И только на следующее утро, собираясь с дочкой гулять (Таня не могла прийти раньше обеда), Катерина вспомнила про рецепты Анны Петровны.

— Господи, как же я могла забыть! — Она терзалась угрызениями совести всю дорогу до аптеки.

Потом они на всякий случай кое-что купили в магазине, и вот, наконец, знакомый подъезд. Катерина нажала звонок, чувствуя, как горят щеки.

Но Анна Петровна в ответ на ее извинения только замахала руками:

— Да что ты. А то я не знаю, что своих дел у каждого полно. И так балуешь нас. И то сказать — спасибо тебе…

Бабка помолчала и, вздохнув, договорила:

— Трудно мне одной-то. Думала — вытяну мальца. А после смерти Лиды я сдавать стала.

— У вас совсем больше никого нет?

— Родня есть в Орле. Да не больно-то я ладила с ними всю жизнь. — Махнув рукой, бабка пошла в кухню ставить чай, а Катерина, заглянув в соседнюю комнату и убедившись, что дети заняты игрой, стала рассматривать квартиру. Старые бумажные обои, простая мебель, потертый ковер — смотреть было не на что, и она подошла к стене, на которой — в рамочках и без — были развешаны фотографии, их было немало. В центре висел портрет молодой женщины — светлые волосы, правильные черты лица, тонкие брови над светлыми, широко расставленными глазами.

— Это Лида?

— Да, Лидушка моя, — опять завздыхала бабка.

— Саша не похож на нее.

— И ничего общего даже, — согласилась та. — Видать, в отца, в нашем роду чернявых не бывало.

Катерина, поколебавшись мгновение, все же спросила:

— А вы знаете, кто отец?

— Нет, да и что толку. Лидка говорила, что он женат. Не по-хорошему это, конечно, — с женатым-то, да что уж… Любила она его со школы еще. Ну и решила — рожу себе ребеночка — вроде как он рядом и будет. А вишь как вышло-то, прибрал ее Бог…

Но Катерина уже не слышала причитаний бабки — она не отрываясь смотрела на черно-белое фото, неровно подсунутое под рамку большого снимка — два парня и девушка на фоне плохо различимых бревен и леса. Пикник. Длинноватые по моде того времени волосы, джинсы, олимпийки. У одного из них была до боли знакомая улыбка… Она торопливо зашарила глазами по бледным овалам лиц. Да, вот он опять. Фото, вырезанное, скорее всего, из общего снимка выпускников школы. То нечеткое фото оставляло надежду — мало ли похожих людей на свете. Но этот снимок… Его она видела в семейном альбоме, когда Нина Станиславовна рассказывала ей, как прилежно учился Саша в школе. Школа, кстати, находится недалеко от Патриарших прудов, в одном из тихих переулочков за станцией метро «Маяковская».

Воздух вдруг сделался очень густым и холодным. Лед был внутри. Он глыбой лежал в желудке и сковал горло — она никак не могла сглотнуть. Схватившись за край дивана так, что побелели костяшки пальцев, Катерина с трудом спросила:

— А отчество Сашеньки как? — Собственный голос доносился словно сквозь вату, но, должно быть, звучал вполне естественно, потому что Анна Петровна ответила:

— Отчество-то? Да как и имя — Александр Александрович получается. Я уж ей говорила — хоть назови тогда по-другому. Вот хоть как отца Лидушкиного звали — Николай — чем плохое имя? Да она все по-своему сделала… Катерина, сходи погляди, как там чайник. А то за разговорами и чаю не попьем.

Катерина ушла в кухню. Нужно согреться, тогда она сможет думать. Она заварила чай, потом помогла накрыть на стол. Налила детям чай, остудила, отмерила, кому сколько пастилы можно. И все это время избегала смотреть на мальчика. Но вот бабка дернула ее за рукав:

— Сядь уж, исхлопоталась вся.

