Глава 15
Маленькая звезда
Варя приоткрыла глаза: Джульетта безмятежно перебирала край покрывальца и выводила утреннюю песенку.
На балконе громко ворковали голуби.
Солнце дарило простодушные ласки букету полевых ромашек.
За Вариной спиной открылась дверь, послышался громкий шепот.
– Что я вам говорила: Варюша спит, ну и пусть себе отдыхает! – на правах хозяйки ревниво доложила Маргарита Святославовна. – У нее трудная работа, требующая полной самоотдачи.
– Нечего спать, если ребенка завела! – держала оборону Людмила Анатольевна. – Девочку надо кормить по режиму.
Со вчерашнего дня женщины вели тайное сражение за право носить звание главной бабушки!
– Вы это мне рассказываете? – воскликнула Маргарита Святославовна. – Слава богу, я этого ребенка с двух месяцев кормлю и воспитываю!
– Наша семья вам глубоко благодарна за помощь, но позвольте мне самой решать, как и когда кормить внучку!
– А-а-о-о! – прогулила Джульетта.
Женщины торопливо вошли в комнату.
Варя зажмурила глаза и принялась ровно дышать.
Маргарита Святославовна, знакомая с расстановкой мебели, достигла края тахты первой, но на балконе особенно громко, с урчанием, заворковали голуби, хозяйка обернулась, грузно пробежала к балконной двери и сдавленно прошептала:
– Кыш! Пошли прочь!
Людмила Анатольевна воспользовалась заминкой, крепко схватила Джульетту и, торжествуя, понесла в ванную – мыть попку и менять подгузник. Маргарита Святославовна поспешила за ней и прикрыла дверь.
– Людмила Анатольевна, вы не знаете, каким полотенцем вытирать ребенка. Розовым, розовым, ни в коем случае не салатным, оно пользованное! – донеслось из прихожей.
Варя вновь открыла глаза.
В лучах утреннего солнца темная пещера со страшными мерцающими глазами превратилась в стеклянную горку с блестящими на солнце безделушками, а ночное переживание – как вести себя при встрече с родной матерью Джульетты? – сменилось простым решением: «Буду делать вид, что ничего не знаю».
Варя положила руку под голову и пожала плечами:
«Да, именно так – буду разговаривать с Викой, будто ничего не случилось: полис я еще не нашла и ни о чем не подозреваю. А там видно будет! Зеленцова рассказывала, что уже договорилась с каким-то театром, того и гляди, уйдет, нам не придется каждый день встречаться на съемках. А Джульетту я ей не отдам! Что это за мать – бросила ребенка на вокзале! А если она снова ее где-нибудь бросит? Нет, Джулька – моя!»
В прихожей запел домофон.
– Да, Коля, открываю, поднимайся, – ответила хозяйка.
Варя закатила глаза: «Да что же это такое? Николай на веки вечные здесь прописался? Явился ни свет ни заря!» – но все же она вскочила и побежала в ванную, довольно неубедительно бормоча: «Вовсе не собираюсь красоваться, но должна же я почистить зубы!»
– Что-то Николай к нам зачастил, – промолвила Маргарита Святославовна и лукаво глянула на Варю.
Людмила Анатольевна нахмурилась и тоже поглядела на дочь, но Варя юркнула в ванную, заперла дверь и нарочно громко включила воду.
Когда девушка вышла, вся компания уже гомонила на кухне.
Варя хмыкнула: Маргарита Святославовна качала Джульетту на руках и декламировала удивленной малышке Тютчева.
Людмила Анатольевна держалась молодцом: в льняном брючном костюме, предназначавшемся в Кириллове на выход, с деревянными бусами, без фартука, вытаскивала из духовки свой фирменный пирог из слоеного теста с брусникой и выговаривала, ни к кому не обращаясь:
– Стихами сыт не будешь! Варюха отощала, как кощей…
– Мама! – возмутилась Варя. – Ничего я не отощала, и вообще, мне по типажу поправляться никак нельзя! Так что – пирог я не буду!
– Не перечь матери! Садись! Неизвестно как питаешься!
– «На холмах Грузии лежит ночная мгла»… – перешла к следующему поэтическому шедевру хозяйка.
– Маргарита Святославовна, ребенок перевозбудится, – зловеще предрекла Людмила Анатольевна. – Разве можно: в таком возрасте – и столько информации! Пожалуйста, к столу, Николай! Варвара, ты еще короче футболку надеть не могла?
