()

Павел, архиеп. Кишиневский. Из Слова на повечерии в пяток первой седмицы Великого поста, в первую пассию

Мимоходящии хуляху Иисуса, покивающе головами своими и глаголюще: Разоряяй церковь и тремя денми Созидаяй, спасися Сам: аще Сын еси Божий, сниди со креста (). Из всех проявлений злобы и ненависти к Господу нашему Иисусу Христу преступных врагов и мучителей Его самым возмутительным, ужасным, позорным, отвратительным, конечно, было глумление их над тяжко страждущим Богочеловеком. Не так ужасна была злоба их тогда, когда она разразилась яростными, неистовыми криками: Распни, распни Его, как в минуты злобно-хладнокровного глумления над добровольно-беззащитным предметом их ненависти — неповинным Страдальцем. Ярость сама страдает, ярясь против ненавистного ей существа, и потому хотя несколько наказывается за свою преступность. В поруганиях же и насмешках злоба демонски наслаждается, ликует и торжествует, и, не страдая сама, зверски наслаждается страданиями своей жертвы. В глумлениях над Богочеловеком злоба с особенною силою обнаружила свой сатанинский характер; здесь она явилась вполне достойною своего изобретателя — духа злобы, всегда с торжеством и радостью взирающего на бедствия человеческие. Потому присутствие духа адского, сатанинского с особенною силою чувствуется в этих хулах и поношениях, и трепет и ужас невольно объемлют душу при размышлении о них и приводят ее в содрогание. Ужасно было состояние врагов Иисусовых, имевших полную возможность сделаться сынами Божиими и добровольно сделавшихся чадами отца своего диавола (), вполне послушными орудиями его. Какими путями дошли они до такого состояния?

Пути, по которым враги Богочеловека дошли до нечеловеческой жестокости — до способности злорадно глумиться над ужаснейшими страданиями, различались по различию самых путей и образа их жизни. Одни — фарисеи — старались снискать себе славу и счастие лицемерною праведностью и, пришедши в соприкосновение с Богочеловеком, Своею Божественною праведностию совершенно затмившим их мнимую праведность, воскипели завистью и ненавистью к Нему и решились погубить Богочеловека, не отступая ни пред какою жестокостью для достижения своей цели. Другие — первосвященники, саддукеи — искали в своем высоком положении средств к жизни удобной, веселой, чувственной и возненавидели Иисуса со всею злобою, со всем ожесточением сластолюбцев, трепещущих от опасения лишиться средств к жизни веселой. Третьи — народ — всю жизнь влаялись всяким ветром учения, обещаний, надежд и мечтаний о чувственно-блаженном царстве Мессии, служили орудием в руках предводителей разных партий для поражения партий враждебных и вместе с вождями своими торжествовали свои победы над врагами или терпели от поражений: с бессердечием нравственного ничтожества, с озлоблением разочарования и обманутых надежд на земное царствование Иисуса, с жестокостью низкого ласкательства и угодничества пред торжествующими врагами Христовыми, они хулят Божественного Страдальца, глумятся над Ним. Четвертые — воины и хулящий разбойник — допустили себя до огрубения среди опасностей, лишений, насилий и жестокостей, особенно при совершении казней, потому от них невозможно было и ожидать сострадательности и мягкости сердца; невозможно было и ожидать, что они не присоединят к хулам и насмешкам толпы своих глумлений.