Катерина послушно опустилась на стул, обняла ладонями чашку с чаем и, собравшись с силами, подняла глаза… Как она могла не увидеть этого сразу? Теперь женщина удивлялась себе. Ведь это очевидно — темные волосы, зеленые глаза — он похож не только на ее мужа, но и на Настю. Почему-то эта мысль вызвала у нее новый приступ головокружения. Она все еще плохо соображала — так бывает при высокой температуре. Слова Анны Петровны доходили медленно, значение их она понимала не до конца. Теперь Катерину мучила одна мысль — уйти, выбраться отсюда как можно скорее. Из холода ее кинуло в жар, щеки горели. Облизав вдруг пересохшие губы, она поднялась:

— Знаете, Анна Петровна, нам пора. Я приду завтра снова, хорошо? Вы мне скажите, что нужно купить.

Господи, что она делает! Как она пойдет сюда? Но Катерина кивала, четко запоминая перечень продуктов какой-то частью мозга — той небольшой частью, которая не вопила и не плакала еще. Слезы… Они вот-вот брызнут — скорее на улицу. Всю дорогу до дома она почти бежала, подхватив на руки негодующую Настю. Почему-то казалось, что дома она сможет спрятаться от того, что узнала и что пока не решалась назвать словами. Предательство и измена — как книжно, как странно это звучит.

Таня уже ждала их дома и, едва открыв дверь, принялась счастливо щебетать:

— Здравствуйте, Катерина Сергеевна, привет, малявочка. Я так без вас соскучилась! Представляете, прихожу я вчера домой, а мама… — Она вдруг осеклась на полуслове, увидев помертвевшее лицо хозяйки.

Катерина молча прошла в спальню и легла на кровать, сжавшись комочком. Ее опять трясло в ознобе, но слезы все не шли. «Как же так? Как это могло случиться? А может, я все придумала — мало ли у нее могло быть женатых одноклассников. Темноволосых и с зелеными глазами». А выпускная фотография? Что толку — она точно знала, что этот ребенок — сын ее мужа. Значит, он встречался с этой женщиной, спал с ней, целовал ее…

Но как это могло быть? Он не умеет врать, по крайней мере, она всегда была в этом уверена. Почему же ничего не заметила? Она села в кровати и стала торопливо подсчитывать: мальчику почти два плюс девять месяцев… Когда же это было? И вдруг ее осенило — приблизительно в это время она с Настей попала в больницу. Диагноз индифферентного врача «неотложки» — «сальмонеллез» — вызвал у родителей шок. Откуда? Он равнодушно пожал плечами. Яйца на рынке покупали? Кроме того, Москва полна бомжами и беженцами, ребенок тянет руки в рот — что же вы хотите. Надо ехать в больницу — девочка сильно обезвожена, и нужно колоть антибиотики, сделать анализы. Катерина заметалась по квартире, собирая вещи. Муж сидел с Настей на руках — последние несколько дней они вообще не спускали девочку с рук, но той становилось все хуже. Потом Катерину с дочкой погрузили в «неотложку», а Александр поехал следом на своей машине.

Катерина оказалась в больнице второй раз в жизни. Первый раз она побывала в роддоме, но там было не так страшно — отделение платное, детки лежали вместе с мамами, персонал был приветлив, да и выписали ее через пару дней. Сейчас все оказалось по-другому. Огромное здание с гулкими коридорами, боксы приемного покоя и направление в инфекционное отделение. Новые боксы — с прозрачными стенами. Сестра, которая привела Катерину в палату, ткнула пальцем в тумбочку: там правила. Звоните, если что.

Молодая женщина с тоской огляделась. Детская кроватка, рядом взрослая койка, казенное белье, серые полотенца. Она положила Настю на кровать, достала из сумки несколько игрушек. Сестра в приемном покое равнодушно посоветовала игрушки не брать — обратно не вернем, их стерилизовать надо. Катерина пообещала просто выбросить зверей и куклу, тогда тетка пожала плечами — как хотите.

