Распятие и смерть Иисуса Христа
(; ; ; )
Осудив Иисуса на смерть, Пилат велел воинам взять Его и вести на казнь. Воины сняли с Иисуса багряницу и одели в собственные Его одежды, возложили на рамена Его крест, на котором Он должен был умереть, и повели за город на место казни. Это место, где обезглавливали преступников, называлось оттого Голгофой, то есть Лобным местом. Измученный Иисус Христос несколько раз падал под крестом, пока, наконец, не потерял последних сил. Воины увидели необходимость снять с Него крест. В это время возвращался с полевой работы некто Симон, уроженец Киринейский. На него возложили крест Христов, и он донес его до места казни.
В толпе, сопровождавшей Господа, было много благочестивых женщин; идя за Ним, они громко рыдали. Иисус даже в эти страшные для Него минуты думал не о Себе, но об ужасной участи, ожидающей преступный народ, и, обратившись к женам, сказал: «Не плачьте обо Мне, плачьте о себе и о детях ваших; ибо близки уже те дни, когда (несчастные матери) будут говорить: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие. Тогда будут взывать горам и холмам: падите на нас и покройте нас. Ибо если с зеленеющим деревом (со Мной) так поступают, то с сухим (с этим народом) что будет?» Пришли на Голгофу. Стали ставить кресты и подали Иисусу и двоим бунтовщикам и убийцам, осужденным вместе с Ним на крестную смерть, выпить смеси из вина с смирной. Это питье, кислое, как уксус, и горькое, как желчь, обыкновенно давалось из сострадания осужденным на крестную смерть, самую мучительную из всех родов казни, чтобы отнятием сознания ослабить силу страданий. Но Иисус Христос не стал пить. Он не хотел облегчения Своих вольных страданий.
Поставили кресты, раздели осужденных, подняли и распяли убийц по краям, а Иисуса с жестокою насмешкою, как главу их, в средине. Так исполнилось пророчество: И со беззаконными вменися ().
Иисус Христос страшно страдал: гвозди раздирали Его тело, кровь потоками лилась из ран; но вместо воплей и стонов из Его уст слышалась молитва за распинателей: «Отче, — взывал Он, — прости им; они не знают, что делают!»
Воины стали, по обыкновению, делить между собою одежды казненных. Но нижнее платье Иисуса, хитон, им жаль было разрывать, потому что он был без швов, весь тканый, и потому они бросили о нем жребий. Таким образом исполнилось другое пророчество: Разделиша ризы Моя себе и о одежди Моей меташа жребий ().
На кресте обыкновенно прибивалась дощечка с объяснением вины распятого; на кресте Иисусовом Пилат назло синедриону велел написать: «Царь Иудейский», и притом на трех языках: еврейском, греческом и латинском, чтобы всякий иностранец видел в этой надписи позор иудейского народа, допустившего предать поноснейшей казни царя, которого сами ожидали. Оскорбленные вельможи поспешили к Пилату и стали просить его написать вместо этого: «Я Царь иудейский», чтобы видно было, что Распятый самозванец, а не настоящей царь. «Что я написал, то написал», — холодно отвечал Пилат. Сконфуженные, воротились они на Голгофу, чтобы насладиться, по крайней мере, мучениями своей жертвы. Там стояла большая толпа народа и осыпала Божественного Страдальца насмешками. «Э! Разрушающий церковь и в три дня Созидающий! — говорила толпа, кивая головами. — Спаси теперь Себя и сойди со креста». «Других спасал, а Себя спасти не может, — прибавляли язвительно сановники. — Если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и тогда мы уверуем в Него. Он уповал на Бога — пусть же теперь Бог избавит Его, если Он угоден Ему; ведь Он называл Себя Сыном Божиим». «В самом деле, — бессмысленно вторили иудеям солдаты, — если Ты Царь Иудейский, спаси Себя». Эти насмешки увеличивали муку Божественного Страдальца и тем более, что находили для себя пищу и оружие против Него в самом Его терпении. «Боже Мой, Боже мой! — воскликнул Он в невыразимой тоске, — зачем Ты оставил Меня?» Этот горестный вопль дал новую пищу насмешке. Пользуясь созвучием слова Элои (Боже мой) со словом Илия и намекая на верование народа, считавшего Илию помощником несчастных и предтечею Мессии, за которого Иисус объявил Себя, врага Его говорили: «Вот уж Он зовет Илию». «Жажду!» — воскликнул Иисус, томимый смертельною жаждою. Один из воинов, омочив губку в уксусе, служившем обыкновенным питьем для солдат и простого народа, поднес на трости к горящим устам Иисуса Христа. «Оставь, — говорили враги Иисусовы, — посмотрим, придет ли Илия спасти Его».
