III

– Девушка! С вами можно познакомиться? – Рядом с Мариной на горячую гальку кто-то лег. Мокрый. Он до Марины не дотронулся, но она почувствовала, как от него тянет влажным холодком.

Она прищурилась, но все равно не разглядела человека – солнце светило и слепило так, что все вокруг сквозь сомкнутые ресницы было ослепительно-белым. «Вот почему белое солнце пустыни», – мимоходом отметила Марина и все-таки потрудилась приоткрыть один глаз.

Мужчина. Взрослый. Марина про таких говорит – «дяденька». Не то что Саша-футболист или Гарик Светозаров. Этот взрослый и серьезный. Те поросята для знакомства с девушкой могли набрать в полиэтиленовый мешок холодной воды и запросто вылить ее на горячую спину и, глядя на то, как визжит жертва, притворно сказать:

– Ой, а я решил, что вы уже зажарились совсем, и помог вам охладиться! Извините! Напугал! А можно с вами познакомиться?!

Этот был не такой. Ему было лет тридцать пять. Может, чуть меньше, но все равно старенький для Марины! Она на таких даже не смотрела! Разница в возрасте – целая вечность. Ей казалось, что мужчина в тридцать пять – это уже почти пенсионер. Для нее, двадцатилетней, уж точно.

А тут при ближайшем рассмотрении оказалось, что он молод, хорош собой. Бронзовое тело, покрытое каплями воды, блестело на солнце, и каждая капля была маленьким увеличительным стеклом, сквозь которое кожа незнакомца была видна как под микроскопом.

Марина аккуратно, чтоб он не заметил, но очень внимательно рассматривала его. Вот под каплями видна гусиная шкурка. А-а-а, значит, тоже мерзнешь, абориген?! На руке, на предплечье, там, где всем маленьким еще в родильном доме делают прививку, капля увеличивала крошечный шрамик – неаккуратно доктор сделала свое дело! А рядом под увеличением маленькая родинка – как мышкин глаз.

Марина покосилась на незнакомца. Лицо красивое. Прямой нос, губы прорисованы аккуратно. Глаз под черными очками не видно, только едва заметные морщинки – «гусиные лапки» под дужками очков.

– Познакомиться? Можно... – Марина прищурила другой глаз.

– Тогда я – Андрей! А вы?

– А я – Марина! – ответила и нос в полотенце уткнула, на котором лежала. Просто смотреть на этот яркий мир и это белое солнце вприщур у нее уже не было сил.

– Красивое имя. Марина значит «морская»! Наверное, вы плаваете как рыба? – Мужчина говорил свободно и легко, как будто знакомы они были целую вечность.

– Ну, не как профессиональная пловчиха, но не жалуюсь. Можно сказать, что имя оправдываю, – пробубнила Марина в полотенце.

Нет! Так лежать дальше просто невозможно! Она устала, в конце концов! Сквозь полотенце оглушительно пахло сгнившими водорослями, йодом и еще чем-то морским.

– Извините, но я, пожалуй, переберусь на другое место, пока не сгорела! – Марина встала, стараясь выглядеть грациозно, хотя это не очень получилось: после долгого лежания на камнях попробуй встать красиво! Даже если тебе всего двадцать лет, затекшие руки и ноги не хотят слушаться, и ты выглядишь как каракатица!

А незнакомец, вернее, теперь уже новый знакомый Марины по имени Андрей легко поднялся с камней и подал ей руку. Тело его было испещрено отпечатками камней, и весь он был словно сложенный из камешков.

– В тень? – спросил он, поднимая ее полотенце.

– Не знаю... – Марина и в самом деле задумалась – не пойти ли поплавать? – Может быть, поплаваем?

– Тогда уж не поплаваем, а поплывем. Хотите, вон на тот дальний камень?

– Хочу!

Он плыл, как... Нет, это не «плыл»! Торпеда ведь не плавает! Она несется! Летит! Вот и он летел, мощно выбрасывая из воды руки. Марина отстала от него. Он вернулся, сделал круг почета, потом поднырнул под нее. Она испугалась, а он кивнул ей:

– Держись за шею, покатаю!