Еще у Катерины был с собой мобильный, бутылка воды, памперсы и кое-что из одежды. Настю несло непрерывно, а практически любая еда вызывала рвоту. Она разложила вещи, со вздохом призналась себе, что палате не удалось придать жилой вид, и попыталась напоить девочку — врач скорой сказал, что надо пить как можно больше, а еще лучше поддержать обезвоженный организм капельницей.

И тут Катерина с ужасом поняла, что не взяла чашку. Господи, надо же быть такой дурой! Она пошла к двери бокса, дернула ручку — заперто. Не поверив самой себе, она изо всех сил нажала плечом — никакого эффекта. Катерина всматривалась сквозь стекло двери — в оба конца уходил бесконечный и абсолютно пустой коридор. Она обернулась — Настя лежала на кровати — маленькое тельце, неровное дыхание, тонкие ручки и бледная до синевы кожа. И тогда женщине в первый раз стало страшно. Она вдруг поняла, что сейчас вечер и врача, видимо, не будет до утра. Что никто не станет торопиться делать анализы и назначать жизненно необходимые ребенку антибиотики. Вы смотрели сериал «Скорая помощь» по телевизору? Человека привозят в приемный покой, врач осматривает его, назначает необходимые анализы и какую-то поддерживающую терапию. Вокруг яркий свет и куча народу. Так вот — ничего этого нет в московских больницах. И никто даже не делает вид, что пациент — ребенок или взрослый — кого-то интересует. Катерина всем телом ударилась в стеклянную дверь и, вскрикнув от боли, пришла в себя. Надо как-то вызвать сестру и заставить ее позвать врача и дать какую-нибудь чашку или ложку. Но как? Она заметила бумажку на тумбочке и смутно вспомнила, что сестра велела звонить, если что. Схватила листок. Неровно пропечатанные буквы прыгали перед глазами: «Боксы инфекционного отделения запираются. Больным и сопровождающим их лицам запрещено перемещаться по коридорам. Вызов сестры кнопкой звонка». Ага, вот же она, эта кнопка, на стене! Катерина жала и жала на резиновый кругляшок. Прошло пять минут, десять… Ничего и никого. Господи, что же делать? Краем глаза она уловила какое-то движение. В соседней палате, нет, через палату — кто-то был. Там двигалась фигура взрослого человека.

— Помогите, пожалуйста! — закричала Катерина.

Потом она заколотила кулаками в стекло. Видимо, человек ее не слышал. Фигура пропала — должно быть, женщина легла на кровать.

Катерина взглянула на дочку. Та ни разу не повернулась — так и лежала, неловко подвернув ручку. Молодая женщина подхватила на руки маленькое тельце. Настя завздыхала и приоткрыла мутные глаза. Кое-как Катерине удалось влить в дочку немного воды. Потом она опустила ее на кровать и села, обхватив голову руками. Что же делать? И вдруг в кармане запищал телефон.

— Ты как? — Голос мужа, делано спокойный.

— Сашка, я не знаю, что делать! Нас тут заперли, а у меня ни чашки, ни ложки! Сашка! — У нее началась форменная истерика, Катерина плакала и кричала в трубку.

Муж, который уже ехал домой, развернул машину и понесся обратно в больницу, нарушая все правила и не обращая внимания на гаишника, истошно свистевшего вслед. Он скандалил и угрожал до тех пор, пока к нему не вышел дежурный врач из инфекционного отделения. Выслушал, пожал плечами и завел то же, что и все: сейчас семь вечера, завтра придет лечащий врач…

— Или сейчас к моей жене подойдет врач, или завтра я подам на вас в суд. — Скулы сводило, но Александр старался не повышать голоса. — Я готов отблагодарить вас за труды, — он достал деньги, и купюра исчезла в кармане халата, — но я не уеду, пока жена не отзвонит и не скажет, что врач был и хоть что-то для ребенка делается.

