Еп. Михаила

«Павел отплыл в Сирию и с ним Акила и Прискилла (точнее — Прискилла и Акила), остригши голову по обету»: и текст несколько не ясен, и событие, в нем упомянутое, несколько загадочно. Неясность текста в том, к кому относить выражение «остригши голову»: состав речи позволяет относить и к Павлу, и к Акиле; к Павлу потому, что он здесь главное действующее лицо, о котором повествуется, к Акиле — потому, что выражение — «остригши голову» — стоит рядом с его именем и, следовательно, может быть относимо прямо к нему, тем более, что имя жены его поставлено здесь впереди его имени, как бы именно для того, чтобы показать, что упомянутое выражение относится прямо к нему. И надобно сказать, что из самого текста нельзя решить дела положительно в ту или другую сторону, из посторонних соображений — тоже, и вопрос может быть решен только так: может быть, Павел остриг голову по обету, может быть, Акила, и из толкователей одни защищают первое мнение, другие последнее. Павел после участвовал в подобном действии в Иерусалиме по совету старейших апостолов (21, 22 и дал.), следовательно, мог поступить так и теперь, нисколько не противореча своим убеждениям относительно необязательности еврейских обрядовых законов в христианстве, тем более, что даже на добровольное обрезание в христианстве он смотрел, как на дело безразличное (ср. 16, 3 и прим.), следовательно, можно приписать ему действие остриженияголовы по обету, нисколько не соблазняясь подобным его действием. Потому же можно приписать его и Акиле, хотя в то время он, вероятно, был уже христианином (ср. ст. 26). -Что значит самое острижение головы по обету ( гл. 6)? По этому закону, давший Богу обет назорейства на известное, определенное время не должен в продолжение этого времени, между прочим, стричь волосы на голове своей; по окончании же времени обета, Назорей должен принести при скинии (а по построении храма — при храме) узаконенную жертву, остричь голову и волосы сожечь на огне своей жертвы; этим снимается с него обет назорейства. В случаях осквернения Назорея (определенных в законе) он также должен остричь голову, очиститься, принести жертву и снова начать назорейство свое. Но все эти обряды по закону должны совершаться при скинии (а потом при храме), следовательно, в Иерусалиме, — следовательно, не идут к рассматриваемому случаю, когда острижение головы совершилось вдали от Иерусалима и храма; предположение же, что для живших в рассеянии и для путешествующих разрешалось исполнять указанные обряды назорейства вдали от храма — не более, как предположение, не имеющее твердого основания, тем более, что жертвы можно было приносить только во храме, а жертва при сем — главное дело. Посему надобно полагать, что упоминаемый в рассматриваемом месте обет не есть ни окончание, ни возобновление этого обета. А засим остается предполагать, что этот обет в настоящем случае есть частный обет, и острижение головы есть окончание этого обета; но в чем состоял этот обет, какие были побуждения к нему, какая цель и пр. — остается неизвестным, и догадки в сем отношении не приводят ни к чему твердому, да и не нужны они, так как самое действие в христиански-нравственном отношении столь незначительно, или лучше сказать безразлично, что Дееписатель не считает даже нужным пояснить значение его.