Это было смешно, но он и в самом деле катал ее. Сил в нем было немало, и Марина, вес которой в воде был просто символическим, не мешала ему двигаться и дальше с крейсерской скоростью.

Странно, это совместное путешествие к дальнему камню за десять минут сблизило двух полураздетых людей не меньше, чем дружба с детсадовского горшка. «А что удивляться, – думала потом Марина. – Это как раз оттого, что мы там чуть не в костюмах Адама и Евы были. Да еще танцы эти подводные...»

Камень оказался высоким. Марина прикинула, как нехорошо будет она выглядеть, карабкаясь на него.

– Может, не полезем? – спросила она.

– Не хочешь – не полезем. Устала? – спросил он.

– Немножко есть...

– Цепляйся за меня, за шею. Будем танцевать в воде!

И в самом деле получилось что-то танцевальное! И Марину не коробило от мысли, что мужчину этого она почти не знает. Ее пьянила его близость, и ей нравилось танцевать с ним в море, а от мысли, что под ногами у них не танцпол и не земная твердь, а бездна глубиной в сорок метров, у нее замирало сердце.

Или сердце замирало оттого, что он нежно прижимал ее к себе? И ей это нравилось. Когда читала раньше про вот такую завязку отношений – про любовь, которая с первого взгляда начинается, – не очень-то верила. А вот на тебе! И ведь взгляда-то еще никакого не было! Он в очках! Не просить же его снять их!

– Ну что, плывем на берег? – Андрей отвел с ее губ прилипшую прядь волос.

– Плывем! Ты опять повезешь меня?

– Повезу, если хочешь. Хочешь? – Он улыбнулся, и на левой щеке у него обозначилась ямка. А на правой – нет. И от этого выражение лица было смешным и милым: слева – ямка, справа – щека как у хомяка!

– Хочу! – Марина впервые в жизни не кочевряжилась. Странно. И раньше ведь влюблялась, но при этом ей всегда хотелось раззадорить кавалера, вызвать в нем бурю эмоций, заставить злиться, и поэтому она все делала наперекосяк. Если он говорил «Брито», то она непременно возражала – «Нет, стрижено!». А тут... А тут все по-другому. Она подчинялась его силе, и ей хотелось только одного: чтобы не кончался этот день. А от предчувствия чего-то большого и значимого внутри у нее все вибрировало, и это, еще не случившееся, волновало больше, чем большая настоящая радость. Например, если бы она реально нашла миллион долларов. Нет, с миллионом она, наверное, перехватила! Такими деньгами не бросаются, даже мысленно! Да и нельзя чувства на доллары мерить! Не соизмеримо.

Всю обратную дорогу Марина буквально плавилась от ощущения непостижимого счастья. И удивлялась: еще час назад она ничего не знала о существовании этого человека. Она и сейчас-то ничего о нем не знает, кроме имени да того, что у него крепкие руки. «А еще он умеет танцевать танго в открытом море...»

На берегу он расчесал пятерней волосы, и они топорщились от соли, как колючки у ежика. Марина грелась под полотенцем, обхватив себя руками под коленки, прищурясь, смотрела на него и просто умирала от умиления. «Ежик! Ежик в тумане! Мой... ежик...» – пело у нее все внутри, и она очень жалела, что не могла орать про ежика во все горло.

– Волосы теперь так и будут стоять дыбом... – сказал Андрей и улыбнулся. – Как у ежика!

– Я тоже про ежика подумала, на тебя глядя! – Марина вылезла из своего укрытия и разложила полотенце на теплых камнях – на просушку. – Здесь есть источник пресной воды – можно там сполоснуться! Только нет ведра.

– Я знаю! – Он хитро подмигнул ей. – Я тоже знаю источник. И знаю, где ведро! Пойдем?!

– Пойдем!

Тропа, по которой Марина бегала вверх-вниз целую неделю. Он повел ее по ней, до развилки, до кривого дерева, потом под сводами ветвей, перевитых лианами темно-зеленого плюща. Он держал ее за руку и шел размашисто, она почти бежала за ним.

Наконец зажурчало впереди, потянуло прохладой.

– Пришли, – сказал он чуть хрипловатым голосом.