Первыми врагами Богочеловека — и прежде других начавшими злобствовать, и более других злобствовавшими против Него — были фарисеи. Ревнители закона и отечественной старины, постоянно и усиленно стремившиеся к снисканию себе уважения народа и влияния на него, к привлечению его на свою сторону своею ревностью к старине, своею внешнею лицемерною праведностью, и потому постоянно вращавшиеся среди народа, — фарисеи первые должны были прийти в столкновение с Иисусом Христом — новым, необыкновенным народным Учителем, возвещающим учение живое, новое, Божественно возвышенное, благое, утешительное и благотворное, и отличающимся совершеннейшею праведностию, святостию, безграничною любовию, чудодейственною силою. Необычайное влияние Его на народ, уронившее их влияние, внимание народа к Его учению и благоговение пред Его святостию и чудесами возбуждают в надменных, честолюбивых душах фарисеев чувство зависти; опасение совершенно потерять свое влияние на народ, свое могущество, свою славу, приобретенные нелегким трудом лицемерия и различными лишениями, сопряженными со внешнею праведностью, наполняет сердца их ненавистью к Богочеловеку. Первое обнаружение вражды начинается с того, что зависть и ненависть в лице фарисеев начинает зорко следить за всеми словами и делами Богочеловека, перетолковывать их и стараться убедить и себя, и других в том, что и учение Иисуса Христа ложно, и жизнь Его не праведна, и чудеса не Божественны. Начинается, в тех, по крайней мере у кого еще не совсем сожжена совесть, тяжелая борьба между голосом совести, свидетельствующим о Божественном посланничестве Иисуса, и между требованием ослепленного завистью и предрассудками ума видеть в словах Иисуса Христа хулу против Бога, в Его чудесах — дела веельзевула. Выступает целый ряд волнующих и раздражающих завистливую душу неудач уловить Иисуса Христа в слове или деле, восстановить против Него идущий во след Его народ. Чем чаще и сильнее голос совести начинает заглушаться голосом зависти и злобы, не хотящей видеть истины учения и святости жизни Богочеловека; чем чаще и сильнее завистники начинают терпеть неудачу в своих попытках и затем в упорном старании подорвать доверие к Иисусу Христу как Мессии и приготовить Ему гибель; чем выше после каждой новой беседы и нового чуда становится Иисус Христос во мнении народа, тем сильнее воспламеняется их ненависть к Нему, тем ожесточеннее становится зависть. Каждое новое чудо Его — новая стрела, вонзающаяся в их сердце; каждое торжество Его — новая рана для их души. Воскрешение Лазаря и торжественный вход Воскресившего в Иерусалим доводят до крайних пределов их злобу и ненависть. Как истерзали бы они предмет своей злобы и ненависти! Как усладились бы они страданиями и гибелью ненавистного им Назарянина, увлекшего весь народ за Собою! И вот, Господь для совершения великих судов Своих о спасении мира попускает на время зависти и злобе фарисеев проявить всю свою лютость над своею жертвою — Богочеловеком, и злоба тем яростнее и неистовее открывается, чем дольше накоплялась, усиливалась и раздражалась неудачами, чем больше, по мере славы Христовой, возрастала. Членов верховного судилища иудейского зависть и злоба заставляют забыть и свое важное положение, и свои, конечно, почтенные лета (), и они, унижаясь до привычек и нравов невоспитанной толпы, плюют Иисусу Христу в лицо, заушают Его, а другие, ударяя по щекам, говорят: Скажи нам, Христос, кто ударил Тебя? (ст. 68). Членов синедриона, вождей народа, зависть и ненависть обращают в позорных подстрекателей безумной толпы; вожди народа стараются возбудить и раздражить в черни дурные инстинкты, могущие сделаться гибельными для целого народа. Членов верховного судилища, обязанных быть образцами любви и сострадания к самим даже преступникам, являться в своих судах и решениях праведными судиями, но не страстными мучителями виновных и подавать пример богоугодного приготовления к дням великим и святым, — зависть и злоба влекут в пяток пасхальный за город, на Лобное место, чтобы там насладиться зрелищем страданий невинного Страдальца, поглумиться над Ним, усладить свою душу преступным торжеством. Так, восторжествовавшая над Христом зависть врагов Его привела их в состояние сатанинского злорадства, подобно тому как зависть диавола, внесшая грех в мир человеческий, приводит его в состояние злорадства при каждом падении нашем.

