100. Франция
– Тем не менее это безответственно, – переживала Хелен. – Нужно было ехать на автомобиле. Нельзя садиться в битком набитый поезд с заряженной бомбой! – Она говорила слишком громко, и, несмотря на то в купе что они были одни, Миллнер решил, что нужно ее немного осадить.
– Может, прокричите об этом в мегафон? – проворчал он. – На автомобиле мы добирались бы часов двадцать, если повезет. И на дорогах намного выше риск подвергнуться проверке. Патрик Вейш не станет активировать бомбу.
– Почему вы так уверены?
– Потому что заряд лежит рядом с картиной стоимостью один триллион долларов.
– Пожалуйста, повторите это в мегафон, – с раздражением передразнила его Хелен и с обидой уставилась в окно. Морщины на ее лбу стали глубже.
Они выехали из Парижа добрых четыре часа назад. Скоростной поезд доставит их сначала в Кельн, где им придется сделать пересадку.
Миллнер вспотел. Он инстинктивно нашарил в кармане брюк баночку с таблетками и принял сразу две.
– Что за таблетки вы все время пьете? – с недоверчивым любопытством спросила Хелен.
– Да так… – грубовато буркнул он, чтобы ей расхотелось об этом допытываться.
Однако Хелен уже наклонилась вперед и прочла надпись на этикетке вслух:
– Трамадол. – Ее печальный взгляд подсказал ему, что ей знакомо это средство. – Воздействует непосредственно на опиоидные рецепторы в таламусе и нервной ткани, – сухо сказала она. – Вызывает зависимость.
– Я знаю, – недовольно отозвался он. – Но кто идеален?
Она едва заметно улыбнулась, что смягчило его чувство вины.
– Это поддается лечению.
– Я знаю, – повторил он. – Может быть, когда у меня будет отпуск или когда меня вышвырнут из ФБР.
Она снова улыбнулась, на этот раз так, что выражение ее лица вызвало у него угрызения совести.
– Это из-за вашего ранения? – Она провела рукой по своей безупречно гладкой щеке. – Я имею в виду шрам, который вы пытаетесь скрыть под бородой. На вид довольно свежий.
– Так и есть. – И почему все пытаются заговорить с ним о шраме?
– Как это произошло?
Он задумался, прежде чем ответить. До сих пор он никому не рассказывал всю историю.
– Во время операции в Бразилии несколько месяцев назад меня подстрелили. Осколок пробил щеку и застрял в челюсти. Мне повезло, могло и убить.
Хелен сочувственно поджала губы.
– Звучит ужасно. Кто в вас стрелял?
– Бразильский полицейский.
– Зачем бразильскому полицейскому стрелять в лицо агенту ФБР?
– Перед этим я ранил ребенка.
Он увидел, как в ее глазах полыхнул ужас, очень похожий на тот, который мелькнул в тот миг, когда он рассказал ей о том, что в Лувре целился именно в нее.
– Ребенка? – в недоумении переспросила она.
– Это был особый ребенок. Дочь председателя Верховного суда Бразилии.
– Почему вы решили стрелять в ребенка?
– Когда террориста, находящегося в международном розыске, мы собирались передать судье, который занимался проверкой законности содержания под стражей, в здании суда началась перестрелка: террориста попытались освободить. Он забаррикадировался в кабинете судьи. А к тому, как назло, пришла одиннадцатилетняя дочь. – Он запнулся. Несколько недель он по мере сил пытался избавиться от этих воспоминаний. – Он выстрелил в ее отца, а девочку взяли в заложницы у нас на глазах. Я был уверен, что он сделает то же самое и с ней, а потом и с собой. Если верить нашим криминалистам, у него были суицидальные наклонности, тип мученика, понимаете?
Она слушала его, широко раскрыв глаза.
– В какой-то миг мы оказались друг напротив друга, я целился из своего пистолета, он приставил свой к голове ребенка. Нас окружали полицейские. Я боялся, что кто-то из них не выдержит и выстрелит первым. Тогда я решил, что уж лучше это буду я.
– Вы случайно попали в ребенка?
Миллнер покачал головой.