Марина была тут последний раз три... Нет, четыре дня назад. Всего четыре дня, а как все изменилось. Ирка резко собралась и уехала в Ленинград – с Гариком оборвалось все, как только они пришли из похода. Остальные ребята тоже куда-то расползлись. Марина поездила три дня по городским пляжам и снова собралась на Фиолент. Просто на день, без ночевки, без палатки, без компании.

Не потому, что ей так уж скучно было в городе. Вон, на Херсонесе тоже прикольно было. Вроде море как море. А ступишь несколько шагов вверх от пляжа и попадаешь в античный город, а там и таинственные колодцы, и колонны с капителями, и колокол на горе, который гудит от ветра, гуляющего в его гулкой утробе, где прячется длинный молчаливый язык.

Но все не так и на Херсонесе. Может быть, потому, что там в двух шагах шумит большой город. А Фиолент – это одиночество, которое ей не в тягость. А еще ее очень тянула сюда нераскрытая тайна, история того таинственного обитателя старой желтой палатки. Кто он? Человек? Привидение?

Марина помотала головой, отгоняя видение. Впереди продирался сквозь кусты и тянул ее за руку красивый, как юный бог, Андрей.

Он пошарил в кустах и вытащил старое ведро. Подставил его под струю воды. В ведре была дырка, и вода через нее выливалась тонкой струйкой. Весело так выливалась, смешно. Писающий мальчик есть? Есть! А тут писающее ведро! Почему бы и нет?!

Он опрокинул ведро себе на голову и крякнул.

– Хор-р-рошо! Ты будешь? – спросил он и наконец-то снял свои очки – черные, солнцезащитные.

Марина поймала его взгляд и оцепенела.

Да нет... показалось.

Или все-таки не показалось?! Вот что-то такое же было целую неделю здесь, когда она постоянно чувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Чертовщина какая-то...

– Андрей, а мы с тобой встречались где-то? – Она смотрела на него изучающе.

Он отрицательно помотал головой, пристально глядя на нее.

– Тогда иди, пожалуйста, во-о-о-о-он к тому дереву, не поворачивайся и считай до ста.

– Почему?

– Потому что мне нужно после обливания снять мокрый купальник и одеться в сухое. Терпеть не могу ходить в сыром и соленом! И не поворачивайся, слышишь? – крикнула она ему вслед.

Она набрала ведро, не полное, – полное и не поднять, и умереть можно от холодной лавины, – вдохнула глубоко-глубоко, набрала в легкие побольше воздуха и опрокинула на себя. И заорала от восторга и ужаса!

Эхо раскатилось по горному ущелью, в которое убегал прозрачный ручей. И мир над ним взорвался хохотом! Тем самым! И все тут же встало на свои места.

Марина инстинктивно прикрылась руками, потом цапнула влажное полотенце, лежавшее на камне, завернулась в него и оглянулась.

Андрей стоял под деревом. Как и обещал, не оборачивался и не подглядывал. И уже не смеялся. Смеялось эхо. И страшно от этого смеха не было, потому что белый день, а если спуститься на пляж, то там и белое солнце, и люди, хоть их и совсем не много в середине недели, и нет никакой тайны, и ночного привидения в белом тоже нет.

– Так это... тогда... был ты? – спросила его Марина.

– Я, – ответил Андрей. – Тут бухта рядом, в Мраморной балке, называется Эхо. Даже шепотом сказанное отзывается много раз... – А потом добавил: – Я испугал тебя?

– Ну не то чтобы испугал... Просто была во всем какая-то загадка, которую я целую неделю пыталась разгадать. А у меня не получалось. Ну с эхом все понятно. Ты тогда точно так же увидел меня из кустов, а потом услышал, как я завизжала, и расхохотался. А вот как я чувствовала твой взгляд? Ты видел меня?

– Видел. И когда видел, подолгу смотрел.

– Это называется «сверлил взглядом»... – Марина задумалась. – А что ты тут делаешь? Почему живешь отшельником на поляне за скалой?

– А мне так нравится! – Андрей поднял с земли ее сумку. – Ты в сухое переодеваться будешь?

– Буду.

Она ловко проделала это в кустах – только ветки хрустели – и выскочила оттуда в шортах и просторной рубашке на голое тело.

– Ну что? Идем ко мне в гости?

