Архим. Григория

Слова ст. 18 более всех других мест 18 главы книги Деяний останавливают на себе внимание и древних толкователей и новейших комментаторов священной книги: уяснению их смысла обыкновенно отводится самое большое место. Причина этого — в особенной, свойственной св. Дееписателю), краткости речи, которая в данном месте достигает наибольшей степени.

Прежде всего возбуждается недоумение относительно самого лица, к которому нужно относить это замечание об обете. По-гречески весь 18 стих читается так: ό δε Παύλος έ᾿λτι προσμείνας ήμερβζ Ίκανάς, τοΓς άδελφοΤς άποταξάμενος έξέπλει εις την Συρ. ίαν, και <ял' αύτώ Πρίσκιλλα καΐ Ακύλας, κειράμενος έν ΚεγχρεαΤς την κεψαλη είχεν γαρ εύχήν. Мысль об обете примыкает к предыдущей речи посредством причастия κειράμενος. Но к какому из трех лиц, упомянутых ранее этого причастия, должно относиться последнее? Поэтому грамматически естественнее всего причастие κειράμενος относить к предстоящему ему Ακύλας. На такую именно, а не иную грамматическую связь этих двух понятий, по-видимому, хотел указать в данном случае и сам обычно краткий св. Дееписатель; он, будто намеренно, удаляет всякую возможность относить мысль об обете к св. апостолу Павлу, поставляя его имя в самом наивозможно дальнем расстоянии от κειράμενος συν αύτώ) (т.e. Παύλ _: Φ Πρίσκιλλα και Ακύλας, κειράμενος). А пренебрегая и обычным в древности предпочтением мужского имени женскому: в силу чего обыкновенно при совместном употреблении их мужское ставилось ранее женского, апостол как бы намеренно поставляет в данном месте имя женщины Прискиллы ранее имени ее мужа, Акилы, так, чтобы это последнее имя пришлось непосредственно перед самым причастием κειράμενος, и, таким образом, сама собой определилась бы грамматическая связь этих обоих понятий. Такая будто бы преднамеренность в расположении имен св. Дееписателем становится еще более заметной, ввиду того, что в двух других местах этой же главы, в стихах 2 и 26, он оба эти имени ставит рядом в обычном порядке: сначала мужское, а потом женское: Акила и Прискилла. На основании таких именно соображений некоторые толкователи и полагают, что в Кенхреях остриг голову по обету Акила, а не апостол Павел. — Но, вникая в дело ближе, нельзя не заметить всей натянутости такого толкования этого места. Конечно, для понимания смысла того или другого места имеет важное значение грамматическое отношение слов и понятий. Но кто станет спорить, что логическая связь гораздо важнее грамматической? Пусть κειράμενος стоит непосредственно после Ακύλας; но стоит только прочитать весь стих сразу, — и станет очевидным, что это прилагательное по внутреннему смыслу, по логической зависимости, относится к Παύλος, хотя последнее и стоит в самом начале стиха. Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию, и с ним Акила и Прискилла, остригши голову в Кенхреях - читая даже только один этот стих, не говоря уже о всей XVIII главе, невольно убеждаешься, что главное лицо этого рассказа — св. Павел, средоточие всех этих событий и фактов, что все это — Рассказ о нем, и если здесь упоминается об Акиле и Прискилле, то как бы мимоходом, как о лицах второстепенных, имеющих значение единственно только постольку, поскольку они находятся возле ап. Павла. Поэтому совершенно уместно и вполне согласно с действительным смыслом этого места славянский и русский пере-воды выделяют замечание св. Луки об Акиле и Прискилле (и с ним Прискилла и Акила) из этого отдела посредством скобок, как вставочное предложение. — Таким образом самый текст ясно свидетельствует, что сообщение об острижении волос относится к апостолу Павлу. — Но и, кроме этого, есть еще основания, по которым нельзя относить этого сообщения к Акиле. Если бы Акила принял на себя обет назорейства, то в силу вполне определенного и строгого постановления Моисеева законодательства он непременно должен был бы отправиться в Иерусалим и там в храме принести положенные жертвы, остричь свои назорейские волосы и сжечь их на огне под мирной жертвой. Между тем Акила (с Прискиллой), как известно, из Кенхрей отправился вместе с св. Павлом в Ефес, где и остался в течение всего времени пребывания апостола в Иерусалиме. — Наконец, допустив, что обет действительно был принят Акилой, а не апостолом Павлом, приходится недоумевать: почему св. Дееписатель, обычно краткий в своем рассказе, считает нужным особо остановиться на обете Акилы, каковой факт совершенно не может иметь никакого значения по отношению к главной цели рассказа св. Дееписателя: говорить о распространении церкви Божией? Между тем сообщение об обете апостола Павла имеет большую важность для уяснения ближайшего будущего в жизни этого апостола

Если не более, то во всяком случае и не менее, чем о лице, давшем обет, существует разногласий и относительно самого объекта, какой должно разуметь в данном месте. Действительно, какой здесь разумеется обет? Для решения этого вопроса представляет вполне достаточные данные самый текст книги Деяний. Во-первых, этот обет св. Лука называет одним только греческим существительным без всяких других определений: έΤχεν γαρ εύχήν. Ευχή как по употреблению и у классиков, так и у новозаветных священных писателей обычно означает религиозный обет, который, конечно, всегда соединяется с молитвой. Но так как у евреев было несколько различных обетов, между тем как св. Дееписатель употребляет одно ευχή без всякого определения, то само собою понятно, что он этим словом хотел обозначить такой обет, содержание и форма которого не подлежали личному усмотрению обещающихся, но были строго определены законом. Ευχή Дееписатели — это ευχή κατ᾿ εξοχήν, a таким обетом по преимуществу был общеизвестный и распространенный у евреев обет назорейства. Во-вторых, Дееписатель указывает и одну черту этого обета: κειράμενος την κεφαλήν. Острижение волос — это, конечно, внешняя принадлежность обета; о ней, как подлежащей внешнему наблюдению, и говорит св. Лука, не касаясь внутреннего содержания обета; но стрижение волос, было существенной внешней стороной именно обета назорейства. Наконец, в-третьих, сохраненные Дееписателем слова в ответе ап. Павла ефесским иудеям: δει με πάντως την έορτήν την έρχομενην ποιησοι εις Ιεροσόλυμα — всего вероятнее должны иметь непосредственную связь с замечанием о данном апостолом обете. Ни из предыдущего, ни из последующего в книге Деяний, а равно и ни из Посланий самого ап. Павла, ничего неизвестно о той неотложной надобности, которая так настойчиво (πάντως) и так поспешно отзывала его тогда в Иерусалим. А если поставить в связь эту поспешность апостола непременно к назначенному и притом очень близкому (την έορτήν την έρχομενην) сроку быть в Иерусалиме с известием о недавно данном им обете, то тогда эта поспешность получает себе надлежащее уяснение. Кажется, что св. Лука потому и не говорит о причинах этой поспешности, что они понятны сами собой из известия об обете св. апостола: данный им обет неотложно требовал прибытия его в Иерусалим к назначенному сроку. Таким же обетом мог быть только обет назорейства, который требовал при своем окончании принесения жертв и снятия волос непременно в Иерусалиме (Третье великое благовестническое путешествие св. ап. Павла. Богослов. Вест. Map. 1892 г. прилож. стр. 26—34).