колесом, будто под блузкой спрятана пара дынь сорта «колхозница», да и сзади, под юбкой, – пара десятикилограммовых арбузов. Что она говорила своему не совсем трезвому чоловику, Марина не слышала, а вот как засветила ему в ухо, видела. Мужик рванул от нее рысью.

– Да-а-а-а-а... Дорого помидорчики местным мужичкам обходятся! – Марина вдавила педаль газа, и Мотька шустро полетел по трассе.

Рынок немного отвлек Марину от ее мыслей, а стоило ей настроиться на дорогу, как все вернулось на круги своя. Она думала о том, что случилось, об Андрее. Ну не получалось у нее называть его Пал Палычем! Наверное, не очень хорошо вышло, что она вот так сорвалась, даже не попрощавшись. Но ведь и он, зная, что она собирается уезжать, не сказал ей «до свидания».

А он просто не поверил в то, что она уедет. Ему казалось, что в ее глазах он прочитал то, что читал тогда, почти четверть века назад.

«Сколько?! Четверть века?! Какой кошмар! Двадцать три года – это хоть и много, но все же это не «четверть века»! Хотя, по сути, одно и то же». Так вот, ему показалось, что перед ним все та же девочка Марина, с ее восторженным восприятием мира, влюбленная в него по уши. После разговора с ней он уехал по делам. А потом заскочил в ювелирный и долго выбирал для нее кольцо.

Турбаза встретила его закрытыми на засов воротами.

– Иду-иду! – прокричал сторож. Он спустился с крыльца своей крошечной будки, открыл ворота и впустил хозяина.

Андрей издалека увидел, что на стоянке нет маленького бронзового «матиза» с божьими коровками на бортах, и все понял.

Он взял ключ от домика, в котором жила Марина, открыл его, окинул взглядом номер. Ни записки, ни росчерка губной помадой по зеркалу. Ничего!

Он сел на крыльце, прямо на ступеньках. Свет из домика обозначил его четкую тень на дорожке, а скоро и луна выкатилась из-за горы, большая и желтая, с нарисованными на ней лунными морями и кратерами спящих вулканов, и ему хотелось выть на эту луну, распугивая людей и животных, и царапать когтями деревянный настил крыльца.

Нет, все-таки Украина – это особенная страна, загадочная. Если не так, то чем тогда можно объяснить, что навигатор в машине у Марины опять отказал! И вместо прямой, как стрела, трассы Е-105 ее унесло в сторону, куда-то в северо-западном направлении. Дорога была хорошая, ровная, как будто совсем новая. И почти совсем пустынная. Лишь изредка навстречу ей проносились машины, ослепляя ее мощными фарами, да порой кто-то догонял, перегонял и отрывался от маленького Мотьки.

Указатели не позволяли сомневаться в том, что дорога эта приведет в Харьков. «На Харькiв»! Вот только на карте этой дороги не было почему-то, как не видел ее и навигатор. И еще. Она ехала краем какого-то жуткого обрыва, который тянулся справа. Марина видела только кроны деревьев, которые торчали из-за низкого ограждения. Видимо, глубокий овраг. Обрыв никак не кончался! Наверное, днем в нем не было ничего страшного. А ночью...

И еще ко всему пошел дождь! Ливень буквально заливал машину, и дорога, что была чуть в гору, мгновенно превратилась в реку, и Мотьке пришлось плыть против течения. В какой-то момент Марине стало так страшно, что она даже разревелась, остановилась, включив аварийку, и, размазывая слезы, немножко порыдала в голос. Никто не слышал, как она просила попеременно то Боженьку, то мамочку не губить ее, потому что умирать совсем не хочется, потому что Гошка «еще совсем дурачок и ему нянька ой как нужна», и вообще это не дело – погибнуть на этой пустынной дороге, ведущей «на Харькiв», но не обозначенной на карте.

Марина вылезла из машины. Дождь был холодным, совсем не южным. Ветер драл кроны деревьев, которые росли где-то внизу, в овраге. Марина заглянула за ограждение, но совсем ничего не увидела. Там было темно, как у... Просто темно! Ни огонька! Только деревья, росшие из самой темноты, шумели и мотались от ветра.

Марина мгновенно промокла, нырнула в машину. Отмотав от рулона большой кусок бумажного полотенца, она тщательно вытерла лицо от слез и воды, промокнула волосы. Затем завела двигатель и, перекрестившись, двинулась вперед черепашьим шагом.

Город наконец показался вдалеке, и, остановившись на автозаправке, Марина поинтересовалась у водителя микроавтобуса с московскими номерами:

– Вы не знаете, что это за трасса? Навигатор не мог ее найти...

– Да у нас то же самое! Как партизаны пробирались! – весело ответил ей водила.