Она не ответила, а он подумал: «Молчание – знак согласия» – и повел ее знакомой тропинкой вдоль зарослей колючей ежевики. Каких-то сто метров – и солнце буквально хлынуло из кустов, и в его лучах дрожал раскаленный воздух, а листочки в своей нежной детской зелености были почти прозрачны, казалось, каждая прожилка просвечивает в них.

Он собирал для нее переспелые ягоды и кормил с руки, которая ковшичком качалась у ее носа, и стоило ей раздавить языком одну ягоду и открыть рот, как следующая ежевичина из ковшичка падала ей в рот. А она, как голодный галчонок, все открывала и открывала его навстречу корму.

В какой-то момент, когда она, перекормленная до сытости, потеряла бдительность, он наклонился к ней и горячо поцеловал в перепачканные ежевичным соком губы. Она не ожидала этого, вздрогнула и от радости зажмурилась. До этого у нее были романы с мальчиками ее возраста, ну и еще короткая история с парнем старше ее на три года. Как они целовались с ним!!! В эту кастрюлю с динамитом – да спичку бы! И все в секунду взлетело бы к чертовой матери! Вот так целовались...

И Марина после этого рассказывала подругам, что поцелуи сопливых мальчишек-одноклассников – это просто детский лепет в сравнении с поцелуями студента-второкурсника.

И кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени, и она сделает вывод, что и студент-второкурсник – это просто детский сад, средняя группа. В сравнении с Андреем. Все познается в сравнении. В его поцелуях был привкус чего-то запретного, отчего внутри у нее все тряслось, будто кур воровала. И чувствовала она, что за такими поцелуями может последовать что-то еще...

«А вот это вам фигушки! Индейскую избу вам!» – решила Марина и покосилась на Андрея. И удивилась. Он был совершенно спокоен. Как будто все уже решено или все уже даже свершилось.

«Думает, что сейчас придем в его палаточку, и он получит все по полной программе! Ну-ну! Блажен, кто верует!»

Но она ошиблась! И это лишний раз доказывало, что рядом взрослый, знающий жизнь и цену себе и своим поступкам человек. Андрей привел ее к своему дому, к старой желтой палатке. Вынес на улицу свернутый в рулон спальник, усадил на него, как дорогую гостью, и спросил:

– Будешь чай? А может, вино?

– Буду! И чай, и вино!

– Отлично! – Андрей взялся разжигать костер, над которым повесил закопченный чайник. Воды в нем было на донышке – чтоб скорее закипел.

Потом он кинулся в кусты, погремел там чем-то и принес бутылку вина янтарной прозрачности.

– Напиток крымский, – торжественно объявил Андрей. – Специально для гостей держу – мускат белый «Красного камня». Пробовала?

Вино было смолисто-хвойным на вкус, немножко терпким, от него губы сразу стали деревянными, а язык – шершавым. Андрей достал из тех же кустов большой бумажный пакет, полный диких персиков. Они оказались вкусными, хоть и твердыми. И были они волосатыми, будто скатанными из войлока, на зубах после них оставались короткие ворсинки.

Чай Андрей заварил не простой, а травяной. Марина вообще-то такие приворотные зелья терпеть не могла, а тут зверобойный напиток с нотками мяты и шиповника пила с удовольствием. Ей очень хотелось остаться в этой старой палатке и сидеть у костра темной ночью, попивая травяной чай и мускат, но... Но хозяин не предлагал ей остаться!

Впрочем, даже если бы он и предложил, она не могла бы этого сделать. Дома дядя с тетей на ушах бы стояли.

Но почему же он все-таки не предложил ей?! Она думала об этом всю дорогу. Андрей пошел провожать ее к автобусу и рассказывал по дороге, что живет на Фиоленте уже почти три месяца. Раз в неделю поднимается в поселок, в магазин. Покупает продукты. И все! Все остальное время – гуляет, загорает, купается. И такая отшельничья жизнь ему очень нравится. Да и есть у него свои причины пожить вдали от людей.

Марина слушала его рассеянно, потому что из головы у нее не выходил вопрос: ну почему он не предложил остаться?! «Наверное, я все себе придумала! И не нужна я ему совсем. Ну что ж, тогда и ладно!» – с такими мыслями она и поднялась наверх.