– Нет, нарочно. Я выстрелил девочке в ногу. В бедро, в мягкие ткани, подальше от аорты. Пуля прошла чисто, навылет. Она сразу упала на землю, а я прикончил террориста. К сожалению, полиция тоже открыла огонь, причем по мне. Одна пуля угодила вот сюда. – Он пошевелил челюстью, что по-прежнему причиняло ему боль.
– А девочка? – озадаченно переспросила Хелен.
– Пару дней полежала в больнице, потом ее отпустили домой. Ее отец тоже выжил.
Хелен все еще сидела с открытым ртом.
– Вы стреляли в ребенка! – воскликнула она, и голос ее сорвался.
– Ну-ка, погромче! – отозвался он. – Да. И таким образом спас ей жизнь.
– А ваши коллеги из ФБР считают так же?
– Не все. К сожалению, девочка случайно оказалась еще и племянницей заместителя начальника ФБР, сестра которой вышла замуж в Бразилию. Она до сих пор не простила меня.
Не нужно было ей это рассказывать. Тот, кто никогда не сражался на фронте, не мог понять, какие решения приходится принимать в нестандартных ситуациях.
– Я не знаю, радоваться мне или бояться, что вы на моей стороне, – произнесла его собеседница. – В меня вы тоже однажды стреляли.
Дверь купе распахнулась, к ним заглянул проводник.
– Кто-нибудь подсаживался? – спросил он.
Миллнер покачал головой, проводник закрыл дверь и ушел.
Хелен с облегчением перевела дух. Для гражданского лица она поразительно хорошо держалась на протяжении последних дней.
– А что вы имели в виду, когда сказали, что у вас есть безумное подозрение, будто во всем этом замешаны золотое сечение и красота?
Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать, что она сменила тему.
– Вы эксперт по золотому сечению, верно?
– Оно является неотъемлемой частью моих исследований. Встречается повсюду и определяет то, что нам, людям, кажется особенно прекрасным. Оно существует в природе, применяется в архитектуре, в других видах искусства, в пластической хирургии… – Хелен запнулась. – Во время нашей короткой встречи в Мадриде Павел Вейш тоже хотел побеседовать со мной о золотом сечении.
Еще одно доказательство в пользу его теории.
– Он что-то говорил об этом?
– В принципе нет. Но о красоте рассуждал. Сравнил человеческий мозг с жестким диском компьютера и спросил меня, известно ли мне о «вредоносном программном обеспечении». Мне все это показалось каким-то очень… запутанным.
Агент почувствовал, что еще одна деталь мозаики у него в голове встала на место.
– Думаю, он объявил войну красоте, но в первую очередь – пропорции золотого сечения, – вырвалось у него.
Хелен поморщилась:
– Как можно воевать с пропорцией?
– Он поручил взорвать ратушу в Лейпциге, уничтожить «Тайную вечерю» да Винчи в Милане. Сжег книгу Луки Пачоли «Da Divina Proportione» в Амброзианской библиотеке.
– Похитил кандидаток на титул «Мисс США»… – негромко добавила она.
Он кивнул.
– И изуродовал их. Очевидно, он пытался уничтожить золотое сечение… может быть, создать прецедент.
Хелен зажмурилась. Либо она сочла его сумасшедшим, либо начала понимать суть его размышлений.
– Или же он хотел стереть с наших жестких дисков положительное воздействие, которое оказывает на нас золотое сечение, и то, что мы воспринимаем как прекрасное, – произнесла она. В ее глазах Миллнер заметил блеск, который внушил ему уверенность в том, что его понимают.
– Он сколотил состояние на антивирусном программном обеспечении и, судя по всему, считал золотое сечение и красоту чем-то вроде…
– Вируса! – закончила она за него.
Миллнер кивнул.
Поезд замедлил ход, и, когда они въехали в туннель, на несколько секунд стало темно. Очевидно, освещение в купе было неисправно.
– Идея безумная и в то же время… гениальная, – произнесла Хелен. – И все же это дело рук монстра.
Миллнер кивнул.
– Вам знакомо понятие «мем»? – поинтересовалась его собеседница.
– Доводилось слышать, – неуверенно произнес он.