– Но это Харьков?!

– Харьков!

Харьков оказался изрядно перерытым, но самое страшное в нем было – трамвайные пути. Похоже, что партизаны в этом городе вели рельсовую войну! «В результате упорных и продолжительных боев были выведены из строя все рельсовые переправы, чтобы враг не прошел! Победа будет за нами!»

Бедный Мотька и все его четырехколесные собратья с российскими номерами! Это явно против них местные партизаны расковыряли все асфальтовое покрытие вокруг трамвайныхпутей. Ямы местами были такими, что в Мотькином брюхе печально грюкали какие-то железки, и их грюканье болью отзывалось в Маринином сердце. Да как назло еще и дорогу к границе она никак не могла найти! И дождь лишь слегка затих: потоки были не как из ведра, а как из большой садовой лейки.

«В результате упорных и продолжительных боев» с местными дорогами Марина все-таки выехала к границе и, хоть спать хотелось безумно, ночевать решила на родине. Ей повезло, и границу в обратном направлении она перешла быстро, чем подтвердилось правило: дорога к дому вдвое короче. И с местом для отдыха на той стороне границы – уже в России – ей повезло неслыханно. Ей достался хоть и холодный, но отдельный номер в крошечном мотеле, с удобствами во дворе, зато с обогревателем, который уже через полчаса жарил во все лопатки, и можно было снять куртку, свитер и джинсы, и даже просушить на электрической батарее носки и кроссовки.

Она уснула мгновенно, едва донесла голову до подушки, как пьяный в гусли сторож винно-водочного склада. И ей не снилось абсолютно ничего. А утром оказалось, что она раздавила помидор, который, видимо, хотела съесть ночью, но не смогла. Он выпал из руки, и она отлично на нем выспалась.

Утром она разглядела, что в России уже осень, несмотря на то что до Харькова отсюда было рукой подать, а Харьков – это Украина. Вымокшая трава на газонах пожелтела, и листва на деревьях местами тоже. Серое небо, затянутое тучами, портило настроение и добавляло грусти.

В машине пахло яблоками и виноградом. Зудела пчела, случайно влетевшая в салон и обожравшаяся за ночь чем-то сладким. Она стучалась лбом в стекло и не понимала, как такое может быть: вот она, свобода, с ромашками, качающимися на ветру, а добраться до этой свободы нет никакой возможности. Марина опустила стекло. Пчела зюкнула радостно и покинула машину.

– С Богом! – сказала сама себе лягушка-путешественница, придавив педаль газа.

Ожил мобильный телефон. Марина просмотрела CMC-сообщения и звонки. Два сообщения от подруги Сашки, одно – от Наташки Стрелковой, одно – от ребенка. И все. От мужчины, что живет с ней в одном доме, сообщений нет. Стало быть, не заинтересовался он ее письмом. «Ну и черт с ним! Переживу! – подумала она. – Хотя, конечно, жаль».

Где-то во Мценском уезде, в смысле – в районе, Марину остановил гаишник.

– Нарушаете? – козырнул улыбчивый инспектор с круглым, как луна, лицом.

– Да вроде нет! – Марина достала документы.

Гаишник документы взял, пролистал странички и пригласил «проследовать».

В бело-голубом жигуленке с красно-синей «люстрой» на крыше сидел еще один луноликий с погонами и плотоядно улыбался. Третий в это время потрошил двух мотоциклистов на обочине дороги.

– Попали вы, Марина Валерьевна! – торжественно вынес вердикт первый, заглянув в Маринины права. – Обогнали КамАЗ там, где этого делать нельзя!

– Я?! Обогнала КамАЗ?! Это невозможно! Нет, ну что вы! «Матиз» просто не в состоянии обогнать КамАЗ!

– Еще как в состоянии! И можете быть уверены: у нас все-все зафиксировано. Будем оформлять...

– А что мы будем оформлять? – аккуратно поинтересовалась Марина.

– Права мы у вас забираем.

– Как? А как я в Петербург поеду?!

– Так временное удостоверение у вас будет!

– А права? Как же я без прав?! – Марина думала, что эти луноликие парни шутят так.

– Ну, приедете на суд, а уж судья решит, что с вами делать! Но...

«Ну! Ну, рожай же свою убогую мысль!» – торопила Марина гаишника. Если честно, она даже не помнила, был ли тот КамАЗ, которого она якобы обогнала на дороге. Может, был! А может, и не было!

Гаишник внимательно смотрел на нее и трогательно улыбался. И молчал. И во взгляде его Марина читала: «Ну ты и дура питерская! Денег давай и вали со своими правами!»

Марина покосилась на второго инспектора. Он сидел на заднем сиденье и делал вид, что все происходящее его совершенно не трогает.