– Марин... Я не пойду к автобусу, ладно? Ты не боишься одна?

– Нет, не боюсь! Спасибо, что проводил! Приятно было познакомиться...

– Ты еще приедешь?

– Приеду. – И вдруг совершенно неожиданно для себя спросила: – А ты хочешь?

– Мне будет приятно. Тогда на пляже?..

Она кивнула, забрала у него из рук свою пляжную сумку и пошла к автобусной остановке. И снова, как тогда, ощутила спиной его взгляд, но сейчас он ее не тревожил и не пугал. Вернее, тревожил, нет, будоражил – это совсем другое.

Он провел ее по пути познавания друг друга, как по краю обрыва, аккуратно придерживая, просто протягивая свою сильную руку. И она втрескалась в него, аки кошка. Она безумно хотела любовного приключения по полной программе, а он не спешил. Как раз наоборот, он, казалось, совсем не обращал внимания на ее сумасшедшие, блуждающие по его лицу глаза. А она его глаз почти не видела – он не снимал солнцезащитные очки.

Марина приезжала на Фиолент каждый день. Она чуть не бегом неслась от автобуса и скатывалась с горы. И каждый день думала только об одном: вот сейчас увижу его и брошусь на шею!

Но теряла всю свою смелость, оказавшись рядом с ним. Да и как бросишься, если между ними только дружба?! Во всяком случае, он вел себя с ней как друг и не более. Они каждый день заходили к нему в гости, когда она собиралась уезжать, и она готова была остаться у него. И пусть бы потом дядя волосы на себе рвет от злости на племяшку! Семь бед – один ответ! Поорал, да тем и кончилось бы все! В конце концов, ей ведь не пятнадцать лет!

Но Андрей не стремился к более тесному общению. Они плавали на дальнюю скалу, где загорали и разговаривали обо всем. Или гуляли по пляжу и искали красивые камни. Он в них хорошо разбирался и рассказывал Марине разные истории про минералы и учил ее различать белые агаты, серо-голубой халцедон, оранжевые сердолики, яшму.

– Вот смотри, – говорил он, – если яшму разбить...

Андрей в два удара раскалывал камешек и показывал Марине:

– Смотри! Видишь – золотинки?

– Это что, золото?! – Марина рассматривала камень, спичкой ковыряла место скола.

– Нет, не все золото, что блестит. Это пирит – минерал такой, можно сказать – первые спички, огниво, как из сказки. Но многие думают, что золото. Говорят, что монахи тут промышляли золотишко, но я сколько ни ходил по этим местам, не нашел тому никакого подтверждения.

– А ты в этом... разбираешься? Ты тут золото ищешь, что ли?

– Ну не совсем, – уклончиво ответил Андрей, – но хотел бы найти!

– Так вот почему ты тут отшельничаешь! Скажи – поэтому, да? – Марина потрясла его за руку, упрашивая сказать ей правду.

Андрей усмехнулся:

– Ну, пусть так будет.

Он не говорил ей, почему целое лето жил в палатке. А ее не очень это удивляло. И так понятно, что ему это просто нравилось. Если б можно было, она сама бы тут поселилась и жила с весны до осени.

Куда больше ее волновало, почему он ведет себя с ней как с подружкой, не более. Может быть, она не привлекает его как женщина?

А он просто готовил ее. Заставил привыкнуть к себе, поверить. Ходил с ней сначала по обрыву, потом по верблюжьему горбу над пропастью, потом по берегу, по камням. За каменную гряду они уже не шли – туда можно было только плыть, а чтобы попасть в грот, надо было еще и нырять и нащупывать в воде камни – искать вход.

Одна бы она ни за что туда не полезла бы! Бр-р-р-р-р-р! Мало ли что там можно встретить!

А с ним она ничего не боялась. И даже когда он сделал вид, что застрял в каменном проходе, и начал пускать пузыри, она не испугалась. Слишком это было на него не похоже. Он мог все. И ход этот найти ему – раз плюнуть! Просто он так разыгрывал ее.

Там, в гроте, все и произошло. Постелью им была песчаная отмель. Песок туда, в каменную пещеру, приносили волны, и он оседал в неглубокой бочажке, мягко выстилая ее.

