Архим. Иосиф. «Духовная беседа», 1862

Чрез воскрешение праведного Лазаря из мертвых Господь наш Иисус Христос прежде Своих страданий крестных явил Себя победителем смерти и уверил нас в действительности общего нашего воскресения. Торжественно воспоминая это чудо, Святая Церковь влагает в наши уста следующее песнопение: «Общее воскресение прежде Своея страсти уверяя, из мертвых воздвигл еси Лазаря, Христе Боже; тем же и мы, яко отроцы, победы знамения носяще, Тебе, Победителю смерти, вопием: осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!»

Указанная Церковью мысль воскрешения Лазаря получает особенную убедительность и трогательность от некоторых частностей этого события, записанных в Евангелии; коснемся их со вниманием и сочувствием.

Упоминая о смерти, премудрый сын Сирахов не мог удержать скорбного чувства, которое невольно возникает в нашем сердце при одном воспоминании о смерти: О смерте, коль горька твоя память! (). Горько даже вспоминать о смерти, а видеть ее над близкими сердцу или самого себя представлять на месте умерших?.. Мы как бы присмотрелись к этому явлению; от частого повторения в разных местах оно представляется чем-то обыкновенным. Но вникните, вдумайтесь в сущность сего, казалось бы, обыкновенного явления, примите его к сердцу — и внутреннее сотрясение вашего существа, как бы от электрического удара, даст вам знать, что оно противно нашей природе и слишком возмутительно, а потому настоятельно требует самого решительного объяснения и утешения. Берем в пример одно семейство из тысячи: вот оно с плачем окружило одр умершего своего члена, который за несколько минут до того беседовал с ними. Не успев оплакать разлуку с душою почившего, нужно проститься и с самым телом его: с воплем полагают его во гроб, провожают на кладбище, опускают в мрачную могилу, наконец, — верх испытания — должно бросить горсть земли на этот дорогой для сердца гроб и зарыть его навсегда в земле… О, сколько здесь самых горьких слез, самых тяжелых ощущений! Кто же может осушить эти слезы? Где найти для них самое действительное утешение? Должно испытать подобную скорбь, чтобы сознать необходимость в утешении; нужно получить это утешение, чтобы почтить полным доверием тот источник, из которого оно проистекает.

Приди сюда, мудрость человеческая; скажи нам с полным убеждением последнее свое слово при этой свежей могиле. В дни спокойной жизни нашей ты умеешь увлекать и развлекать нас; так ли ты могущественна в часы настоящей скорби нашей и слез?

«Нечего теперь скорбеть: все уже кончено», — говорит нам безучастно, с гробовым равнодушием материалист, не признающей нашего бессмертия, не ожидающий воскресения мертвых. Как? Неужели этот человек, с которым наша душа была в таком общении, уничтожился? Неужели все, что мы в нем уважали от всей души своей, станет одним прахом и тлением? Неужели действительно теперь все кончено и мы, не надеясь на свидание с умершим, должны остаться при одном воспоминании о нем и при этом ужасном сожалении? В таком случае эта могила есть конец всем стремлениям человека к счастью, есть горькая насмешка над его желанием бесконечной истины и добра; для чего же он и является в мир? Нет! Нет! Наше сердце, как оно ни поражено скорбью, отвращается от подобных слов; от них веет могильным холодом, в них скрывается грубое оскорбление самых дорогих привязанностей человеческой природы, самых священных чаяний нашего сердца. И в обыкновенное время грустно читать убийственные выводы материалистов, позволяющих иногда судить о таких предметах, которые стоят выше их точки зрения; а пред гробом, в минуты тяжкой боли сердца?.. Впрочем, некоторые из этих мыслителей, не желающих видеть ничего, кроме материи, отвергая бессмертие лица, допускают, бессмертие рода. Но и это мудрствование так же пусто и так же безотрадно. Какое нам утешение от общего или родового бессмертия, которого мы не будем сознавать? Бессмертие в том только случае и будет иметь для нас значение, когда оно будет личным достоянием каждого из нас, когда мы за гробом будем чувствовать продолжение личного своего существования.

