Глава тридцатая
«Как смеешь ты, грязная ведьма, отрицать свою связь с дьяволом! – главный судья инквизиции ордена святителей хлопнул ладонью по толстой папке с обвинениями и доносами в колдовстве – взвилась пыль, и от испуга хрипло заорала ворона, сидевшая на потолочной балке.
– Тут, в этих бумагах, показания достопочтенных граждан, – инквизитор потряс кипой бумаг.
– Вот собственноручно написанные показания дворянина Ярведа, вот эта бумага написана рукой торговца Гента – судья бросил бумаги на стол и снова хлопнул по ним ладонью, да так громко, что вздрогнули сидящие сбоку два монаха.
– Что ты на это скажешь, отродье дьявола?!
Стоящая перед ним женщина со спутанными волосами, вскинула руки вверх и засмеялась холодно – ледяным смехом. У судьи застыло сердце от ужаса и предчувствия близкой беды.
– Ах ты, любвеобильный монашек! А ну – иди ко мне! Иди – иди, мой миленький!
Она потянула к судье свои грязные руки. Спаси и помилуй нас создатель! Её бледные, худые руки, словно плети лианы, вдруг стали расти и вытягиваться. Извиваясь, они протянулись к лицу главного инквизитора… Все, сейчас вцепятся в горло, но вместо этого холодная ладошка ведьмы шлепнула его по щеке. И по другой! Шлеп! И снова – шлеп! «Не-е-т!» – закричал инквизитор и проснулся.
– Ф-ф-ух! – Жедал рывком свесил ноги с деревянной лежанки. «Напрасно я остался ночевать на корабле – вот кошмары приснились! Волны в борт корабля шлепают, а мне невесть что снится!»
Посланник синода ордена святителей епископ Жедал преклонил колено и обратился к создателю с горячей молитвой. Нет, это была не покаянная молитва – на неё он встал бы на оба колена. А так – на одно, знак сожаления перед создателем за мелочную просьбу.
– Молю тебя, создатель, вразуми и помоги мне, ничтожному слуге твоему. Ниспошли встречу с главным учителем. Помоги мне выполнить поручение Фарана! Да, я боюсь гнева владыки ордена! А кто не боится? Разве что король?
Епископ, усмехнулся прервав свою молитву. Он вспомнил, как побледнел король, когда на смотре отборных войск, гвардии королевства Унерландии, бравые солдаты, вслед за приветствием королю, гаркнули слова прославления Фарану, словно забыв про королеву. Эх, на месте короля он не простил бы такой обиды.
«Нет, нет, – Жедал даже замотал головой, словно загнанная лошадь, – даже самому королю не потягаться с Фараном. Вот если бы учителя помогли…»
– Спаси и помилуй меня, создатель! – от этой мысли даже холодок побежал по спине легата.
– Убери дурные мысли из моей головы! Сподобь выполнить со всем усердием поручение владыки ордена!
Епископ, кряхтя, встал с колена и вышел из каюты. Великий Солим оторвался от вод океана и, словно золотистый плод янго, упавший с дерева, катился по небосводу, щедро посылая свои живительные лучи. Стайки летучих рыб выпрыгивали из воды, отталкиваясь хвостами от упругих гребней волн. Ласковый ветерок колыхал вымпел королевского флота, и хищный заур, изображенный на кроваво-красном полотнище, извивался всем туловищем, словно собирался с высоты мачты прыгнуть на посланника ордена.
– Эй, матрос! Прислал ли за мной карету епископ Арагут?
– Да, ваше святительство прислал! Вона там она, карета, ждет вас! С ней прибыли два монаха. Играют в кости с нашими матросами. Скажу вам, святой отец, таких игроков, как эти монахи, поискать надо! Эй, там, на берегу! Карету к трапу! Удачного дня вам святой отец!
– Благодарю тебя, сын мой! И тебя пусть осенит благость создателя!
Монахи, бросив игру, подбежали к трапу и со всем подобострастием проводили епископа к карете. Затем сели на место кучера, и карета загромыхала по улице, ведущей к резиденции наместника ордена святителей на земле Афеция.
Легат Жедал, откинув плотную занавеску, осматривал дома и прохожих. Не доволен был посланник ордена, очень недоволен видом из окна. Нет, дома почти не изменились: те же желто-красноватые стены, сложенные из грубо обработанных глыб вулканического туфа, крыши из черепицы с пятнами зеленых мхов. А вот люди… Во взглядах спешащих навстречу карете людей совсем не было того должного подобострастия и почтительности.
То ли дело раньше! Любой прохожий, едва завидев карету с явно знатным сановником, почтительно замирал на месте и порой опускался на одно колено, демонстрируя свое почтении и повиновение. Что изменилось?!