– Ты почему дрожишь? Замерзла? – спросил он.

Звуки долетели до каменного свода и погасли вверху, будто и не было ничего сказано.

– Не, не замерзла, – ответила она, яростно стуча зубами.

– Тогда что?

– Боюсь!

– Боишься? Меня?!

Она кивнула.

Он рассмеялся, и звуки тут же улетели. «А-а, я поняла! Они улетают в эту дырку-окно! Мне рассказывали про него!»

– Даже не тебя! Я боюсь, что сейчас сюда еще кто-нибудь заплывет! – сказала она шепотом. – Я знаю, что надо делать! Надо стоять у входа и, если там кто-то появится, не пускать!

Он обнял ее. Точно так, как тогда, когда учил танцевать у камня. Обнял просто и естественно, чтобы успокоить.

– Не бойся. Никто тебя не тронет, – сказал и поцеловал, совсем не как подружку, а как раз так, как ей хотелось.

Ну что хотела, то и получила! В конце концов, этим самым все когда-то и кончается. Или начинается. Ну не поговорить же они туда приплыли?!

– Почему ты так долго ходил вокруг да около? – спросила Марина, когда сердце перестало колотиться как сумасшедшее.

– Почему? Я секрет знаю! – Он посмотрел на нее внимательно. – Я просто не спешил, как торопливый юный дурачок, от которого ты бежала бы, как кошка. И тогда ты, как та самая кошка, сама пришла.

Марина покосилась на него. Не смеется.

– Ты про...

– «Кошка» – это только в хорошем смысле, – перебил он ее. – Я очень люблю этих грациозных животных. Кошка – существо чуткое. Она никуда и ни к кому не пойдет, если не хочет...

Андрей перекатился на живот и заглянул Марине в глаза. Ее волосы разметались по песчаной «подушке». Песок был на щеках и на лбу, а левое ухо, как морская раковина, было доверху набито песчинками.

– Ты моя песочная принцесса... – сказал он срывающимся голосом. – Я сам придумал тебя, я вырастил тебя из песка, а потом унес в подводный замок, где тебе теперь предстоит жить, потому что ты – моя принцесса. И имя у этой принцессы подходящее: Марина значит «морская». Нам придется остаться с тобой здесь навсегда...

– Ты хочешь... чтобы мы были вместе? – тихонько спросила она прямо в его ухо и затаилась, ожидая ответа.

Он молчал.

Ей было страшно от этого молчания. Ведь когда между людьми такое происходит, когда они сначала только чувствовали друг друга на расстоянии, а потом встретились, а потом она стала его песочной принцессой в подводной пещере, то чего проще сказать: «Конечно, мы будем вместе!»

А он молчал.

А потом вздохнул тяжело и сказал:

– Я пока не могу... Я потом все объясню тебе, но не сейчас, ладно?

– Но у нас все будет хорошо? – Она понимала, что глупости спрашивает и что он непременно обманет ее. Ну кто же в такие моменты, когда душа обнажена и как нерв дрожит и вибрирует, говорит о том, что хорошо не будет?

И он сказал:

– Будет. Все будет хорошо. – Потом помолчал немножко. – Только позже, не сейчас.

Она понимала: что-то тут не то, если даже соврать он толком не может. «Наверное, он женат. Точно! Он женат, а дома змея-жена, и он не может жить в этом серпентарии, и потому он тут!»

У нее просто язык чесался спросить его, но она решила неприятный разговор перенести на потом. К тому же он так трогательно собирал языком песчинки с ее лица, ведя им счет, что она едва не растаяла от нежности и счастья. «Песочная принцесса!» – так ее никто никогда не называл! Это он придумал специально для нее. Все эти «лапочки», «зайки», «малышки», которыми на земном шаре называют каждую женщину, – это как... как тапочки с чужой ноги в гостях, разношенные, стертые, безликие. По ним давно помойка плачет! А «песочная принцесса» – такого даже в сказках нет, ни один сказочник не догадался так назвать героиню. И песчинки, которые он собирает с ее лица, – их еще надолго хватит. Он ведь по одной собирает. За сотню давно перевалило, и он даже несколько раз со счета сбивался, а они все не заканчиваются. И она готова была лежать и не дышать и не открывать глаза. Никогда. Лишь бы не кончалось это чудо, сотворенное его руками и губами.

