Филарет, архиеп. Черниговский. «Воскресное чтение», 1826

Последнюю часть притчи о блудном сыне составляет история старшего сына (). В этой истории изображен грешник особого рода, грешник самонадеянный, грешник, обольщенный мечтами о своей приличной, честной жизни. Отношение его к Отцу Небесному дополняет эту печальную картину, печальную тем более, что сам грешник не понимает ее значения. Евангельское изображение такого грешника, грешника скрытного, должно быть изучаемо нами с особенным вниманием, так как без того легко ли нам узнавать его?

Бе же сын его старей на селе: и яко грядый приближися к дому, слыша пение и лики: и призвав единого от отрок, вопрошаше, что убо сия суть (ст. 25—26). Если старший сын отца трудился на поле, — это служит к чести его. Но вот что не подает доброй мысли о нем: отчего добрый отец не послал за ним при приеме младшего брата его? Отчего тогда, как созваны все слуги делить радость о найденном сыне, не приглашен к тому же старший сын? Верно, сын не хотел поступать так, как хотел отец, а как сам он хотел, и его оставили при его воле. Такая мысль о нем оправдывается последующими поступками его. Вот он, возвращаясь с поля, едва подошел к дому, как показал, в каких расположениях был он к дому. Услышав, что в доме отца его веселятся, он, вместо того чтобы с сердечною простотою идти в дом радующегося отца, останавливается и спрашивает: что это такое? Он изумлен тем, что без него веселятся. Как будто в доме отца помимо его воли, помимо его решения ничему не должно быть. Как будто отец его не вправе веселиться без него! И от кого же узнает он о происходящем в дому? От отца? Нет, он вызывает одного из слуг. Как это неприлично! Неприлично тем более, что подряд с гордостью является низость.

Он же рече ему, яко брат твой прииде: и закла отец твой тельца упитанна, яко здрава его прият (ст. 27). Слуга говорит о деле, как оно есть. Видно, что этот слуга был добрый, простосердечный. А как много есть слуг другого разряда! Слуга доброго господина не только говорит правду, но говорит с добрым намерением. Брат твой прииде, отец здрава его прият, — говорит слуга. Эти слова высказывают не только правду, но и доброе намерение — успокоить смущенную душу молодого господина.

Разгневався же, и не хотяше внити (ст. 28). За что разгневался? Чем так оскорблен? Ему сказали отрадную правду, а он разгневался. Бесчувственный брат! Дикая душа его волнуется страстями дикими — завистью, гордостью. Он терзается тем, что веселятся в честь другого, в гневе за то, что оказывают любовь другому. Он считает униженным себя от того, что обращено внимание на другого.

Отец же его исшед моляше. «Какой добрый, какой кроткий отец! — восклицает блаженный Иероним. — Он упрашивает сына принять участие в домашней радости». Да, редко можно найти такого отца между отцами христианскими, людьми благодатствованными, но никогда между людьми обыкновенными. Эта кроткая любовь — любовь небесная. Она выходит на встречу к грешнику, стараясь привлечь его к себе, она знает его строптивый дух и, несмотря на то, дышит на него кротостью и ласкою, нежностью сердобольною и снисходительною.

Он же, отвещав, рече ему: се толико лет работаю тебе и николиже заповеди твоя преступих, и мне николиже дал еси козляте, да со други своими возвеселился бых (ст. 29). Не смягчился строптивый сын словами небесной любви, а лишь раздражился ими. И начинает счет с отцом — счет, которым он думал обвинить отца, тогда как каждое слово его — улика ему самому. Се толико лет работаю тебе. Что же особенного, если сын трудился в доме отца? Ужели не добрый сын имеет право только гулять и терять время в праздности? Ужели тот, кому труд в тягость, человек порядочный? Нет, более, чем слугу, праздность унижает детей доброго отца. Николиже заповеди твоя преступих. А как будто тот и добрый сын, который нарушает волю отца. Николиже заповеди твоя преступих. Но правда ли это? Как же могло случиться, что этот почтительный сын так глух даже к мольбам нежного отца? Как могло случиться, что сын, почтительный к отцу, так холоден и жесток к брату? Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть (). Глаголяй себе во свете быти, а брата своего ненавидяй, во тьме есть доселе (). Таково учение небесной истины! И николиже дал еси козляте. Как? Добрый сын считается с отцом? Добрый сын требует платы от отца за любовь к отцу? Сын ли это? Нет, это наемник, а не сын. Ах! Сын потерял любовь сыновнюю, живя в доме отца. Не хуже ли он брата, растерявшего ту же любовь вдали от отца? Да со други моими веселился бых. Вот и еще отличие доброго сына! В том, что живет он вместе с добрым отцом, не находит он радости — не находит он радости и в выполнении заповедей отца, тогда как они доброму сыну слаще меда и дороже камней драгоценных (). Он ищет других радостей, других друзей. Что ж это за друзья его? Конечно, если бы похожи они были на доброго отца его, то не заменяли бы они отца в его душе. Жажда веселостей, которою томится он в доме добродетельного отца, показывает, что ищет он друзей греха, веселостей распутства. Чем же он разнится от младшего брата блудного? Разве тем только, что выставляет из себя человека жизни приличной, поведения не позорного.