– Футболка совсем не короткая, а средней длины, – ответила Варя, одергивая подол, потянула носом и с тяжелым вздохом перетащила на тарелку кусок пирога.
Радостный Николай сидел напротив и глазами подавал страстные знаки.
Варя делала вид, что ничего не замечает.
Водитель «случайно» задел ботинком шлепанец Вари. Не взглянув на мужчину, она спрятала ноги под стул и принялась изучать узор из ромашек на чашке.
– Отец любил пирог с брусникой, – покачала головой Людмила Анатольевна. – Коленька, еще кусочек! Маргарита Святославовна, доедайте, уберу все да пойду с ребенком гулять.
– Я полагаю, нам нужно идти вместе: вы не знаете район, – заметила хозяйка и голосом оракула, хотя и не совсем логично, припугнула: – К тому же может хлынуть дождь. Для Москвы характерны локальные грозы.
– Отлично: все уходят! – обрадовалась Варя. – А я спокойно почитаю сценарий. И посуду помою.
– Доченька, ты мне еще не рассказала: о чем фильм? – спросила Людмила Анатольевна, сбитая с толку локальными грозами.
Варя замешкалась, опустила глаза и начала старательно выковыривать из пирога ягоды:
– Что-то вроде семейной саги, я сама содержание толком не знаю, сценарий пишут по ходу дела.
– Время действия – шестидесятые – семидесятые годы, – выказала знание Вариных дел хозяйка квартиры.
– Не ковыряйся в пироге, ешь все, – оставила последнее слово за собой Людмила Анатольевна, и дамы пошли собирать малышку на прогулку.
Варя возмущенно посмотрела на Николая и довольно грубо поинтересовалась:
– Коля, тебе не пора на работу?
– А я в учебном отпуске, – радостно сообщил водитель. – На работу езжу в случае крайней необходимости, если вызовут. Тем более сейчас затишье перед вступительными экзаменами, никого нет, кроме приемной комиссии.
– Ну раз ты свободен, помоешь посуду? – нахально заявила Варя. – Мне сценарий нужно читать.
– И посуду помою, и дров нарублю, и сена накошу, и постель постелю, – кивнул Николай.
Варя фыркнула, налила еще чаю и открыла распечатку.
Николай подвязал цветастый фартук и взялся за противень из-под пирога.
Наконец хлопнула входная дверь, и в квартире наступила блаженная тишина, нарушаемая только звоном воды о железный противень.
«Мужской голос за кадром, – прочитала Варя. – «Мой отец был завзятым рыбаком и охотником. Это увлечение передалось ему от его отца: у деда всегда жили гончие, я даже помнил клички двух последних собак…»
Варино сердце пропустило один удар, она подняла голову, швырнула листы на стол и истерично выкрикнула:
– Разбой и Песня!
Николай уронил противень в раковину.
– Их звали Разбой и Песня! Это моя история! Моя! Он не имеет права! – снова завопила Варя.
Николай поглядел на мокрый фартук, потом на сценарий и наконец осторожно спросил:
– Ты о чем?
Варя вскочила, отбежала к окну, указала пальцем на листы с текстом и приказала:
– «Я даже помнил клички…» Читай дальше! Какие клички?
Николай взял сценарий:
– «…Гончие… м-м-м… так… «Я даже помнил клички двух последних собак: Разбой и Песня».
Варя расхохоталась голосом пьяной бабы.
– Какая проблема-то? – спросил Николай.
– В этом сценарии описана жизнь моих родителей. У моего отца был внебрачный сын, понимаешь? Он все это описывает как свою жизнь. А это все мое!
Варя шмыгнула и закрыла лицо ладонями.
Николай сорвал фартук, подбежал к девушке и прижал ее голову к плечу:
– Варенька, что ты выдумала, маленькая? Какой внебрачный сын? Просто совпадение, подумаешь, собак одинаково назвали. Коты вообще все Васьки, и что теперь?
– Нет, это не совпадение! Помнишь, ты возил меня в Лихоборские Бугры, к сценаристу? Их трое, и один из троих – мой брат.
Николай выкатил глаза и еще крепче прижал Варю к себе.
– Пусти, ты мне дышать не даешь, – возмутилась Варя, высвободилась, села на стул и уронила голову на руки. – Представляешь, Коль, сижу я в личной гримерке, ем котлету, и вдруг: бах! И все рушится! И главное, Вика меня предупреждала: Москва за деньги и славу возьмет свою цену. И вот, взяла…
Николай налил стакан воды и присел рядом:
– Варюша, попей. Ты извини, но я ничего не понял: что рухнуло?
