78. Париж
Когда лифт спустился на нижний этаж Лувра и двери кабины снова открылись, Хелен встретила энергичная и приветливая женщина. Она была немного старше Хелен и значительно ниже ее ростом, судя по внешности, скорее испанского, нежели французского происхождения. Это подозрение подтвердилось, когда она с сильным испанским акцентом представилась как мадам Аранча Мартинес, заведующая отделом консервации ЦИРМФ.
– Рада познакомиться с вами, мадам Морган. – Она с улыбкой протянула Хелен руку. – Я много читала о вашей работе и от имени всех сотрудников Центра могу сказать, что мы гордимся возможностью принимать вас в нашем музее.
Хелен почувствовала, как с души упал камень, но в следующее мгновение он вернулся на место. Гостеприимство, с которым ее встречали, означало, что никто ни о чем не подозревает. И в ближайшее время ей придется жестоко обмануть всех этих людей.
– Мы вместе пройдем в лабораторию, где вас уже ждет руководитель экспозиции месье Руссель.
Хелен заметила, что у главного консерватора был такой же пропуск на шее, как и у нее самой. На небольшой фотографии та выглядела значительно моложе. Они прошли через защитную дверь и двинулись по коридору, который напоминал Хелен скорее бункер, нежели лабораторию.
– К этому привыкаешь, – улыбнулась мадам Мартинес. Она, похоже, заметила встревоженные взгляды, которые Хелен бросала на камеры наблюдения, видневшиеся у них над головами через каждые два метра. – В конце концов, сюда свозят для обработки бесценные картины со всего мира, – добавила она.
– Никаких проблем, – поспешно заверила ее Хелен. Все-таки она еще не слишком далеко продвинулась в искусстве ограбления музеев.
Коридор резко повернул направо, и они оказались перед еще одной дверью. Рядом стоял широкоплечий охранник, который кивнул им обеим с серьезным лицом. На поясе у него висела рация и огнестрельное оружие. Хелен улыбнулась, приложив максимум усилий, чтобы скрыть нервозность. Охранник открыл дверь, и они наконец оказались в комнате, которую Хелен могла назвать лабораторией, хотя та скорее походила на мастерскую. Хелен заметила весьма дорогостоящие инструменты, которые были ей отчасти знакомы по фотографиям. Трое мужчин стояли у противоположной стены напротив стальной рамы, в которой Хелен узнала прибор для рентгено-флуоресцентного анализа. На столе рядом с ними лежала камера для создания многоспектральных цифровых снимков.
Один из мужчин обернулся и, увидев их, несомненно, обрадовался.
– А, мадам Морган, добро пожаловать!
Он поспешно бросился к ним и взял ее за руку, чтобы запечатлеть на ней поцелуй.
– Месье Луи Руссель, руководитель экспозиции, – представила его мадам Мартинес.
Этот подвижный человек из-за худощавой комплекции выглядел значительно моложе своих лет. Лицо его заросло темной щетиной, на носу сидели никелированные очки. Он был одет в костюм, под которым виднелась рубашка с расстегнутым воротничком. На шее тоже болтался пропуск с фотографией.
– А это Марк Новлс и Мартин Коста из Мельбурнского университета. Они проводят рентгено-флуоресцентный анализ, но вот-вот закончат. И тогда вы сможете приступить.
Только теперь Хелен издалека увидела то, что прежде заслонял своим телом месье Руссель: «Мону Лизу», стоявшую в стальной раме перед обоими австралийскими учеными, которые сосредоточенно возились с прибором.
– La Bellezza! – услышала она шепот. – Bellezza!
Хелен испуганно отступила на шаг, вгляделась в лица других присутствующих в комнате, которые, не выказывая никакого смущения, лишь удивленно смотрели на нее. Неужели они ничего не слышали?
– Извините, – пробормотала Хелен и коснулась рукой горла, которое словно сдавила веревка.
– Не извиняйтесь. Во время первой встречи с ней без плексигласа и рамы я испытал то же самое, – заметил месье Руссель. – Она подобна явлению Девы Марии, и именно это делает нашу картину уникальной.
Луи Руссель смотрел на нее с улыбкой, и мадам Мартинес тоже не сдержала ухмылки.
– Мы выбрали эту профессию потому, что нас волнует красота, – заметила она.
Хелен сжала губы и кивнула. Она снова осторожно перевела взгляд на картину, и в ушах зазвучало негромкое «bellezza». Скорее пение, чем речь. Но звучало это приятно. Она тут же отвернулась, пытаясь сделать вид, что все в порядке. Руки покрылись гусиной кожей. Она испытывала острое желание снова посмотреть на картину. «La Bellezza!» Теперь она узнала мелодию, и страх отступил.
– У вас будет достаточно времени, – произнес месье Руссель. – Как вы наверняка догадываетесь, у нас есть строжайшие предписания относительно требований безопасности: мы следим, чтобы рядом с картиной не находилось более пяти человек одновременно. Кроме того, мы постоянно измеряем температуру поверхности картины, чтобы исключить всякий риск ее нагревания во время исследований.