Другие мыслители, более внимательные к сущности и стремлениям человеческой природы, объявляют, что душа каждого человека в отдельности как существо простое, духовное, не может разделяться на части и уничтожаться, — что она жаждет бессмертия, стремится к бесконечному. «Несмотря на тысячи доказательств нашей смертности, — говорит один писатель, — нам все думается, что мы не смертны. Когда другие умирают, нам как будто не верится, что и мы когда-нибудь умрем. Отчего же это? Оттого, что мы в самом деле не умрем. Действительно, мы бессмертны, мы будем жить вечно. Разрушится наша храмина, истлеет наше тело, но душа не истлеет и не разрушится; ей истлеть невозможно, в ней разрушаться нечему: она дух, она частей не имеет. Оттого-то и при самой смерти естественно нам думать, что мы не умрем; ведь думает не тело смертное, а бессмертная душа». Подобные уверения довольно утешительны; с немалым услаждением можно слушать их и читать в книгах. Но так ли они сильны при виде умерших, при невольно возникающих сомнениях, это еще вопрос, и вопрос очень настоятельный. Вполне ли вы уверены, что действительно существует душа умершего, когда ничто уже видимо не подтверждает этого, ни взгляд, ни улыбка, ни дар слова, ни слеза, и где она существует? На чем основаны ваши убеждения и ваши уверения? «На вероятностях разума, который имеет достаточно данных для своих заключений», отвечают. Итак, мы должны довольствоваться одними, быть может, вероятностями и предположениями, тогда как смерть поражает нас страшною действительностью? Тут чувствуется необходимость в личной проверке этих предположений или в высшем, Божественном, подтверждении. При виде смерти необходимо слово жизни, которое бы могло не только указывать, но и освещать страну загробного мира. Без Иисуса Христа для нас мрачна каждая могила; без Его живого слова никакие соображения, как бы они ни были основательны, не могут окончательно уверить нас в бессмертии умерших; без Его всемощной благодати мы, подобно Марфе и Марии, безутешно должны скорбеть и плакать об умирающих. Подтверждение сих мыслей представляет нам евангельская история воскрешения Лазаря.

Могила, скрывшая тело умершего Лазаря, казалась мрачною для сестер его до тех пор, пока не явился к ней Иисус Христос. Скорбь Марфы и Марии о смерти брата была так велика, что мнози от Иудей приходили к ним, да утешат их о брате (). К довершению их скорби служило то, что Спаситель во время столь печального события, постигшего дом вифанских друзей Его, отсутствовал от них и не решился поспешить в Вифанию, когда возвестили Ему о тяжкой болезни Лазаря. Взирая на Иисуса Христа как на Спасителя всех людей, не погрешим, если в таком поступке Его, кроме ближайших, частных целей, укажем более общую: не хотел ли Он чрез это видимо представить, что смерть не только Лазаря, но и всех потомков Адама может случаться только по причине удаления человеческого рода от Бога, как бы в отсутствие Его от нас? Скорбная жалоба Марфы и Марии: «Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат наш» — в применении ко всему человечеству может быть выражена так: «Господи, если бы мы пребыли в общении с Тобою, нас не поражала бы смерть. Ты создал нас в неистлении, даровал нам древо жизни; но мы удалились от Тебя и, лишенные возможности питаться плодами древа жизни, подвергаемся смерти».

Но благодарение, вечное благодарение Господу! В те минуты, как скорбь наша доходит до высшей степени, Он является на помощь. Всмотримся в Божественный лик Его пред могилою Лазаря, вслушаемся в слова Его и вникнем в значение чуда, совершенного Им: тут мы найдем все то, чего так просит душа наша во время скорби об умерших.

В тяжком горе много значит живое и сердечное участие ближних; оно разделяет и как бы снимает эту тяжесть. Кто ж лучше мог знать такое устройство человеческой природы, как не Тот, Кто творил ее и теперь благоволил воспринять на Себя? Видя плачущих сестер умершего Лазаря, Христос Спаситель, по замечанию евангелиста, возмутися Сам и прослезися (ст. 35). Святые и столь отрадные слезы не только для Марфы и для Марии, но и для всех нас, имеющих несчастие оплакивать своих мертвецов! Они служат яснейшим выражением души, вполне знающей немощь естества нашего и до конца возлюбившей нас. Мы видим здесь не холодного мыслителя, который безучастно может относиться к самым глубоким страданиям человеческого сердца; нет! Пред нами Сердцеведец, благоволивший соделаться нам братом и другом. Понятна и близка Ему скорбь сестер Лазаря; но пред Его всевидящими взорами не скрыты и слезы всего человечества, возмущающегося видом смерти. А какой, в самом деле, поразительный вопль составляют все рыдания и стоны — от смерти Авелевой до последней трубы! Слезы, текущие по пречистым ланитам Иисуса Христа, — это наши слезы, это слезы всего человечества! Смотря на них, очевидцы говорили: виждь, како любляше его (Лазаря); мы же, при свете учения Христова, можем теперь в утешение друг другу сказать: виждь, как Он возлюбил человеческий род, подпавший греху и смерти! Виждь, как Он снимает с нас тяжелый крест, истесанный нами в раю преступлением заповеди Божией! Скорбному сердцу становится легче; если еще не перестают искриться у нас слезы, то разве для большего просветления очес сердца:

С души, как бремя, скатится,

Сомненье далеко.

И верится, и плачется,

И так легко, легко!