– А мы можем с вами... один на один поговорить? – Марина покосилась на того, что сидел сзади.

Тот без лишних слов убрался вон и дверцу за собой прикрыл.

– Сколько? – спросила Марина.

– А сколько есть? – хитро прищурился луноликий мерзавец из Мценского уезда.

– Тысяча!

– Каждому!

– Одна. На всех!

На ближайшей заправке Марину догнали мотоциклисты, которых тоже трясли на «хлебном месте».

– Девушка! Сколько вы заплатили этим паразитам?

– Тысячу. – Марина покраснела.

– Ну вы даете! Кто вам разрешил так развращать наших «доярок»?! Они у нас сотке рады вообще-то! – ржали парни.

– Да черт с ними! Права вообще отобрать хотели. – Марина смущенно улыбнулась попутчикам. – Говорят, мы КамАЗ обогнали...

Парни заржали в четыре луженые глотки и посоветовали впредь быть понахальнее и не раскармливать мужиков с полосатыми палками.

Хорошо им ржать, а у нее пунктик имеется: она не очень-то внимательная. Даже больше того – рассеянная. Как человек с улицы Бассейной. Правила старается не нарушать, но не всегда получается. То знаков не увидит, то еще какую мелочь проморгает. Но при этом таких оплошностей, как под Мценском, у нее не так уж много было в жизни.

Но самая большая оплошность случилась у Марины под самой Москвой. Она заранее запланировала маршрут без заезда в Белокаменную. «Ну ее на фиг! Нам, провинциалам питерским, страшновато на МКАД соваться, если честно! Мы уж лучше огородами!»

«Огороды» – это две точки, через которые Марина планировала выехать на Ленинградское шоссе – Серпухов и Клин. Вот поворот на Серпухов она и проморгала благополучно. Не успела охнуть, как ее вынесло на МКАД. Питерский КАД против столичного МКАДа жидковат будет. Да и попроще. Хотя, с другой стороны, такая простота да хуже воровства. С информацией на КАДе просто беда. Видать, все, что можно, сперли, и эту часть работы сотворили по остаточному принципу. Правда, после того, как Марина раза три проехала по Кольцевой, информация ей особо-то и не нужна стала.

Как только она поняла, что уже находится на МКАДе и боржом пить поздно, Марина посильнее вцепилась в руль, как будто это могло помочь, перестроилась в крайний правый ряд и потрусила за каким-то трейлером с прицепом и польскими номерами. Навигатор работал нормально, информационные табло над проезжей частью радовали простотой и доступностью, и она скоро успокоилась. А еще через какое-то время польский тихоход ей надоел до чертиков, и она перестроилась во второй справа ряд, обогнала иностранца и поехала куда шустрее.

«Если в двух словах, то МКАД мне даже понравилась! Широко, просторно, да еще повезло и без пробок по нему проехать. Не успела в себя прийти, как уже надо было съезжать с Кольцевой. Первый раз я промахнулась, съехала раньше, чем нужно. Сделав кружок, снова въехала на умную дорогу и на следующем повороте съехала с нее тютелька в тютельку. Вот тут-то пробки и начались, в которых до Клина толкалась часа три. За это время успела поесть, попить, спела с Жекой и Трофимом на «Шансоне» две хорошие песни, поговорила с ребенком.

Ребенок сообщил, что они с бабушкой сильно соскучились, очень ждут и любят.

– Мам, тут какой-то кент странный ко мне заявился. Назвал какой-то номер телефона мобильного, я только потом понял, что твой. Ты не знаешь, что это было?

– Да откуда мне знать? А что хотел-то кент?

– Выяснял, кто я да что. В общем, я так и не понял. Ну да и черт с ним! Главное – ты возвращаешься! Завтра увидимся. Целуем!

– Бабушке привет!

Пробка не кончалась, и это малость притомило меня. Вот если б можно было еще и вздремнуть на ходу, но это уже перебор.

А вздремнуть уже очень хотелось, но с мотелями вдоль дороги как-то не очень везло. Уже и Клин остался позади, а я так и не присмотрела никакого приличного места для ночлега. Все думала: ну вот еще десяток километров проеду и остановлюсь, а потом назначала новую точку и снова пролетала мимо.

Наконец уже под Тверью я остановилась вблизи поста ДПС – буквально втиснулась между двумя здоровенными фурами. Сбегала рысью в ближайшие кустики, где с риском для здоровья сделала тайные свои делишки, и вернулась к машине. В термосе у меня был горячий чай с лимоном, в сумке – бутерброды и пирожки, прикупленные днем в придорожной харчевне, где я обедала. Вот и час их пришел! Я расположилась с комфортом на пассажирском сиденье, вытянула ноги прямо на обочину дороги, плеснула чайку в металлический стаканчик, включила кино и под «Любовь и голуби» стрескала за милую душу половину всех припасов.