Врач пожал плечами и побрел в сторону палат. По дороге он нашел медсестру, которая курила с товарками в ординаторской, наорал на нее, и они вместе прибыли в палату к Катерине. Осмотрев Настю, врач покачал головой:

— Мамаша, поймите, анализ на посев взяли, но сеяться он будет дня два-три, только потом можно подбирать антибиотик. Сейчас — только пить. Ну, энтеросгель еще можно попробовать или смекту там… Принеси что есть, — велел он сестре. — И разведи им бутылку регидрона. Это минеральные соли, чтобы поддержать организм, — пояснил он Катерине.

— Она плохо пьет, — пожаловалась та.

— Поите силком. Голову набок и вливайте в рот, что-то да проглотит.

Недовольная сестра принесла чашку, ложку, энтеросгель и разведенный регидрон. Отпустила пару замечаний про ненормальных мамаш, но Катерина сделала вид, что не слышит. Когда эскулапы собрались покидать бокс, она встала в дверях и твердо сказала:

— Не дам запереть дверь. Звонок не работает, я проверяла.

Взглянув в лицо Катерины, сестра молча пожала плечами и пошла прочь. Врач, решив утешить женщину, сказал:

— Не нервничайте так, мамаша. Да, девочка тяжело переносит инфекцию… но, может, все и обойдется. А нет, так вы молодая, родите еще.

Катерина, приоткрыв рот, молча смотрела на него. Как это так, думала она, глядя на удаляющуюся по коридору фигуру в белом халате. Может, у них в момент принесения клятвы Гиппократа крышу сносит? Что это за медики такие? Она позвонила мужу и сказала, что врач был, кое-какие лекарства появились и все теперь, даст бог, будет нормально. Потом Катерина выбросила все из головы, оставив там только Настю. Три ночи она сидела возле девочки, вливая воду и раствор солей в рот. Настя капризничала, но мама была неумолима. Пела песенки, рассказывала сказки — и поила, поила. Потом пришли анализы, и им наконец-то стали давать какие-то лекарства. За все время Катерина ни разу не легла на кровать — она несколько раз дремала, положив голову на кроватку Насти, скрючившись в неудобной позе. Еще через три дня Настя пошла на поправку: прекратились понос и рвота, девочка с жадностью набрасывалась на водянистый супчик, который давали на обед, и плакала, когда сестра приносила рыбные котлеты — есть их было совершенно невозможно.

Катерина тряхнула головой, пытаясь избавиться от тяжелых воспоминаний.

Александр тогда очень переживал: приезжал в больницу каждый день, писал записочки, стоял под окном. И в то же время… Как он мог? Господи, как он мог? Наконец хлынули слезы, и Катерина зарылась лицом в подушку.

— Катерина Сергеевна…

Молодая женщина подняла залитое слезами лицо. В дверях спальни стояла Татьяна:

— Я вам валокордин накапала.

Девушка торопливо подошла к кровати и протянула хозяйке рюмку, на дне которой плескалось несколько капель резко пахнущей жидкости. Она с сочувствием смотрела, как Катерина дрожащей рукой поднесла рюмку к губам. Выпив, сморщилась. Хриплым от рыданий голосом сказала:

— Спасибо, Танюша, мне уже лучше.

Девушка кивнула. Расспрашивать она не решилась, но на пороге оглянулась:

— Катерина Сергеевна, может, я могу чем-нибудь помочь?

Но молодая женщина покачала головой, волосы упали, закрыв лицо. Кажется, она опять плакала. Таня вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Катерина сидела на широкой постели, не замечая, как слезы струятся из глаз и капают на безвольно сложенные на коленях руки. Она вспоминала — вспоминала всю свою замужнюю жизнь. И удивлялась. Она всегда была уверена в муже. Но ведь если была одна ложь — значит, могли быть и другие? Мир, теплый и уютный, рушился на глазах: работа, деловые поездки, деловые обеды — что существовало на самом деле, а что было лишь предлогом? Может, это заговорили отцовские гены? Катерина свекра уважала, но прекрасно представляла себе, что этот тип мужчин просто не может не ходить на сторону, не смотреть на голые коленки невестки и не флиртовать с ее подругами. Но она всегда была уверена, что муж сделан из другого теста. Иногда даже казалось, что ему неловко за отца. Но вдруг? Сколько известно другим? Друзьям? Соседям? Она вспомнила дворничиху Марину — она-то наверняка знает.