Варя подняла голову, взяла сценарий и жалобно поглядела на Николая:
– Коля, это такая длинная история. Я, наверное, не готова сейчас ее рассказать, слишком больно и стыдно.
– И не надо, если больно.
– Но работа есть работа, придется читать дальше, – вздохнула Варя.
Водитель снова подвязал фартук и начал составлять посуду в мойку.
– Варя, а как ты играешь? Как это – чужие чувства показывать?
– Этому в театральном учат: нужно продумать, как твоя героиня жила с самого рождения до описываемых в пьесе событий. Что с ней случится после того, как пьеса окончится? В двух словах не рассказать, потому что… – Варя задумалась и вдруг удивленно посмотрела на Николая: – Знаешь, хорошо, что ты об этом спросил… Наверное, не случайно именно мне дали эту роль: ведь именно я знаю все о своей героине. Коль, мистика какая-то: судьба подкинула мне образ, который никто лучше меня не сможет сыграть! И за это взяла скромную плату: предательство родного отца.
Николай закрыл воду и заявил:
– Варь, чего ты заладила: предательство, внебрачный… Ты же ничего не знаешь толком. Одни бабские домыслы! Вот любите вы, женщины, мужиков обвинять.
Варя посмотрела на водителя и вздохнула:
– Коля, не пытайся меня успокоить. Ладно, надо учить роль: матч состоится при любой погоде!
* * *
Микроавтобус с надписью «Киносъемочный» приехал ровно в семь часов.
Варя вышла с колыбелькой в руках и помахала женщинам, перегнувшимся через перила балкона.
– Детка, бутылочка со смесью за подушкой, разведешь кипяченой водой, ки-пя-че-ной! – кричала Маргарита Святославовна и клала щеку на сложенные ладони, изображая подушку.
– Стекло подними, ушки чтоб не надуло! – скандировала Людмила Анатольевна.
Анна Кондратьевна улыбалась с крыльца.
«Газель» выехала на Плющиху, играло радио, шофер что-то говорил, Варя отвечала, кивала и улыбалась, но не слышала ни слова: мысли были поглощены мучительным ожиданием встречи с Викой.
Девушка с бьющимся сердцем ступила на лестницу, как обычно холодную и прокуренную. Рассеянно поздоровалась с коллегами, судорожно сжала ручки сумки, завидев фигуру в черных джинсах и футболке. Но это оказалась не Вика.
– Время кто-нибудь знает? – спросила одна из курильщиц. – Зеленцовой сегодня не будет, орать некому, так что следите за часами!
– А что с Викой? – удивилась Варя.
– Наверное, ребенок заболел, точно не знаю, не сама с ней разговаривала: из бухгалтерии передали.
Варя с облегчением вздохнула и пошла в гримерку: «Слава богу, Вики нет. Да, я знаю, рано или поздно мне придется столкнуться с ней нос к носу, но лучше не сегодня: я морально подготовлюсь, настроюсь, проиграю ситуацию… К тому же завтра я буду уже без Джульки, это развяжет мне руки, разговаривать станет легче. Собственно, нам и говорить не о чем: Зеленцова ясно дала понять – она оставляет мне ребенка вместе с полисом!»
– Да, маленькая?
Джульетта весело дрыгнула ножками, Варя расцеловала теплые, слюнявые щечки, вдохнула нежное детское дыхание, схватила крошечный кулачок и счастливо сообщила:
– Чья ручка? Съем-съем сладкую ручку!
Малышка смеялась, пока костюмер переодевала ее в ползунки с начесом и байковую рубашечку, обворожительно раззявила ротик на бессмысленное «тю-тю, тю-тю!» режиссера, трогательно раскрыла глазки перед камерой, не удивилась оранжевой соске из «советской» аптеки и стала украшением эпизода.
– Да-а, нам всем надо учиться у детей! – глубокомысленно заметил режиссер и поправил браслет «от давления».
После короткого перекура Джульетту снимали «на прогулке в парке». Варя побежала на улицу – заказать кафе для съемочной группы: где-нибудь поблизости, чтобы можно было отметить первую зарплату прямо после работы.
Старожилы порекомендовали китайский ресторанчик в двух шагах от студии, на Сущевке.
Варя, как была, в гриме и платье из «модного» польского ворсолана с люрексом, пошла вверх по переулку.