Ноги и руки гудели, глаза слипались, и я решила никуда больше не ехать, а переночевать прямо тут, на дороге, между двумя огромными фурами. Я быстренько перекидала вещи с заднего сиденья на передние, выкопала подушечку и плед из-под корзинки с виноградом, закрылась изнутри и завалилась спать буквой «зю», благо опыт в этом деле у меня уже какой-никакой был.

Разбудили меня какие-то странные разговоры. Прямо возле моего уха две дамы беседовали с водителем фуры, под носом у которой расположился на ночлег мой Мотька.

Дамы оказались представительницами древнейшей профессии, той, которая в списке профессий стоит перед журналистикой. Хотя и на журналисток они тоже были очень похожи. Сначала они договорились принципиально, а затем приступили к конкретике. Диапазон услуг был так широк, что если заказать все по списку, то водителю фуры надо стоять на этой обочине дня три, и при этом не есть, не пить и не спать, а трудиться не покладая не только рук, но и иных частей мужского организма.

Наконец те, которые не журналистки, но близкие к ним, все согласовали и начали грузиться в фуру. Я сгорала от любопытства и поэтому решила посмотреть, как у них происходит погрузка. Сквозь тонированное заднее стекло да в кромешной темноте было бы ничего не разглядеть, но радушный хозяин, который принимал гостей, включил свет, и картинка была как на ладони.

Две крупные не журналистки в сапогах на высоких каблуках и практически без юбок – в набедренных повязках, так правильнее! – забирались по неудобной вертикальной лесенке в кабину фуры. Водителей, кстати, было двое. Второй, видимо, только проснулся: его босые лапы свисали из ниши под самым потолком. Девицы громко ржали, а водилы шикали на них: мол, заткнитесь, пока всех не перебудили!

Гостьи вошли, захлопнулась дверца, а вместе с этим погас свет. Я с сожалением оторвалась от окна. Но это было только начало. Гулять мои соседи собирались по полной программе. Скоро послышался не хрустальный, но стеклянный звон, заглушаемый ритмичной музыкой и взрывами хохота. Потом все четверо посетили ближайшие кусты и снова долго забирались в дом на колесах.

Наконец музыку слегка заглушили, свет вырубили и два часа кряду ломали фуру изнутри согласно договоренности. В это время ничего не было видно и почти ничего не слышно, поэтому я смогла спокойно подремать. Ровно до момента трогательного прощания.

Прощались шумно и долго, обещали друг другу писать и не забывать. Дверца в кабине за девицами хлопнула, и две не журналистки, но тоже представительницы очень древнего ремесла, на своих высоченных каблуках, как на ходулях, прошествовали вперед. Одна из девиц приложилась носом к Мотькиному стеклу, пытаясь рассмотреть пассажира, но не для работы, а просто из любопытства.

Через минуту они стучались в кабину фуры, стоящей впереди меня и Мотьки, снова громко озвучили прейскурант, перечислили виды услуг, дополнили от себя, что могут «так, так и наперекосяк», но это уже за совсем другие деньги, но дешевле, чем где-либо, плюс скидки на комплексное обслуживание.

Потом они так же шумно забирались в кабину, громко ржали, стучали каблуками по металлу и беззлобно ругались матом, как потом мне стало понятно, совсем и не ругались, а объяснялись, чтоб понятнее было.

На сей раз у них все обошлось без песен и танцев, без пьянки и беготни в туалет, и я уснула. А проснулась оттого, что замерзла и ноги затекли. За окнами золотился сентябрьский рассвет. А до Питера оставалось каких-нибудь четыреста пятьдесят километров, что было сущей ерундой по сравнению с тем, что я уже проехала...»

Еще в Крыму Марина пообещала Мотьке, что торжественно поцелует его, если он без приключений доставит ее домой. Так и сделала, припарковавшись у себя во дворе. Мотька на поцелуй отозвался радостным «би-би-и-и-и...».

Марина выбралась из машины, потянулась до хруста, окинула взором свой багаж – многочисленные коробки, корзинки и пакеты. Как минимум на три ходки до квартиры и обратно. Выбрала для начала что полегче – сумку с вещами на колесиках и корзинку с виноградом. Потом кинула еще легкий рюкзачок на плечо, захлопнула двери и потянулась потихоньку к парадной. Какое это счастье – ступить после стольких часов беспрерывной езды на землю и, закручивая ее на себя, шагать все ближе и ближе к дому. А потом нашарить по привычке связку ключей в боковом кармашке рюкзачка, придавить «таблетку» к замку домофона и оказаться в прохладной парадной, в которой и по прошествии пяти лет со дня сдачи дома все так же пахнет стройкой – цементом, краской, побелкой. А потом взлететь на самую высоту, с которой в ясные дни видно весь город, и почувствовать запах своего дома.