– Мемом называют мысль, идею или тенденцию, которая посредством коммуникации очень быстро, словно вирус, передается от человека к человеку, то есть от одного мозга к другому. Если хотите, это вирус для человеческого рассудка. Как национал-социализм в Германии или другие идеи, распространявшиеся, словно эпидемия…
Некоторое время они молчали, и Миллнеру показалось, что Хелен продолжает размышлять над его словами.
– Например, идея о том, что нужно быть стройным, чтобы добиться успеха в современном мире, – негромко заметила она и смущенно уставилась в пол.
– Вы подумали о дочери?
Немного помедлив, она кивнула.
– После ужасной катастрофы и полученных в результате нее ожогов Павел Вейш, похоже, проклял все идеалы красоты этого мира, – продолжал он.
– И после смерти жены. Она умерла во время пластической операции, – добавила Хелен. – По крайней мере, так сказал его сын.
– Очевидно, Павел Вейш решил использовать все свои знания и деньги, чтобы сразиться с современными идеалами красоты… Затем и разработал компьютерный вирус, атакующий все цифровые изображения, пропорции и фотографии. – Его подозрения уже не казались такими беспочвенными. – В цифровом мире он совершил то, чего хотел добиться в реальном: покончил с безумной идеализацией красоты, превратив красивое в уродливое.
– Он сумасшедший! – произнесла Хелен и покачала головой. – На какие страдания он обрек людей ради этого! Но при чем здесь «Мона Лиза»? – Она показала на свою сумку.
Миллнер достал старинную книгу, найденную Хелен в доме Вейша-старшего.
– Я прочел этот дневник и уверен, что Павел Вейш его тоже читал. На полях я нашел множество заметок, думал, что это ваши. Похоже, эта книга послужила ему источником информации. В ней идет речь о золотом сечении и красоте, и мне кажется, что и о создании «Моны Лизы» тоже.
– И что же?
– Если верить дневнику, то она стала матерью всех идеалов красоты. И рассуждения в нем звучат поистине ужасно. Можно даже подумать, что картина да Винчи и этого незнакомца…
– Незнакомца? – в недоумении переспросила она.
– Так его называют в книге. Lo straniero. Он появляется из ниоткуда и выступает в роли учителя или – только не смейтесь надо мной! – быть может, и самого дьявола.
– Дьявола? – Хелен покачала головой. – Грег, прекратите! Вы уже начинаете рассказывать сказки.
Тут она права. Агент провел рукой по лицу, словно пытаясь прогнать свои мысли, но это нужно было сказать.
– Если верить дневнику, то получается, что «Мона Лиза» создана из людей… точнее, из женщин.
Отреагировала Хелен вполне ожидаемо: на ее лице отразились недоумение и отвращение, а затем она расхохоталась, но когда он не поддержал ее, смех застрял у нее в горле.
– Вы серьезно? – озадаченно произнесла она.
Он пожал плечами и поднял вверх книгу.
– В те времена краски делали из чего угодно. Я в интернете об этом читал. Дерево перед нанесением рисунка грунтовали и обрабатывали костным клеем. А костный клей тогда изготавливали путем вываривания хрящей, костей или кожи…
– Фу, как омерзительно! – с отвращением в голосе воскликнула она, но вдруг на лице ее отразилось удивление.
– Кальций и медь, – пробормотала она.
– А что с кальцием и медью?
– Мне в Лувре рассказал об этом месье Руссель, руководитель экспозиции. Исследователи картины обнаружили на ней очень много кальция и меди, и никто не может понять, откуда они там взялись. Он сказал, что картина состоит из тех же элементов, что и мы, люди…
Миллнер поежился, и Хелен Морган тоже провела ладонями по плечам, словно ей вдруг стало холодно. Похоже, они подумали об одном и том же.
– И что, по вашей теории, собирался делать Павел Вейш с «Моной Лизой»? – наконец нарушила молчание Хелен.
– Может быть, уничтожить? Судя по всему, он опасался, что картина распространяет послание о поклонении красоте. Что вы там говорили о мемах? Они передаются посредством коммуникации? Тем, чем сегодня является телевидение или интернет, раньше служило искусство. Поэтому, по мнению Павла Вейша, картина передает такой мем. Несет послание тому, кто ее созерцает. Ведь она считается одним из самых ярких образов прекрасного и примером золотого сечения в искусстве.