Так все окружающее осыпали Иисуса насмешками; даже один из распятых с Ним злодеев, и тот не отставал от прочих: «Если Ты Христос, спаси Себя и нас», — говорил он насмешливо Иисусу. Раздался только один голос сострадания; это был голос другого разбойника. Услышав насмешку товарища, он обратился к нему с упреком: «Или ты не боишься Бога, сказал он, хотя и сам осужден на ту же казнь? Да мы-то осуждены справедливо и получили то, что заслужили своими делами, а Он ничего худого не сделал». И, обратясь к Иисусу, прибавил: Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем! Этот единственный голос сострадания, сердечного покаяния, смиренной покорности и изумительной веры вызвал такие слова Иисуса Христа: «Уверяю тебя, — сказал Он разбойнику, — ныне же ты будешь со Мной в раю». И разбойник прямо со креста первый вступил в только что открывшееся небо, заключенное более пяти тысяч лет даже для величайших ветхозаветных праведников.
Было в народе при Иисусовом кресте и еще несколько лиц, глубоко сострадавших Божественному Страдальцу. Это были некоторые благочестивые жены; между ними исцеленная Иисусом Мария Магдалина, любимый ученик Иисусов Иоанн и Матерь Иисусова. Как и всегда, не столько думая о Себе, сколько о других, Иисус Христос, желая пролить утешение в скорбную душу Матери, сказал, указывая Ей взором на Иоанна: «Жено, вот сын Твой», потом сказал ученику, поручая его заботам Свою Матерь: «А это Мать твоя». Ученик свято исполнил последнюю волю умирающего Учителя: он взял Матерь Божию к себе в дом, окружал Ее нежнейшими попечениями и до самого Ее блаженного успения не отлучался от Иерусалима, тогда как прочие апостолы рассеялись по разным странам для распространения Евангелия.
Теперь страждущий Господь видел, что все уже совершилось, чему должно было совершиться: искупление человечества совершено, искупительные страдания достигли последнего предела, пророчества исполнились все до последнего, — и вот Он воскликнул громким голосом: «Совершилось, Отче! В руки Твои предаю дух Мой!» — и, приклонив голову, испустил дух. Еще с минуты распятия, то есть с 12-го часа солнце в ужасе померкло, и тьма покрыла землю; теперь, в минуту смерти Богочеловека, потряслась земля, раздралась церковная завеса, отделявшая святое святых, указывая близкое разрушение храма и уничтожение ветхозаветного служения; расселись скалы и раскрылись гробовые пещеры, многие из погребенных там святых воскресли и по воскресении вошли во святой город и явились многим.
Ужас объял толпу, стоявшую на Голгофе: народ, ударяя себя в грудь и испуская стоны, спешил удалиться. Умолкли насмешки, и святая тишина воцарилась у креста. Даже язычники — римский сотник с отрядом воинов, — стерегшие распятых, объяты были страхом, и сотник воскликнул: «Действительно это был Сын Божий!»
Одни только вожди и учители иудейского народа помышляли не о покаянии, а о том, чтобы нанести новое оскорбление распятому Мессии.
Иисус умер в пятницу в три часа пополудни; наступал пасхальный вечер и канун пасхальной субботы. По закону тела казненных должны быть убраны еще до захождения солнца, особенно для такого великого дня. Поэтому для ускорения смерти распятых посланы были воины перебить им голени. Перебили голени разбойникам; подошли к Иисусу Христу. Он уже был мертв, и перебивать голеней не было нужды. Тогда один из воинов, еще не вполне уверенный в Его смерти, пронзил Ему копьем бок. Из раны потекла кровь и вода, то есть холодная, разлагающаяся кровь, верный признак смерти. Так исполнилось еще последнее пророчество: Воззрят Нань, Егоже прободоша.
Теперь понятно стало, почему у пасхального агнца, прообразовавшего Спасителя — этого Агнца Божия, вземлющего грехи мира, — запрещено было раздроблять кости.