Ключи, как назло, куда-то запропастились. Марина опустила сумку на крылечко, присела с рюкзачком и принялась обшаривать его уголки в поисках ключей. А они никак не находились. И Марина вспомнила, что убирала их на время поездки не в рюкзачок, а в свою дорожную сумку, на самое дно большого бокового кармана. Да, вот они. Наконец-то!

Она открыла дверь, потянулась за сумкой и увидела, как она всем своим огромным весом повисла в руке, большой и сильной. Мужской.

Марина подняла глаза на того, кто взялся ей помогать, – а она не сомневалась в том, что это помощник, не разбойник же белым днем! – и чуть не упала от неожиданности.

Андрей. Ну по-новому – Пал Палыч.

– Привет... А ты как тут? Ты что, приехал раньше меня? Как ты меня нашел?!

– Привет. Это не так сложно было сделать: твой номер паспорта, адрес, по которому ты зарегистрирована в Петербурге, – все это было в журнале регистрации гостей на турбазе. Сделал несколько звонков через знакомых, уточнил место жительства и прилетел сегодня утром.

– Зачем? Разве я звала тебя?

– Нет, не звала. Но мы не договорили.

– Ну хорошо. Помоги мне машину разгрузить.

В голове у нее не укладывалось: Андрей прилетел, чтобы встретить ее. Зачем? Ну зачем – это понятно. Она ведь видела, что ему не безразлично все.

Но повода-то она не давала. И что теперь делать?!

Она никак не могла сосредоточиться и рассеянно перекладывала туда-сюда вещи, теряла ключи от машины, спотыкалась о коробки и корзинки, которые они вдвоем переносили к лифту.

– Увезем все за один раз, – решила Марина, и Андрей таскал в парадную все то, что они выгрузили.

Дом встретил как положено – ласково! «Господи! Как же я соскучилась-то по дому!» – подумала Марина, скидывая кроссовки, и тут же поймала себя на мысли о том, что она не одна, и это нарушает заведенный порядок.

– Раздевайся, – предложила Андрею.

В прихожую вышел Вася, с любопытством взялся обнюхивать коробки и сумки, потерся о хозяйские ноги.

– Вася, здравствуй, дорогой! – Марина потрепала кота за ухом. Он мяукнул и отправился на кухню, где сел возле шкафчика с его пищей – коробками и банками с кошачьим кормом.

Андрей скинул куртку, пристроил ее на вешалке и прошел следом за Мариной и Васей в кухню. Он осматривал квартиру открыто, с интересом. И это Марине понравилось: видно было, что не хитрит, не делает вид, будто ему совсем не интересно, как она живет. Присел в кухне на краешек диванчика.

Она сполоснула под краном руки.

Ну, совсем непонятно, что делать, о чем разговаривать... Обед, может, готовить и кормить гостя? Или сразу разговоры разговаривать? Черт знает что! Во попала так попала!

– Чай? Кофе? – спросила Марина.

– Чай. – Голос у Андрея как-то мгновенно охрип. Ему тоже неясно было, что делать дальше. Сказала же она, что не звала его в гости. А он сказал, что не договорил. Значит, говорить надо. А у него, как у мальчика, голос «петушка» дал. Волнуется, дурак!

К счастью, чайник вскипел мгновенно. Марина достала упаковку с пакетиками. Могла бы заварить, но не хотелось лишних телодвижений делать. Да и в пакетиках с бергамотом ей и самой больше нравился.

А он с бергамотом терпеть не мог! И издалека унюхал этот ненавистный ему запах. Да чаю-то, как и кофе, не хотелось совсем, согласился, чтоб хоть как-то занять и себя, и ее.

– Бери конфеты, печенье, – предложила Марина, присаживаясь напротив гостя. – Андрей, мне должна позвонить мама, она меня ждет сегодня. И как только поймет, что я уже дома, сразу придет. Поэтому, если ты хотел говорить о чем-то, то лучше сейчас.

Андрей отпил глоток, чтобы голос вернулся. Сморщился недовольно. «Кто придумал такую противную траву в чай добавлять!» – подумал он машинально. Так же машинально отодвинул чашку и кашлянул:

– Марин! Я понимаю, что ты скажешь. Вернее, спросишь. Где я был все это время, почему не искал тебя... И будешь права.