– La Bellezza, la Bellezza, la Bellezza.
Мелодия была прямо-таки опьяняющей. Хелен чувствовала себя так, словно выпила немного алкоголя.
– Мадам Морган? – Месье Руссель смотрел на нее с тревогой.
– Простите, – пробормотала она, бросив на картину последний взгляд.
– La Bellezza!
– Полагаю, в сумке у вас пленки? Можно мне посмотреть на них? Я много читал о вашей методике, и нам всем, конечно же, не терпится узнать результаты исследования.
– С удовольствием.
Хелен огляделась по сторонам в поисках стола или другой поверхности. Все ее тело было напряжено до предела. С этого момента ей следовало быть очень осторожной. Нельзя отвлекаться на это странное пение.
– Как я вам уже писал, мы много размышляли о принципе вашей работы. Нужно помнить, что пленки не должны прикасаться к картине, – напомнил месье Руссель. – Вы сообщили, что во время других исследований пользовались мольбертом со специальной натяжной рамой? Я позволил себе заказать в мастерской нашего музея подобную конструкцию. – Он повернулся и указал на деревянный мольберт, весьма похожий на раму, которую Хелен обычно использовала, чтобы наложить на картину пленки, не прикасаясь к ней.
Обрадовавшись тому, что можно обсудить дела, она подошла к мольберту и проверила конструкцию.
– Выглядит отлично, – с улыбкой сказала она.
– Сотрудники музея, которые отвечают за установку и демонтаж картины, помогут вам зафиксировать в нем «Мону Лизу», – добавил руководитель экспозиции.
В комнате уже сейчас находилось множество людей, за дверью стоял представительный сотрудник службы безопасности, а теперь должны были подойти еще двое. Хелен совершенно не представляла себе, как осуществить подмену у всех на глазах. Так или иначе, месье Руссель говорил, что в непосредственной близости от картины не могут находиться более пяти человек одновременно. А это означало, что ей придется как-то отвлечь четверых. Она никогда не сумеет этого сделать.
– Мы закончили, месье! – произнес один из стоявших у нее за спиной мужчин. Оба австралийца держали в руках по большому чемодану. – Это было изумительно, кроме того, мы получили отличные результаты.
Все пожали друг другу руки, один из австралийцев постучал в дверь, и сотрудник службы безопасности открыл ее. Теперь они остались втроем.
– Вы хотели показать нам пленки, – напомнила мадам Мартинес. Хелен внезапно почувствовала, как давит ей на плечо вес фальшивой «Моны Лизы».
– Верно! – приветливо отозвалась она, словно совсем забыла об этом.
– Аранча, может быть, нам стоит сначала позвать сотрудников, чтобы они перенесли картину? – предложил месье Руссель и постучал указательным пальцем по циферблату часов на запястье.
– Уже занимаюсь этим! – ответила испанка и взяла трубку телефона, висевшего на стене у двери.
Не прошло и трех минут, как дверь лаборатории открылась и в комнату вошли двое мужчин в синих брюках и фланелевых рубашках. Они остановились напротив «Моны Лизы», достали из карманов тонкие белые перчатки и аккуратно натянули их. Затем встали с двух сторон от картины и, словно по команде, сняли ее со стальной конструкции. Шагая в ногу, они поднесли ее к мольберту, ни на миг не сводя друг с друга взгляда, и абсолютно синхронно водрузили «Джоконду» на новое место.
Сразу после этого они, коротко попрощавшись, удалились.
Хелен с удивлением наблюдала за происходящим, при этом стараясь не смотреть на портрет. Когда же она наконец решилась на это, пение вернулось. Стало ясно, что слово «Bellezza!» звучало всякий раз, когда она смотрела на картину. Объяснения, которые приходили ей в голову, не успокаивали, и она решила подумать об этом позже.
– Итак, мадам Морган, «Мона Лиза» ваша! – Месье Руссель элегантным жестом указал на картину.
Хелен подошла ближе, наклонилась вперед. В песне звучало лишь одно слово, но мелодия была очень сложной, причем последовательности гармоний постоянно повторялись. Ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторваться от созерцания.
– Впечатляет, – произнесла она, говоря при этом сущую правду.
Хотя Хелен все время думала о предстоящем задании, она не могла не заметить, что картина представляет собой истинное совершенство. Она подтащила поближе стоявший неподалеку стул, опустила на него свою сумку. При этом она изо всех сил старалась не выдать своего волнения.
С гулко бьющимся сердцем, пытаясь заслонить спиной сумку, Хелен осторожно потянула за застежку-молнию. Вскоре показались находившиеся внутри пленки. Сквозь плексиглас шаблонов виднелась подготовленная «Мона Лиза» из Прадо. Хелен затаила дыхание, передвинулась чуть дальше и осторожно вытащила одну из пленок.
– Вам помочь?
Краем глаза Хелен заметила, что мадам Мартинес сделала шаг в ее сторону.