Город остывал после длинного тяжелого рабочего дня. Поникли осоловевшие от жары молодые рябинки, размякла заплатка свежего асфальта, и Варины каблуки оставили вмятины. Летнее кафе-павильон пахло дешевым пивом и потом, совсем как работяга, сидевший с бутылкой под плетями пластикового плюща.
На углу Варя обнаружила круглосуточный супермаркет: через раскрытые стеклянные двери розово-голубым пятном виднелся отдел товаров для новорожденных.
Девушка вошла внутрь, провела рукой по висящим одежкам и, сияя, сообщила поспешившей на помощь продавщице:
– Мне, пожалуйста, вот такой костюмчик для дочки: рост у нас шестьдесят три сантиметра, вес – четыре килограмма триста пятьдесят граммов.
На улицу она вышла с ярко-розовой бумажной сумкой. В сумке лежали крошечный сарафанчик салатного цвета и такая же шляпка.
Ликуя и размахивая покупкой, Варя дошла до китайского ресторана и, не откладывая в долгий ящик, уплатила аванс за аренду кабинета на двенадцать человек.
Назад, в цех, прибежала перед самым перерывом: через пару минут павильон открыли, и ассистент режиссера вынес и с облегчением передал в руки матери маленькую артистку – девочка устала и начала плакать.
Варя вскипятила воды, развела смесь, принялась трясти бутылочку, время от времени деловито прикладывая ее к щеке:
– Еда для младенцев, Джулечка, должна иметь температуру тела матери. Ой, горячее молочко!
Джульетта обиженно хныкала и не желала ждать.
– Нет, Джуля, в холодильник ставить нельзя, лопнет. И под холодной водой тоже расколется: помнишь, в комнате матери и ребенка у одной нехорошей бутылочки отвалилось донышко, и вся кашка – бух! Потому что бутылочки из стекла. Скажи: сте-кло! Дзинь-дзинь!
Джульетта заорала.
Варя положила малышку в колыбельку, зашла в душевую и подставила рожок под струю прохладной воды.
– Сейчас, маленькая, потерпи, моя золотая! Давай мама тебе песенку споет: «Спят усталые игрушки…» – прокричала девушка.
Малышка замолчала.
– Молодец, хорошая девочка! – похвалила Варя, вышла из душа, выключила свет и поглядела на диван: колыбельки не было.
Она сжала бутылочку и растерянно оглядела комнату.
На стуле сиротливо стоял розовый пакет с новой одежкой, а в зеркале отражалась щель приоткрытой в черный коридор двери.
Варя спустилась этажом ниже, в холл – он был пуст. Подвезли обед, сотрудники разобрали пластиковые контейнеры с едой и разошлись в комнаты отдыха и служебные кабинеты.
Варя заглянула в костюмерную: костюмер пилила пластмассовым ножом курицу и что-то говорила уборщице, державшей у подбородка бумажную тарелку с рисом.
– Приятного аппетита, – кивнула Варя. – Джульетта не у вас?
– Нет, – ответила костюмер.
– Ее Вика забрала, – сообщила уборщица. – Только что с сумкой переносной убежала, сказала: погулять пойдет с малышкой. И правильно, в студии-то духота, дымина, а ребенку воздух нужен.
«Нет, – взмолилась Варя. – Этого не может быть… Она не могла! Не могла!»
Девушка побежала на улицу. Плохо освещенный двор был уставлен машинами, пахло бензином и горячим маслом.
Вики нигде не было.
Варя вновь взлетела по лестнице, пробежала по коридору, заглянула во все двери. Сотрудники ели свои порции курицы с рисом, пили чай, смеялись и болтали.
Варя толкнулась в бухгалтерию: из-за запертой двери доносились голоса.
Она принялась стучать.
– Что такое? – недовольно спросила Эмма Исаковна и открыла дверь. – Ах, Варечка, это вы? А мы тут решили перекурить и заперлись от пожарных.
– Извините, я на секунду: вы не видели Вику? Я ее найти не могу, все обежала.
– А Вика уволилась.
– Как уволилась? Когда?!
– Да только что приходила, сказала, уходит с работы с сегодняшнего дня.
– Почему уходит?!
– Что-то с ребенком связано, кажется, няня ушла, не с кем его ночами оставлять. Я не вдавалась в подробности, в последнее время Виктория нас всех утомила своим характером, артисты жаловались на грубость, в общем, удерживать ее никто не собирался.
Варя молча кивнула и пошла прочь.
Она долго бродила по студии, заглядывала во все закутки и каморки, но в глубине души знала: Джульетты здесь нет.