Как же это могло случиться? Они всегда были так счастливы, так полны друг другом… Они сошлись легко, так совпадают две половинки целого. Их миры как-то очень гармонично соединились, хотя были совсем разными. Его — с регламентированной по минутам жизнью дома и крайне беспорядочной, но веселой и интересной — вне его. И ее — когда дом всегда был местом отдохновения, защищенной крепостью, откуда в мир следовало выходить очень осторожно.

Поглощенная горькими мыслями, она потеряла счет времени и очнулась, только когда в дверь постучала Татьяна:

— Катерина Сергеевна, ужин ставить?

— Ужин? — Сквозь слезы, по-прежнему застилавшие глаза, она пыталась разглядеть циферблат часов. — Да, поставьте, пожалуйста…

Наконец Катерина сморгнула слезы: уже шесть часов. И вдруг ее окатило холодной волной страха — через полчаса придет муж. «Как же я его встречу? Как я смогу с ним разговаривать?» — с ужасом думала она. Невозможно просто сделать вид, что она ничего не знает о его предательстве.

Но вот раздался звонок в дверь, а она так ничего и не решила. Когда встревоженный Александр (Татьяна в прихожей сказала: «Катерина Сергеевна чем-то расстроена», а Настя радостно сообщила: «А мама плачет») вошел в спальню и, обняв жену, попытался заглянуть в лицо, она опять разрыдалась и убежала в ванную. Когда она, умывшись холодной водой и собрав остатки мужества, вошла в кухню, Тани уже не было, ужин стоял на столе и муж ковырял вилкой в тарелке, невпопад отвечая Насте. Вечер прошел тоскливо. На все его расспросы жена отвечала, что ничего не случилось, а когда он попытался обнять ее, вновь разразилась слезами. Так ничего и не добившись, он уложил дочку и, надеясь, что утро вечера мудренее, лег спать.

Катерина провела бессонную ночь — все те же вопросы возвращались вновь и вновь и мучили ее. Наконец она все же задремала, свернувшись на самом краешке широкой кровати так, чтобы ненароком не коснуться горячего тела мужа.

Утром Александр, взглянув на бледное и измученное лицо жены, не стал ее будить. Он тихо возился в кухне, а она сквозь дрему прислушивалась к знакомым звукам: вот он ставит чайник, теперь скрипнула дверца шкафа — он достает кофе. Первый раз в жизни ей хотелось, чтобы муж поскорее ушел на работу. Как это странно, думала она, смотреть в лицо близкого человека и не знать, о чем он думает, что он чувствует, куда он идет. А может, у него и сейчас кто-нибудь есть? И из-под сомкнутых ресниц вновь потекли слезы.

Нет, так нельзя, надо взять себя в руки. И как только за мужем закрылась дверь, она встала, приготовила завтрак, погладила белье, прибрала квартиру, покормила дочку. В одиннадцать часов пришла Татьяна, с тревогой воззрилась от двери на хозяйку. Катерина постаралась улыбнуться, но глаза вдруг снова наполнились слезами, и, махнув рукой, она торопливо ушла в кухню.

Прошло несколько дней. Катерина жила как в дурном сне. Она каждый день ходила к Анне Петровне и Сашурику, хотя даже самой себе не могла бы объяснить, зачем вновь и вновь длит эту пытку. Более того, она не встречалась с подругами, не ходила в тренажерный зал, и даже Таня теперь приходила реже — Катерина сказала, что ей следует больше времени уделять учебе.

Анна Петровна привыкла к Катерине. Теперь она ждала ее и как должное воспринимала сумку с продуктами и то, что молодая женщина с серьезным лицом и печальными глазами подолгу просиживает у нее, слушая неспешные рассказы.