Хелен молниеносно закрыла сумку, однако край спрятанной внутри картины выглянул наружу. Она уже готовилась к тому, что мадам Мартинес обнаружит это, когда услышала за спиной голос Луи Русселя:
– Аранча, мне нужна твоя помощь! – Месье Руссель стоял рядом с прибором, которым только что пользовались австралийцы, и разглядывал корпус. – Может быть, ты принесешь новый?
Пока он разговаривал с мадам Мартинес, Хелен поспешно вынула из сумки пленки и тут же закрыла застежку.
Аранча Мартинес подошла к ней. В руке она держала небольшую деталь, судя по всему, часть аппарата для проведения рентгено-флуоресцентного анализа.
– Мне нужно заменить эту вещь, а потом поговорить по телефону. Сколько времени займет ваше исследование?
– Часа два, может быть, три.
Хелен пыталась сделать вид, что увлечена работой. Она подняла пленки высоко вверх, надеясь, что никто не заметит, как дрожат ее руки.
– Тогда я подойду позже. У нас наверняка еще будет время побеседовать. Месье Руссель останется с вами и не отойдет от вас ни на шаг. Скажете ему, если что-то понадобится.
Хелен кивнула, и мадам Мартинес с улыбкой скрылась из виду.
Теперь Хелен осталась наедине с руководителем экспозиции. Всего один человек, которого нужно отвлечь, чтобы незаметно подменить картину! Впрочем, даже один – это все равно слишком много.
– Рентгено-флуоресцентный анализ снова поставил перед нами множество вопросов. Как и ожидалось, на картине повсюду следы свинца, но есть и кальций. Много кальция, он буквально везде. Хотя известно, что в то время использовали костный клей, но не в таких же количествах! Кроме того, мы обнаружили медь и железо. Можно сказать, что картина состоит практически из тех же элементов, что и мы, люди. Вероятно, поэтому она кажется такой живой…
На душе у Хелен стало тяжело. Если все произойдет так, как хочет старик Вейш, то с сегодняшнего вечера больше никто не сможет изучать это произведение искусства, кроме него самого.
– Но разве она не чудесна? – произнес месье Руссель. Теперь он стоял рядом с ней и с мечтательным видом рассматривал «Мону Лизу». – Как подумаешь, что ей более пяти сотен лет! Сколько войн она пережила! А еще одну кражу и два покушения. И она по-прежнему улыбается, как ни в чем не бывало.
Хелен взглянула на него, стараясь не смотреть на картину. Слишком велико было ее опасение, что в противном случае она никогда не сможет от нее оторваться.
– Гениальное произведение, словно не от мира сего. Ни единого мазка кисти. Несмотря на все исследования с помощью новейших методик, мы до сих пор так и не выяснили, как именно рисовал ее да Винчи. Вы посмотрите на эти багряные цвета, на оттенки плоти, для которых он использовал особенно прозрачное клеящее средство с малым количеством пигмента. Поэтому плоть ее выглядит так, будто под кожей действительно циркулирует кровь.
Увлеченная столь страстным описанием, Хелен осмелилась бросить взгляд на картину и тут же снова услышала звонкое пение:
– La Bellezza!
«Будто зов сирен», – подумалось ей. Должно быть, так пели мифические существа женского пола, упоминаемые в греческой мифологии.
– Как все связано с солнечным светом! Одежда, балкон, небо! «Мона Лиза» – это воплощение красоты и совершенства.
Хелен казалось, что его слова звучат, словно признание в любви. Тот, кто так говорит об искусстве, должен быть очень чутким человеком. «Возможно, это мой последний шанс», – подумала Хелен.
– Я должна украсть «Мону Лизу»! – вырвалось у нее.
Наблюдая за его реакцией, она чувствовала, как у нее дрожат колени. Улыбка на губах Луи Русселя замерла.
– Меня шантажируют! У них моя дочь. Прошу, помогите мне! Прошу вас! – Она слышала, что голос ее звучит умоляюще, почувствовала, как слезы обжигают веки.
Месье Руссель озадаченно глядел на нее, не говоря ни слова, едва заметно качая головой. Должно быть, сказанное ею казалось ему чудовищным.
– Вы понимаете, месье? У этих людей моя дочь! Наверное, вы сможете помочь мне изобразить кражу. Пожалуйста! У меня в сумке лежит копия «Моны Лизы», которой я должна заменить оригинал.
Месье Руссель посмотрел на ее сумку, по-прежнему даже не пытаясь что-нибудь сказать. Его молчание смутило ее. О господи! Что, если он откажется? Тогда Мэйделин конец!
– Пожалуйста, помогите мне! Они что-то сделают с моей дочерью, если я не принесу им «Мону Лизу»!
По щеке ее скатилась слеза, она с трудом подавила рыдания. Казалось, напряжение, нараставшее в ней за последние несколько дней, стремилось найти выход, теперь, когда она наконец осмелилась довериться хоть кому-то.
– Скажите же что-нибудь! – взмолилась она.
Но Луи Руссель по-прежнему стоял, словно окаменев, и лишь в недоумении смотрел на нее.