Егда же сын твой сей, изъядый твое имение с любодейцами, прииде, заклал еси ему тельца питомаго (ст. 30), домогаясь выставить, как можно резче, несправедливость отца, строптивый сын указывает ему на отношение его к брату.

Егда же сын твой сей прииде. Не называет и брата братом; он так презирает его, что считает за оскорбление для себя называться братом его. Такова гордость! Сын твой прииде — стрела злости в сердце отцу. «Ты, — говорит он, — хочешь этого распутного признать сыном своим; пусть он сын твой, любуйся им, только я не знаю такого брата. Тогда как прожил он твое имение с блудницами, ты принимаешь его так, как не был я никогда принят тобою — это твое дело!» Какая злость в сердце гордом! Забыто уважение к отцу, забыта любовь к брату, снисходительность к брату. Мало и того: гордость не только беспощадна к известным слабостям брата; она выдумывает для него слабости. С чего этот милый братец говорит о брате: промотал имение с блудницами? Откуда он узнал это? Добрый слуга, встретивший его, не говорил ему ничего подобного. Ах! Как часто бывает, что люди, будучи сами худы, худое думают и о других! Будучи сами расположены к тому, чтобы делать то или другое грязное дело, переносят грязь и на других.

Кто не узнает в этом гордом брате иудейских фарисеев и книжников — представителей самонадеянности, нередко блистательной по наружной жизни, но отвратительной по сердечным расположениям? Гордых людей дело мечтать о себе, что они не как другие люди, не грабители, не обидчики, не прелюбодеи, а люди жизни строгой (). Они не простят брату ни одного проступка, тотчас заметят в глазу его сучок, а у себя не видят и бревна. Они похожи на гроба окрашенные, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты ().

Он же рече ему; чадо, ты всегда со мною еси, и вся моя твоя суть (ст. 31), Фарисейская гордость сама осудила себя, когда только открылась в словах. Любовь небесная не судит ее, а дружески вразумляет и пристыживает ее. Чадо! Сколько нежности в этом слове! И какой отец говорит это слово? Отец, осыпанный грубостями сына. Как терпелива любовь отца! Сын ни разу не назвал отца своего отцом, а отец говорит: чадо! Как сильно это слово, при всем том, что мягко? Оно так сильно, как никакое черствое слово! Оно так прямо идет к сердцу сына. Оно говорит ему: Сын мой! Говоришь ли ты со мною как сын? Ах! Приди в себя.

Чадо, ты всегда со мною еси, и вся моя твоя суть. Ты не имеешь причин жаловаться на мои отношения к тебе. Несмотря на твои несыновние расположения ко мне, которые ты сам обнаружил теперь и которые мне были известны, любовь отца всегда была открыта для тебя. Как же тебе желать козляте? Как тебе искать любви у друзей, кроме любви отца? Ужели какие нибудь мои блага дороже тебе, чем сам я? Впрочем, вся моя твоя суть. Все, что принадлежит мне, принадлежит тебе, лишь только оставайся сыном моим, и все это, конечно, стоит больше, чем могли бы стоить твои труды.

Возвеселити же ся и возрадовати подобаше, яко брат твой сей мертв бе, и оживе: изгибл бе, и обретеся (ст. 32). Если брат дорог сердцу брата, то возвращение его, потерянного, конечно, должно быть предметом радости для брата. И если брат не радуется о здоровье брата, если счастье погибавшего брата оскорбляет, терзает брата, то в таком брате нет души братской, он убил в себе чувства брата, он оскорбил, унизил, обидел жестоко не брата, но себя самого.

Добрый отец препирался со строптивостью сына! Чудная борьба любви с самолюбием гордым! Родители! Вот как должны вы обходиться с худыми детьми! Наставники и пастыри! Вот с каким терпением надобно вам выполнять свое дело. Во-первых, виновность наставляемых вами не должна вас останавливать в исполнении вашей обязанности к ним. Как бы много худого ни видели вы в них, вы должны учить их доброму, должны наставлять их словом евангельским. Ваше дело сеять семя: сейте, не теряя времени в праздности. Что выйдет из того? Взойдет ли что из посеянного вами? Не беспокойтесь о том: будущность не в ваших руках, в вашем распоряжении настоящее. Вы можете только желать, чтобы взошло посеянное; молитесь же Тому, Кто посылает благотворную влагу и тепло плодотворное. Далее, посмотрите на евангельского отца; вызвала ли строптивость сына хотя одно жестокое слово из его сердца? Нет, евангельский отец тем больше оказывает нежной кротости сыну, чем больше грубостей выказывает сын: поступайте и вы так. Вы любите детей? Поступайте же, как поступает любовь, которая терпелива. Грубость и брань в ответ на грубость только раздражает грубого. Если нежность отца не всегда может смягчить злое сердце сына, то злость и шум столько же могут утишать его, сколько масло пламень. Будьте благоразумны по крайней мере для успеха в своем деле. Будьте кротки, хотя бы для того, чтобы не уничижать себя пред детьми злыми. Если они заметят злость вашу, если заметят неумеренность или несправедливость гнева вашего — чем вы будете в глазах их? Только злыми, только несправедливыми начальниками, но ничуть не родителями. «Раб Господа не должен ссориться, — говорит апостол о христианском учителе, — но должен быть приветлив ко всем, учителен, незлобив, с кротостью должен он наставлять противников, не даст ли им Бог обращения к истине» ().