– Несет послание? – тихо повторила она.
Миллнер отметил, что она побледнела.
– Все в порядке? – с тревогой поинтересовался он.
Хелен кивнула.
– Более-менее.
Однако что-то ее все же волновало.
– Не хотите воды? – Он протянул ей бутылку с минералкой, которую купил перед отправлением поезда в киоске на Северном вокзале в Париже.
Хелен взяла бутылку, сделала большой глоток. Внезапно она побледнела еще сильнее и указала на сумку.
– Если Павел Вейш действительно хотел лишь избавиться от «Моны Лизы», это объясняет бомбу в моей сумке. Но это значит, что она может взорваться в любой момент. Ваш аргумент, что никто не захочет уничтожить картину стоимостью один триллион долларов, кажется, больше не имеет значения…
Миллнер тоже посмотрел на сумку. В этот миг в купе опять стало темно, поскольку они снова въехали в туннель.
– Но Вейш-старший мертв. А Патрик давно уже мог привести в действие взрывчатку, если бы пожелал. Очевидно, он хочет получить картину. – Он попытался успокоить ее, да и себя тоже.
Поезд миновал развилку на рельсах, вагон тряхнуло.
В купе опять стало тихо, каждый был занят собственными мыслями. Когда Миллнер снова взглянул на попутчицу, в ее глазах стояли слезы.
– С вами точно все в порядке? – растерянно спросил он.
Хелен кивнула.
– Думаете, я получу Мэйделин в целости и сохранности? Мы переживем все это? Я ведь чуть не потеряла ее во время родов. У нее шея была обмотана пуповиной, прошла целая вечность, прежде чем она наконец закричала. – Хелен негромко всхлипнула. – Она же еще ребенок!
Миллнер затаил дыхание и проглотил первый ответ, который пришел ему в голову.
– Пока картина у нас, надежда есть, – наконец сказал он.
Агент изо всех сил пытался говорить уверенно, хотя прекрасно знал, что их шансы встретить счастливый финал не слишком велики.
Внезапно дверь купе снова открылась, внутрь заглянул мужчина в роскошном костюме. В руке у него была прогулочная трость с серебряным набалдашником.
– У вас свободно? – на идеальном английском поинтересовался он.
Миллнер рассматривал незнакомца. Пышные локоны ниспадали ему на плечи. Миллнеру показалось, что он уже где-то видел его, только никак не мог вспомнить, где именно. Он быстро переглянулся с Хелен, затем указал на место рядом с ней. Мужчина закрыл дверь и опустился на сиденье, приветливо кивнув.
Хелен отогнала муху.
Мужчина тепло улыбнулся ей. Затем указал на дневник, который все еще лежал на сиденье рядом с Миллнером.
– Похоже, это старинная книга! – заметил незнакомец и протянул руку. – Можно?
Поначалу Миллнер хотел отклонить его просьбу, но затем все же передал книгу попутчику, не спуская с нее глаз.
Мужчина провел рукой по переплету.
– Такая мягкая на ощупь, – произнес он. – Словно чья-то бархатная щечка! – Он открыл дневник, пролистал несколько страниц, после чего вернул ее Миллнеру. – Очень мило с вашей стороны. Я коллекционирую старинные книги. Вы мне ее не продадите?
Миллнер пристально посмотрел на него. Одет элегантно, костюм сшит на заказ. Лицо привлекательное, манеры приятные – сдержанная любезность. Тем не менее Миллнер чувствовал, что нужно быть начеку. Ему казалось очень странным, что появившийся в купе незнакомец вдруг решил купить у них старинную книгу. Хелен тоже, судя по всему, было как-то не по себе.
– К сожалению, она не продается, – произнес он.
– Я согласен на любую цену, – ответил мужчина и теперь наградил его такой улыбкой, от которой агент невольно содрогнулся.
– Как я уже сказал, она не продается.
– Очень жаль, – ответил мужчина, наклоняясь к нему и опираясь на свою трость. – А я думал, что у нас с вами выйдет удачная сделка. Вы избавитесь от бремени обладания. А я – от ненадежности денег.
Он загадочно улыбнулся. Мигание лампочки на окне возвестило о том, что они снова въезжают в туннель.