– Я не спрошу. Я уже все знаю. Знаю, что сначала ты не мог, не до меня было. А потом как-то все забылось. Я понимаю тебя. У меня все по-другому. Я ведь уверена была, что ты погиб. Практически у меня на глазах. У меня в этом не было никаких сомнений. Ни-ка-ких! Поэтому я не искала тебя, не ждала. И о чем сейчас говорить? Начинать сначала?

– Я был бы рад... Всего несколько дней, как встретились, а у меня внутри все перевернулось. И это в моем-то возрасте! Марин, у меня все есть, и мне уже ничего в этой жизни не хотелось. Я не рассказал тебе, что у меня есть дочка. Мать увезла ее от меня давным-давно. Я не стал искать, не уговаривал позволить мне встречаться. Сначала она сама пряталась, а потом проявилась. Но все это с гонором, с позой. Я деньги давал, а на встречах не настаивал. Зачем? Это все добровольное дело, так ведь? Сейчас дочке моей, Маринке, девятнадцать. Она нашла меня сама. И мы дружим. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– Ну вот... А любви не было. Ни с матерью ее, ни с другими женщинами. Отношения были. Но я не летал. А это показатель. Вот с тобой тогда, сто лет назад, была любовь. Чуть с ума не сошел, когда осознал, что натворил. Именно поэтому и понял, что любил тебя. Потом вытравил все. А встретил – и накрыло волной...

– Приливной...

– Да, примерно так... Ты скажешь, что так не бывает. Я бы и сам не поверил, расскажи мне кто. Дело-то пенсией пахнет, а я вдруг... встрепенулся, но...

В комнате зазвенел телефон.

– Мама, – пояснила Марина и сорвалась в комнату.

Пока она разговаривала, Андрей двинулся в обход Марининого жилища. Прихожая, завешанная фотографиями ее любимых животных из зоопарка, Васина корзинка в углу, стоптанные тапочки с заячьими ушами. Кстати, никаких других тапочек – побольше, мужских, – в прихожей не наблюдалось. И это почему-то порадовало Андрея. Хотя он тут же оборвал себя: «Нет, она тут сидела и тебя все эти двадцать с лишним лет ждала. Старый дурак!»

А Марина все разговаривала и разговаривала по телефону с мамой, терпеливо и ласково. Она сидела на диване у низкого столика. Увидела, как Андрей крадется, и показала ему рукой: «Входи, входи!»

Комната была большая и светлая, с балконом, с цветами и игрушками. И тут тоже много фотографий было. Очень красиво. Стильно. Кажется, так было принято в семьях всегда – фотографии в рамочках, вся история семьи на стене.

Андрей внимательно рассматривал эту черно-белую историю. Вот Марина с бантиками с плюшевым мишкой в руках, вот она же, серьезная, в пионерском галстуке, вот с женщиной, удивительно похожей на нее, вот...

А вот и он сам, Андрей Травин, молодой только очень, лет шестнадцати. Тогда он точно был Андреем Травиным, а не то, что сегодня – Пал Палыч Лесников. Тоже красиво, конечно, но... чужое.

Стоп! Откуда это у Марины его фото, да еще в таком нежном возрасте?! И вообще, откуда у нее его фото?! Да еще такое, какого он сам и не помнил даже. Не было у него такого! И стрижка какая-то современная... В его шестнадцать в моде все больше «полубокс» был, а его вообще маманя стригла дома – покороче, ежиком, только челочка жиденькая подлиннее.

Андрей удивленно посмотрел на Марину:

– А это...

– А это мой сын, Егор.

– Это... мой сын?!

– Твой.

– А почему ты...

– А почему ты?.. Андрей, не надо идиотских вопросов. Когда Егор родился, тебя уже не было в живых. Во всяком случае, мне это точно было известно.

– Ну а сейчас, когда ты все знаешь... Марина! Может быть...

– Нет, Андрей. Не «может быть». Все в прошлом.

– Ма-ри-на! Но ведь сын! Наш сын. Ему отец нужен.

– Отец ему, может быть, и нужен. И я не против вашего знакомства и общения.

– А... у тебя... кто-то есть?

– У меня никого нет. И я знаю, что ты хочешь сказать. Я не хочу обижать тебя ничем, поэтому прошу – не продолжай!

– Почему?

– Почему? А ты сам не догадываешься?

– Нет.

– Все в прошлом. Все ушло. Было здорово, да! Была любовь. Короткая, но яркая, как вспышка молнии, любовь. Она, как известно, разной бывает. Но тут есть слово одно важное – «была». Прошедшее время. В одну реку дважды не входят. Все в прошлом. – Марина наконец повернулась к нему. Все это время она, разговаривая с Андреем, смотрела в окно, как будто там было что-то интересное, от чего она глаз оторвать не могла. – Прошло слишком много времени, Андрей.