— Жизнь-то быстро проходит — это в молодости кажется все, что от зимы до лета чуть не год. А потом — глядь, а уж опять зима. И пошло отсчитывать. Хоть и странно это. В молодости ведь веселее живется — кажется, время-то лететь должно. Ан нет. А я веселая была! — Анна Петровна вздохнула. — И одеться любила. Вообще-то я из простых — нас у мамы в деревне пять человек было, а отец конюхом служил. Ну, как я подросла, мать меня к тетке в Москву и отправила. У той ребеночек родился — я и была у них вроде как прислугой: за продуктами там, постирать, погулять… А потом она меня пристроила в ателье, где военным форму шили. Там меня Николай Антонович и заприметил. А что — я девка была видная — коса в пояс, брови дугой, ноги — во! И языкастая! Как-то хрен один с погонами дает мне десять копеек от сдачи — вроде на чай. А я ему возьми и скажи: «Давайте я вам добавлю — сушек жене к чаю купите». Мужик-то побагровел весь, чуть удар его не хватил… А не надо барина из себя корчить. Ох, на меня начальница потом ругалась… а мне все как с гуся вода — смешно только…

Ко мне многие подъезжали, да не тут-то было. Один — не поверишь! — маленький, лысый — а туда же. Даже замуж звал. Я говорю: «Так целоваться-то как будем? Или табуретку с собой носить станешь?» — Анна Петровна засмеялась. — А Николай Антонович он такой серьезный был, положительный. И ухаживал как положено. Торт приносил, в кино водил, в парк. Потом предложение сделал. И я не долго думала. Не то чтобы любила его очень. Но — пора было. И так по деревенским-то меркам засиделась в девках. А тут такой солидный мужчина. Сестра его, правда, меня не приняла. Мол, не на ровне женился. Ну и бог с ней. Сестра в семейной жизни не самый важный предмет. Когда я замуж-то выходила, он уж подполковником был. И все же пришлось по гарнизонам-то помыкаться. Ох, несладко это — без своего угла. Хотя я везде дом умела сделать. Вот, бывало — угол в избе снимала, чтоб рядом с местом быть, где его часть стоит. У бабки какой-нибудь. Так я всю избу отдраю, занавесочки новые пошью, скатерку чистую на стол, и вид совсем другой. Друзья завидовали ему — жена молодая, да за ним ездит, да ждет каждый день. А что не сильно образована — так не обязательно в политику-то лезть — и о жизни можно поговорить. А жизнь-то, она у всех тогда была похожая.

А потом все-таки перевели его в Москву и дали квартиру эту. Я пошла в дом моделей работать. Понятное дело, не моделью — хотя, если куда в область ехали и кто из девочек не мог — бывало, и я выходила на «язык»: не хитрое дело, задом-то вилять. И тут Господь послал нам Лидушку. Поздняя она у нас — мне уж почти сорок было, я и не ждала уже, думала — бесплодна. И вроде все так хорошо пошло — и ребеночек у нас, и Николаю Антоновичу генерала дали… А потом случился у него инфаркт и почти сразу второй… Вот мы и остались без мужика. А потом-то и вовсе… — Она всхлипнула.

Катерина молча подлила бабке чаю. Чужая жизнь проходила перед ней, словно она листала книгу или смотрела старый документальный фильм. Ей было тяжко, в душе шевелились темные мысли. Так ли уж хороша была Лида, как ее вспоминает Анна Петровна? Ведь польстилась на женатого… А с другой стороны — не увела, ничего не требовала. Да и грех — плохо о мертвых. «Как все это странно… Не зайди я, не разгляди снимки — и не узнала бы ничего. Так и жила бы как раньше — счастливо».

Анна Петровна между тем поправилась. Болезнь убедила пожилую женщину, что она переоценила свои силы, надеясь поднять ребенка в одиночку. Однажды она вновь стала вспоминать своих родственников из Орла.