Ругавшиеся над Иисусом Христом первосвященники принадлежали к ереси саддукейской (). Коренное правило жизни людей, принадлежавших к этой ереси, точно выражается словами: Душе, почивай, яждь, пий и веселися (). Случайно мы рождены, и после будем как небывшие: дыхание в ноздрях наших — дым, и слово — искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух ( Солом. 2:2–4) — такова почти была философия этих людей, таковы почти были понятия и о начале и конце существующего. Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностию; преисполнимся дорогим вином и благовониями, и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни; увенчаемся цветами роз прежде, нежели оне увяли; никто из нас не лишай себя участия в нашем наслаждении; везде оставим следы веселия, ибо то наша доля и наш жребий (ст. 6—10) — таковы были нравственные правила саддукейские. Будучи служителями Бога живого, вечного, святого, первосвященники-саддукеи тем не менее отвергали вечную жизнь и презирали нравственную строгость, требующую обуздания своих страстей и воздержания от чувственных пожеланий.

С первого взгляда могут казаться непонятными и необъяснимыми злостные, жестокие преследования своих врагов и глумления над их бедствиями со стороны людей, предающихся веселью, которое, казалось бы, способно смягчать души человеческие: возможно ли, чтобы смех и веселие порождали жестокость и злобу? Но связь между грубым весельем и жестокостью представляется необъяснимою только на первый взгляд. На самом же деле мало что до такой степени огрубляет, ожесточает человека и делает бесчувственным к горю и страданиям ближнего, как привычка к чувственным наслаждениям, как жизнь, протекающая в ежедневном веселье, неумолкающем смехе. Евангельский богач, веселившийся по вся дни светло, всегда равнодушно проходил мимо страдавшего от голода и проказы Лазаря (). Пиршество сластолюбивого, чувственного Ирода закончилось усечением главы Иоанна Крестителя (). Веселье и смех, приучая вообще человека к легкомыслию, к легкому взгляду на все, приучают к легкомысленному и легкому взгляду и на страдания людей, к взгляду на них с улыбкою, даже смехом. Подобно тому как в знойное, не освежаемое дождями лето яркое, палящее солнце своими знойными лучами иссушает землю и делает ее бесплодною в то самое время, когда, казалось бы, ласково улыбается ей и призывает к пиру и веселью, — подобно тому постоянное веселье и неумолкающий смех сушат сердце и делают его совершенно неспособным ни к какому теплому чувству. Напротив, жестокость легко и скоро развивается среди пиршеств и веселья. Вот какие ужасные слова, изображающие понятия и нравы любителей пиршеств и чувственных удовольствий, влагаете уста их Премудрый: Будем притеснять бедняка праведника, не пощадим вдовы и не постыдимся многолетних седин старца. Сила наша да будет законом правды; ибо бессилие оказывается бесполезным. Устроим ковы праведнику, ибо он в тягость нам, и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона и поносит нас за грехи нашего воспитания; объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа; он пред нами — обличение помыслов наг тих. Тяжело нам и смотреть на него; ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его; он считает пас мерзостью и удаляется от путей наших как от нечистот; ублажает кончину праведных и тщеславно называет отцом своим Бога. Увидим, истинны ли слова его, и испытаем, какой будет исход его; если этот праведник есть сын Божий, то Бог защитит его и избавит его от руки врагов. Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его; осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нем попечение будет (). Так естествен и легок, по словам Премудрого, переход от утех и наслаждений к обидам и насилию, к ужаснейшим жестокостям.