– Ну и что?! Мариш! Я... вот... – Андрей достал коробочку, открыл ее. Блеснуло в солнечном луче колечко, хитро заплетенное, с мелкими камешками, сверкавшими всеми малюсенькими гранями, – тысячи крошечных зайчиков-радуг разбежались по стене. – Выходи за меня замуж, Марина!

Она наконец оторвалась от подоконника, за который держалась, чтоб не упасть. Сделала шаг вперед, погладила колечко в бархатной коробочке, что лежала в большой ладони, и закрыла ее. Замочек в коробочке крепкий был, захлопнулась она со звуком – будто выстрелил кто. Зайчики-радуги тут же пропали.

– Я, Андрей, не могу...

– Почему?

– Я не люблю тебя...

«Ну а что делать – врать?! Ему могла бы и наврать, а себе? Себе не наврешь... Просто надо трезво на все смотреть. Да, я вижу Андрея: положительный и серьезный, и во все, что он мне рассказал, я верю безоговорочно. И вижу, что не безразлична ему. Но любить и быть не безразличной – это разные вещи!

Мама вон чуть с сердечным приступом не свалилась, когда все узнала. А как от нее скроешь?! Она со своим звонком не опоздала, самое вовремя! Узнала, что я уже дома, и тут же пришла. Да какое «пришла»! Прибежала! Радости – полные пригоршни! Обнимает, целует, про Васю рассказывает, как эта сволочь обои разодрала – подклеивать пришлось, а Егор – свинота такая! – по три дня домой не является, того гляди, в подоле принесет!

– И ты первым делом ему кренделей вставь! Разбаловался начисто. Уж женился бы и не болтался, как г... в проруби!

– Ма! Не выражайся! Мы не одни...

– А с кем мы?! – Мама заполошно оглянулась.

Тут Андрей из комнаты вышел, поздоровался. Представился. На меня вопросительно посмотрел – до какого момента мамане рассказывать эту историю. Я махнула рукой, что уж тут скрывать-то, не преступление же...

– Только давайте хоть на кухню, что ли...

– Да, давайте на кухню! – взяла инициативу в свои руки мама. – Мариш! Там в холодильнике борщ, сметанка! Обедать будем! Я сейчас картошечки поджарю, салатик сообразим.

Мама, как всегда, как перпетуум-мобиле, не остановить!

Я вытащила крымские помидоры, настрогали крупно, укропчиком посыпали, лучком зеленым. Бутылка вина крымского – мускат белый «Красного камня»...

– Ох, хорошее какое вино! – приговаривала мама, отпивая из рюмки мелкими глоточками. Она смотрела на нас с Андреем, ждала, когда рассказывать начнем. А я боялась этих рассказов. Боялась, что мама рыдать начнет. А ведь начнет! Знаю я ее! А потом у нее сердце прихватит.

Мама слушала внимательно и не плакала, чем удивила меня».

А потом пришел Егор. В тесной прихожей подхватил Марину, закружил:

– Ур-р-ра! Вернулась наша лягушка-путешественница! А то бабанька все причитала: «Заблудится! Не вернется!» Как будто она не знает нашу маму! Ну, рассказывай, как ты, как море, дядя с тетей как?

Егор прошел в кухню, к столу, сцапал самое большое яблоко и вкусно укусил. Андрею кивнул:

– Здрасьте!

А он ответил так, что все вопросы – кто это да что за гость – отпали сами по себе:

– Здравствуй, сын...

Егор не дожевал кусок яблока, закашлялся, чуть не подавился и вопросительно посмотрел на мать.

– Это твой отец, Егор. Мама, пойдем в комнату, пусть они тут сами...

И подумала: «Он же хотел этого – признания своего отцовства! Вот пусть сам и объясняется!»

В комнате Светлана Юрьевна присела на диван, а Марина принялась мерить жилплощадь ногами.

– Мариш! Что ж теперь, а?

– А ничего, мам! Нет, я рада, что Егор знает теперь, что его отец – вот он, и на этом все. Андрея я не виню ни в чем. Что случилось – то случилось...

– Мариш! А это что? – Любопытная мама обнаружила на столике бархатную коробочку.

– А это, мам, Андрей мне предложение делал, с кольцом!

– А ты?

– А я отказала.

– Мариночка, может быть, ты погорячилась, может быть, имеет смысл подумать...

– Мама, не ты ли учила меня тому, что женщина в первые пять минут видит «да» или «нет» по отношению к любому мужчине?! Вот я и вижу – «нет»! Да, было время, когда я готова была жить с ним в палатке, лишь бы вместе. А сегодня – «нет»!

– Ты ему не веришь?

– Почему не верю?! Верю. Я просто его больше не люблю...