Первое слово, сказанное Христом Спасителем плачущей сестре Лазаря, было: воскреснет брат твой (ст. 23). С такою силою непререкаемой истины мог возвещать о воскресении умерших только Тот, Кто пришел на землю с того света возвестить нам истину () и в то же время имеет власть над жизнию и смертию. Важно для скорбной души одно свидетельство, вполне достоверное, о несомненности загробной жизни. Подобно Васко да Гама и Колумбу, мы плывем по жизненному морю к новой, неизведанной стране с некоторою уверенностью в ее существовании; но, подобно им, не можем не возмущаться и не колебаться среди вопля житейской суеты и треволнения страстей. Можем вообразить, с какою радостью эти мореплаватели приняли бы дорогую весточку, которая бы долетела до них вперед и заранее объявила: «Не отчаивайтесь! Предмет ваших стремлений не мечта воображения; он существует на самом деле; скоро вы увидите желанную страну своими глазами и в избытке радости воскликните: берег! берег!» Такую весть относительно загробного мира сообщил всему миру Господь наш Иисус Христос, сшедый с небесе. Предваряя наш личный опыт, Он непререкаемо уверил нас, что смерть не прекращает нашего существования, что мы воскреснем для новой жизни в новой стране. Это уверение тем сильнее действует на нас, чем более небесный Вестник щадит наши колебания и смущения, очень естественные в нашем положении.

Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Мя веруйте, говорит нам Спаситель, усугубляя Свои уверения: В дому Отца Моего обители многи суть (). Аминь, аминь, глаголю вам: яко слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя имать живот вечный: и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот (5:24).

Сень смертная так страшна сама по себе, что вступающему в нее как будто мало одних словесных уверений; он жаждет уверений в своем воскресении фактических, столь же действительных, как самая смерть. И наш Божественный Вестник воскресения как начальник жизни и смерти, имеющий ключи неба и ада, мог представить и такие уверения. Возвестив, что Лазарь непременно воскреснет, Иисус Христос в то же время указал на Себя как на живой и действительный источник воскресения мертвых: Аз есмь воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет (11:25). Вслед за сим Христос воскрешает Лазаря и чрез то подтверждает мысль, что Он действительно не только достоверный свидетель будущего воскресения, но самый Дарователь его всем верующим. Только люди ожесточенные или сожженные совестию не убедились этим чудом, столь ясно доказывающим Божественную власть Христа Спасителя. Но в ком хоть сколько-нибудь было искренности и здравого смысла, те все одинаково поняли значение этого чуда: мнози от Иудей, пришедшии к Марии, и видевше, яже сотвори Иисус, вероваша в Него (ст. 45). Тем более должны веровать в Христа Спасителя и признавать Его источником нашего воскресения мы, знающие более поразительное чудо, нежели воскрешение Лазаря. На заре одного дня, лучшего из всех со времени грехопадения человека, камень отвален был от гроба, из коего, как из чертога, вышел Победитель смерти, Христос Бог наш. Возможны ли более действительные доказательства, что воскресивший Лазаря и после Сам воскресший от гроба силою Своего Божества есть воскрешение и живот всего человечества? Тут факт исторический, неопровержимый; на него стоит только указать, чтобы видеть несомненность нашего воскресения как необходимое следствие. Так действительно и указывает на него святой апостол Павел в утешение наше, чтобы мы не скорбели, якоже и прочии не имущии упования. Аще бо веруем, говорит он, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним (). Аще Христос проповедуется яко из мертвых воста, како глаголют нецыи в вас, яко воскресение мертвых несть? (), Смерть и воскресение Господа нашего Иисуса Христа имеют теснейшую связь с нашею смертью и с нашим воскресением. Без нашей смерти Господу не было бы нужды умирать; без Его смерти и воскресения мы навсегда остались бы мертвыми. Но после воскресения Христова наше воскресение необходимо; Господь умер и воскрес для нас, для нашего воскресения.

Для истинно верующих и живущих по вере эта истина понятна не столько в теории, сколько в самой жизни. Животворная сила воскресения Христова обнаруживает себя и в силе религиозных убеждений, и в твердости нравственных правил, какими бывают проникнуты люди, совершенне уповающие на Христа Спасителя и вкусившие силы грядущего века (). Это — опять фактическое подтверждение истины воскресения мертвых, заявленное в церковной истории целым облаком свидетелей и не престающее повторяться пред нашими глазами. Взгляните на истинно верующих христиан в последние минуты жизни. О, с каким умилением лобызают они сладостные слова Евангелия и прижимают к своим персям святой крест Господень — знамение нашего искупления! С каким благоговением принимают залог бессмертия — святейшее таинство Тела и Крови Христовых! Не смущайтесь видом слез, обильно текущих по их ланитам; это — выражение претрепетных чувств, столь естественных при вступлении в новую страну жизни, к сонму святых ангелов и праведных душ и к Судии всех Богу. Кто из нас не пожелает лучше плакать такими слезами при виде умерших и пред собственною своею кончиною, чтобы только ощущать в себе внутреннее утешение и радость, нежели оставаться с холодным равнодушием, но без всякой отрады и успокоения за вечную свою участь?