Этим же путем порочных и преступных наслаждений, хищений, насилий, жестокого глумления над жертвами своих неправд шли, конечно, и первосвященники-саддукеи в своем развращении и взошли на вершину сатанинского глумления над невинным Страдальцем. Пламенный Обличитель книжников и фарисеев, снедавших дома вдовиц (), Господь наш Иисус Христос, естественно, казался опасным и сделался ненавистным для саддукеев-первосвященников, живших хищениями и неправдами. Неукротимую злобу, непримиримую ненависть Он должен был возбуждать в сердцах их Своими обличениями как безбожного учения саддукейского, отвергавшего бессмертие души, так и безнравственной, чувственной жизни саддукеев, устрояемой по началам сего учения! Как ненавистен должен был быть для них образ жизни Его, святой, строгий, чистый, благотворительный, служивший живым укором их жизни непотребной! С каким потому нетерпением они искали случая подвергнуть Его всей тяжести страданий за то, что Он именует Себя Сыном Божиим и грозит им бедствиями и казнями за их нечестие! И вот, когда лестью — предательством — уловили Праведника, — они, опьянев от злобы, не только предают Его ужаснейшим и позорнейшим мучениям, ной бесстыдно идут к Лобному месту для того, чтобы насладиться торжеством своим, зрелищем страданий невинного Страдальца и, если можно, своими поруганиями увеличить их, влить новую горечь в чашу их. Преступное пристрастие к чувственным удовольствиям сделало первосвященников-саддуккеев людьми злобными и приучило их к злорадованию.

Хулившая Иисуса Христа народная толпа, суетная и легкомысленная, по обычаю всякой толпы, была слепым орудием вождей народных и со своей стороны всего более искала от Иисуса Христа, как можно догадываться, между прочим, и из содержания хулы ее, зрелищ — необычайных, чудесных дел, знамений. Она с любопытством посмотрела бы на сведение Им огня с неба, подобно тому как свел огонь с неба Илия; она полюбовалась бы на хождение Его по водам, на чудесное проведение Им, подобно Моисею, народа чрез моря и реки, и проч., и проч. Ее любопытству, как ей показалось, и обещано, готовится полное удовлетворение, готовится небывалое, необычайное знамение со стороны Назаретского Пророка. Он рано или поздно разрушит храм, строившийся в течение десятков лет, и в три дня снова воздвигнет его: так поняла толпа неразумная слова Богочеловека о разрушении врагами Его храма — тела Его — и о тридневном Его воскресении. Но суетное любопытство напрасно ждет, напрасно с настойчивостью просит у Божественного Учителя и Чудотворца суетных, бесплодных знамений: чудотворящий только для уврачевания недугов человеческих, для вразумления, нравственного очищения и освящения людей, для возбуждения веры в людях, способных веровать, Господь не творит бесплодных знамений и даже прямо объявляет искателям знамений, что им не дастся знамение, токмо значение Ионы пророка (). Негодование овладевает толпою; вражда закипает в толпе, обманутой в своих ожиданиях, как бы оскорбленной неисполнением обещанного ей и восстановленной против Иисуса злобными врагами, изображавшими Христа толпе грешником, богохульником. И вот когда Чудотворец-Богочеловек впадает в руки первосвященников, книжников и старейшин и когда начинают искать улик и лжесвидетельства против невинного Иисуса для того, чтобы погубить Его, из толпы являются лжесвидетели и обвиняют Его в том, что Он говорил: Могу разрушить храм Божий и в три дня воздвигнуть его (). Обвиненный понесет жестокую кару от сильных врагов Своих за неуважительные слова о храме, за непочтительность к святыне его, думали они, будем отмщены и мы за наши обманутые чаяния, надежды видеть необычайное знамение. И злоба, ожесточение толпы против обвиняемого Чудотворца растет по мере возрастания уничижения Иисусова и торжества врагов. С бессердечием нравственной низости и пресмыкательства пред сильными мира толпа входит в планы, в самый дух врагов Иисуса, воспламеняется их ненавистью к Нему и повторяет до последних оттенков все злобные нападения их на Богочеловека. За ответ Иисуса Христа первосвященнику, вопрошавшему Его об учениках и учении (), один из слуг ударяет Иисуса в ланиту, говоря: Так-то Ты отвечаешь первосвященнику? () — ударяет за ответ правдивый, что Он говорил явно миру, учил в синагогах, а тайно не говорил ничего и что вместо вопрошения Его первосвященнику естественнее вопросить предстоящих об учении Его (20:21). Пред Пилатом злобная толпа неистово, мятежно вопиет об Иисусе: Распни Его (). И когда малодушный Пилат, уступив преступным настояниям жестоковыйного народа, пригвождает Его ко кресту, злоба толпы не утихает и тогда: она мстит Чудотворцу, будто бы обещавшему разрушить и потом в три дня воссоздать храм и обманувшему ее ожидания, — мстит глумлением над Его чудотворною силою. Разрушающий храм и в три дня созидающий! — злословит она Христа. — Спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди со креста (). Так, привычка легкомысленно искать зрелищ, знамений, положим, принадлежащих и к области религиозной, вместо того чтобы искать вразумления, исправления и очищения; невнимание и неуважение к нравственным требованиям, правилам и истинным достоинствам ближних и раболепное ласкательство пред правом сильного сделали иудейский народ преступным и злобным хулителем Богочеловека.