...Шум воды нарушил тишину. Марина вздрогнула и открыла глаза.

– Не бойся. Это приливная волна. Тут так бывает, ближе к вечеру, – шепотом сказал Андрей. – Сейчас погуляет немножко и пройдет.

Первая волна накрыла ноги, вторая подкатила почти до груди, а третья – неожиданно высокая и мощная – накрыла их, как одеялом, с головой, а убегая, смыла с лица все песчинки.

Когда они выбрались из грота и приплыли к берегу, стемнело. Марина нервничала: оставаться нельзя никак – дома изведутся, да дядька еще и отругает. Ехать тоже страшно. А еще надо наверх подняться, до автобуса дойти и себя хоть чуть-чуть в порядок привести. «Песочная принцесса»! Голова в песке – неделю вычесывать придется!

– Ты поедешь домой? – спросил Андрей, смешно подпрыгивая попеременно то на одной, то на другой ноге, вытряхивая воду из ушей.

– Надо! Я очень хочу остаться, но тогда завтра дядя посадит меня в поезд и отправит в Питер как пить дать!

– А знаешь что, скажи, что вы снова в поход идете. Дома скажи! И приходи сюда хоть на месяц!

– На месяц не могу! Каникулы кончаются – мне через десять дней на поезд...

Андрей проводил Марину до автобуса. К счастью, его не пришлось долго ждать, и минут через пять она уже тряслась по направлению к городу на старом расхристанном «икарусе». Он тяжко вздыхал на поворотах, а в черной «гармошке» у него с двух сторон были огромные прорехи, в которые было видно темно-синее небо, усыпанное звездами, и дальние огни города.

Утром она объявила родственникам, что снова уходит в поход. Дядя что-то проворчал в ответ, но она успокоила его, наплела всякого разного про компанию, которая хочет провести остаток каникул на Фиоленте. Потом покидала в сумку вещи, схватила кусок колбасы и помчалась на автобусную остановку.

Она так спешила, что, спускаясь с обрыва, упала и пролетела несколько метров по камням, сбивая в кровь коленки. А боли не почувствовала. И лишь позже, когда успокоилась в его руках от скоростного спуска с горы, перестала задыхаться, и они, забросив сумку с ее вещами за камни, отправились понырять со скалы, коленки начало дико щипать от соленой воды. И Марина даже всплакнула, как в детстве, когда она очень уважала расковырять старую болячку, чтобы поплакать. С одной лишь целью – чтобы пожалели.

И он понял все. И пожалел. И, стоя на краю высоченной скалы, Андрей поднял ее на руки, легко, как будто в ней было веса как в кошке, и качал ее на руках, и смешно приговаривал:

– У собаки – боли, у кошки – боли, а у нашей Маришки – все заживи!

И дул ей на разбитые коленки, как дула в детстве мама.

Странно, вроде все было хорошо. Вот и от родственников вырвалась безболезненно на целую неделю вольного отдыха, и этот взрослый мужчина относится к ней так, что нет сомнений в том, что он ее любит, а ей почему-то горько и грустно. Будто предчувствие какое-то нехорошее, где-то глубоко-глубоко внутри. Тревога, объяснить которую можно разве что плохой погодой или неправильным атмосферным давлением. И тревогу эту не могли загасить ни солнечные дни, ни жаркие ночи в старой желтой палатке.

А дни понеслись, как кони. Да все к обрыву! И каждый день она начинала с мыслью: вот сегодня надо все решить. А что, собственно, решить? И почему она должна что-то решать, если такие вопросы должен решать исключительно мужчина? Им, им, этим чудовищам, у которых в голове футбол, секс и рок-н-ролл, – да, и еще водка, что тоже немаловажно! – почему-то именно им природа отдала это право – выбирать женщину, делать ей предложение. Решать, короче, самые главные в жизни вопросы. И только вопрос, рожать или нет ребенка, женщины чаще всего решают самостоятельно. Потому что никто им не мешает принимать это решение. Потому что очень часто того, кто является виновником этого «праздника», к самому торжеству-то уже рядом и нет. Во всяком случае, на российских просторах так происходило и происходит очень часто.