— Так-то они люди неплохие. Слава заведует автобазой, а Тамарка работает кассиршей в универмаге. Девочке их лет девять — десять. Светленькая такая. У них трехкомнатная квартира. Раньше Слава поддавал здорово, но сейчас вроде бы остепенился.

На следующий день бабка вновь вернулась к этому разговору. Выяснилось, что она написала в Орел и вот наконец получила ответ. Как она и предполагала, квартиры в Орле стоили не в пример Москве — намного дешевле. Да и продукты тоже — и дешевле, и по качеству не сравнить.

— Вы хотите переехать? — спросила Катерина.

— Да, наверно. Чего уж тут. Там они и с продуктами помогут, и ежели что — мальчишку себе возьмут. Не бесплатно же. Ведь если эту квартиру продать — хватит и на жилье в Орле, и еще кой-чего останется.

— Вы оценивали квартиру? — Молодая женщина удивилась столь стремительному решению.

— Да приходили тут из агентства. Дом наш, видно, приглянулся кому — они скупают квартиры. Такая милая женщина. Все мне рассказала. Говорит, и ходить никуда не надо — документы они оформят сами.

— Подождите, подождите. Вы ничего не подписывали?

— Нет, конечно. Подумать сперва всегда надо. Да и с тобой посоветоваться хотела. Обидно будет, если обманут меня. Так что ты, может, знаешь, сколько моя квартира стоит?

— Я не эксперт по недвижимости и цену могу назвать только приблизительно… — Катерина лихорадочно пыталась сообразить, хорошо или плохо, если они уедут? Господи, конечно, хорошо! С глаз долой — из сердца вон… Так, кто бы мог помочь… — Знаете, я не хочу, чтобы вы связывались с этими агентами. Они, конечно, и оформить все сами могут, но и обмануть тоже. У меня есть друг, он юрист. Я попрошу его к вам подъехать, посмотреть квартиру, документы. Он скажет, за сколько ее можно продать. А уж потом будете что-то предпринимать. А может, он для кого-нибудь из своих клиентов и купит.

На том и порешили. В тот же вечер Катерина позвонила Левику. Леван — большой, шумный, под взглядом темно-сливовых глаз в пушистых ресницах таяла любая женщина — был их с Александром приятелем и прекрасным юристом. Специализировался он на делах о наследстве и недвижимости.

— Вах, надеюсь, твоя проблема не связана с наследством, нет? Все живы и здоровы, да? Чудесно, подъезжай завтра к обеду. Поведу тебя в ресторан, буду гордиться, что я с такой шикарной женщиной. И поговорим. Хорошо?

Они славно посидели в уютном армянском ресторане — вспомнили минувшие студенческие деньки, общих знакомых. Потом перешли к «актуальному вопросу, да?». Катерина сказала, что хочет помочь ребенку умершей подруги. Нужно подыскать покупателя на квартиру, найти подходящий вариант в Орле и оформить все так, чтобы родственники после смерти бабушки не смогли распоряжаться всеми деньгами мальчика, даже если станут официальными опекунами.

— Расходы я оплачу, — в заключение добавила молодая женщина.

— Учитывая поездку в Орел, это будет недешево. Можно все заложить в договор о продаже квартиры.

— Нет-нет. Я… обещала подруге позаботиться о ребенке. Поэтому его деньги должны остаться для него… Да, и еще одна просьба. Не говори Александру, хорошо?

Брови Левана поползли вверх, но, видя, что Катерина ничего не собирается объяснять, он тактично сказал:

— Сохранение конфиденциальности — основа деятельности любого юриста. Но и ты, чтобы не ставить меня в затруднительное положение, не упоминай мужу, что я на тебя работаю.

— Конечно. Спасибо, Леванчик.

В знающих руках дела спорились — Леван прислал солидного пожилого мужика, бывшего работника соцжилфонда, который очень понравился Анне Петровне. С ее слов он составил подробный список условий, которым должна была удовлетворять квартира в Орле. Короче, процесс пошел.