Наконец, злобными хулителями Иисуса Христа, глумящимися над Ним во время крестных страданий Его, являются воины-распинатели и распятый с Ним разбойник, висевший ошуюю Его. Первых суровыми и жестокими сделали военное ремесло, при жестоком образе войны в древности до крайней степени огрублявшее людей, с увлечением предававшихся жестокостям; частое обращение с действительными или мнимыми преступниками и особенно совершение над ними казни, при котором воинам представлялся полный простор для насыщения, удовлетворения своих кровожадных инстинктов. Особенно мнимые или действительные враги владычества римского возбуждали в римских воинах свирепость и мстительность: горе было тому, кто восстал против власти, которой они служили. Разбойник огрубел и сделался бесчувственным от тревог и опасностей своей преступной жизни, от привычки к насилию, к зрелищу страданий и смерти жертв его преступного промысла: глумиться и над чужими бедствиями и страданиями, и над своими муками естественно подобным людям. Особенно злостный дух глумления овладевает подобными людьми при зрелище страданий людей невинных и высоких. Когда человек невинный и высокий низводится со своей высоты и вменяется с беззаконниками — его уничижение и страдания дают преступникам обильную пищу для глумлений над мнимым ничтожеством и бесполезностью добродетели, над неразумием добродетельных. Не к одному ли с пороком концу приводит человека и добродетель? Разумно ли было обрекать себя на различные лишения, стеснения для добродетели, когда и добродетельного может постигнуть одинаковая участь с наслаждавшимся веселою жизнью преступником? Эти мысли часто представляются страждущему преступнику при виде невинного страдальца и дают пищу его глумлению. Привыкшие к жестокости воины-распинатели и неразумный разбойник, распятый со Христом, злобно хулят Голгофского Страдальца. Ничто не ускользает от злобного внимания воинов, решившихся наругаться над Страстотерпцем. Им сделалось известным, что Страдалец называл Себя Царем Иудейским, и они с заботливостью и точностью, достойною лучшей цели, ругаются над Ним как над Царем Иудейским, ругательно усвояя Ему все почести царские. Сняв с Него собственные Его одежды, они облекают Его в багряницу; сплетши венец из терния, возлагают Ему на голову; в правую руку дают Ему трость и, преклоняя пред Ним колена, насмешливо говорят Ему: Здравствуй, царь Иудейский (). Страдая от страшных мук, и телесных, и душевных, Он громким голосом взывает к Отцу Своему: Или, Или, лама савахфани? — то есть: Боже Мой! Боже Мой! почто Ты Меня оставил? — и бессердечные воины и в этом страдальческом вопле Иисуса находят повод к глумлению над Ним. Илию зовет Он, — с насмешкою говорят они, пользуясь созвучием слова. — Постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его, — говорят они воину, который, взяв губу, наполнил ее уксусом и, положив на трость, поил Его (). А разбойник? Сам терпя ужасные муки, он не сострадает Страдальцу и вместо того чтобы покаянием и размышлением о будущей жизни приготовиться к ней, злобно хулит невинного Сострадальца. Если Ты Христос, спаси Себя и нас (), говорит он, злословя. Так жестокость, не уничтоженная в воинах и разбойнике в самом зародыше и допущенная ими до дальнейшего развития, проявилась, наконец, в свирепости ужасающей!