– Ну да, ну да, дочка, ты права... – Светлана Юрьевна хлюпнула носом. – Но ведь живут люди и без любви, особенно когда у них общие дети, особенно если любовь была...

– Мама, вот ты сама и сказала – «была». В другой жизни. И ее я никогда не забуду. А сегодня нет ее, и вот тут, – Марина постучала себя в грудь, – пусто.

– Ну да, ну да...

Поздно вечером Марина провожала Андрея в гостиницу.

– Давай все-таки я отвезу тебя, чтоб не заплутал!

– Не надо, Мариш! Я возьму такси, доеду до отеля, заберу вещи – и в аэропорт. Ночью есть рейс на Симферополь. А вот с Егором я еще хочу поговорить. Ты не против, если он проводит меня до остановки?

– Ну о чем ты говоришь?! Егор взрослый человек, и он сам решает, что ему делать.

– Спасибо. Мы договорились, он ждет меня во дворе. И еще... Марина, ты возьми кольцо, ладно? Просто как подарок, за сына.

– Но это очень дорого, и покупал ты его по другому поводу.

– Да, по другому. Я старый дурак, Марина! Я решил, что все можно! А сейчас вижу – не все. Но я очень счастлив, поверь! У меня теперь сын есть. Возьми кольцо. Это подарок. Не думай о деньгах. Есть вещи, которые деньгами не меряют.

Он помолчал.

У нее же в голове теснились мысли: «Кажется, он понял, что не меня сегодняшнюю любит, а ту, что была в прошлом. Меня сегодняшнюю он совсем не знает и любить не может. А той, что была тогда, сегодня уже нет. Я же это поняла! Думаю, что и он поймет!»

Андрей переминался с ноги на ногу. Пора было уходить. И оставалось сказать лишь последние слова, которые принято говорить на прощание.

– Я еще тебе хочу кое-что сказать. Послушай меня. Ты – лучшая. И единственная. И только действительно влюбленный в тебя мог придумать тебе такое имя – песочная принцесса...

– Да, я его всегда помнила. Спасибо тебе.

...Марина погасила свет и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном бесновался безумный балтийский ветер. Он срывал одежду с кленов и тополей – красные и желтые листья крутились над землей и никак не могли упасть. Сильный ветер. Того гляди, и надует на Неве волну, которая приведет за собой наводнение.

Осень.

Из подворотни вышли двое: один – высокий и широкоплечий, другой – хрупкий, среднего роста. Отец и сын. Они шли к автобусной остановке, сопротивляясь сильному ветру, что швырял им в лицо охапки листьев. Им было одинаково трудно идти против ветра. А кто говорил, что будет легко?!

– Маринка! Колечко – просто блеск! Вот это мужик! Вот это подарок! – Сашка примерила кольцо на каждый пальчик, любовалась им, отводя руку в сторону и поднося к свету, заставляла камни пускать по стене зайчики-радуги. – Мариш, может, имело смысл попробовать хотя бы?..

– Ну ты еще поучи меня! – Марина сердито одернула подругу. – Саш, давай не будем, ладно? Все хорошо именно в том варианте, который есть. У Егора есть отец, и они нашли общий язык.

– Но колечко приняла-а-а-а-а! – пропела Сашка и, увидев недовольный взгляд подруги, закончила: – Молчу, молчу! И все понимаю!

– Саша, глупо было отказываться. Или ты думаешь, что последовал бы красивый жест – колечко в мусоропровод? Ну, не будем глупости говорить. Так только в книжках бывает. А на деле... Ну отказалась бы я наотрез и поставила бы его в неловкое положение. Он же мужчина, негоже ему с цацками разбираться. К тому же я сначала отказалась и взяла кольцо как подарок, уже при повторном предложении.

– Ну-ну, Мариш, извини, я не хотела обидеть тебя. Да и нормально все! Ты ему нравишься, а женщинам, которые нравятся, мужчины с мозгами иногда дарят подарки. И даже очень дорогие.

– Саш, закрыли тему уже, а?

– Молчу, молчу! Ну а как вообще-то?

– Ну что ты допрашиваешь? Все сама знаешь: Егор счастлив, как мне кажется, Андрей, по-моему, тоже очень рад. А больше и сказать нечего...

К тому же обо всем на свете они уже переговорили. Как Егор и его друзья говорят, «перетерли»! И сколько можно еще перетирать?! Черное море с его странными приливными волнами, полосатый тигровый мыс на юге Гераклейского полуострова и странное стечение обстоятельств открыли тайну, которую хранили почти четверть века. А можно сказать «двадцать с лишним лет». По сути, одно и то же. Но двадцать с лишним – это все-таки некоторое количество лет, а четверть века – это целая эпоха. И она закончилась.