Вот идут два туземца. Скользнули равнодушным взглядом по громыхающей карете и пошли дальше. Епископ даже протянул руку к шелковому шнурку, второй конец которого был привязан к руке кучера. Дерни – и остановится карета, два верных и преданных молодца разложат на мостовой недостойных туземцев и всыплют по дюжине плетей в назидание и науку.
Отдернул руку от шнура посланник святого ордена. Не те времена. Может случиться и так, что эти двое туземцев с гордыми и независимыми взглядами прошли эту чертову школу учителей, о которой ходят легенды среди населения столицы Афеции. Тут и к гадалке не ходи: плети, просвистев, могут опуститься на твою спину.
Епископ раздраженно откинулся на бархатные подушки кареты. Это был вызов: вызов вере, вызов могуществу и благополучию ордена.
Школа, эта колдовская школа – вот что должно быть уничтожено в первую очередь! Она – рассадник зла и порока.
Учителей этих, поодиночке, да хитростью, да ночью, по одному – перебить! Дикари, с ядовитыми стрелами, сделают все быстро – вот и весь сказ!
Посланник ордена нервно поежился, отгоняя дурные мысли – грех это, желать смерти ближнему! Только вот люди ли эти – учителя! Вдруг это и вправду хитрые и коварные приспешники дьявола? Тогда им только смерть! Жестокая и безжалостная!
А если посланники создателя? Могуществом и верой приравненные к нему? Как тогда повернется колесо истории? Помочь им в их замыслах, вместе с ними прибрать к рукам орден и короля, все земли, все моря и океаны!
Что тогда нам торговая республика Либрана? Тибот, где половина жителей ремесленников, а вторая земледельцы?
Да пусть работают во славу и могущество ордена! Что нам их армии, что нам их страшные огневые пушки! Жедал весело рассмеялся, снова выглянул в окно: карета въезжала во двор епископата. Монахи торопливо кланялись, пряча испуганные глаза, завидев пронзительный взгляд посланника. По мраморным ступеням высокого крыльца спешил навстречу хозяин резиденции епископ Арагут.
– Рад приветствовать брата по вере у себя в резиденции! Вы слышали уже печальную новость? На монастырь, носящий имя святой Арфине, да будь благословенно её имя! – хозяин замка молитвенно сложил руки и поднял к небу глаза. – На наших братьев, словно ночные тати, напали неизвестные люди. Бесчинствовали, жгли и убивали. И хотя монахи дали им достойный отпор, однако, и мы не досчитались девяти монахов и четырех послушников. И это не вся печальная новость! Восемь раненых братьев по вере, было увезено на дьявольской карете в поселение пришельцев, и их судьба нам неведома.
– Какое неслыханное злодеяние! Надеюсь, виновные уже определены и их вина доказана?!
– Нет, мудрейший брат Жедал! Всё дело в том, что нападавшие действовали от имени капитана Азигета! Они представились как матросы фрегата «Заря», ведомые самим капитаном! Когда их впустили на монастырский двор, они действовали очень обдуманно. Разделившись на группы, они принялись жечь кельи и колдовскую машину. Кроме того, неизвестно куда делся туземец – это тот, кто был научен управлять этой дьявольской штуковиной.
– Как мог капитан посметь напасть на монахов ордена?! Мыслимое ли это дело? – нахмурился Жедал.
– Не мог капитан королевского фрегата совершить такое злодеяние! Он, вместе с преподобным братом Ифатом, были весь вечер у меня в резиденции. Вели беседы на религиозные и светские темы. Пили белое вино и закусывали жареными цыплятами. Затем капитан, взяв пару матросов, ушел в храм любви. Там они и провели всю ночь и утро. А вот и они!
– Приветствую тебя, преподобный Жедал! К сожалению, прискорбные вести дошли и до наших ушей! Какие-то люди, злодейски действуя под нашими именами, напали на монахов, есть жертвы, прими, создатель их души и упокой в райских садах!
– Как могло случиться, что ваше имя, храбрейший капитан, попало на уста этих разбойников?
Капитан, подкрутив ус, выставил вперед ногу и, положив руку на эфес шпаги, ответствовал:
– Вечером, перед тем как отправиться в гости к благочестивому Арагуту, я зашел в таверну, что у реки. Там в компании своих матросов пировал капитан только что прибывшего судна. Это был торговый корабль Либраны. И хотя мы приветствовали друг друга и даже выпили по кружке пива, мне не понравилось, как вели себя его матросы. Не удивлюсь, если это его рук дело!
«Хорошо держится капитан, врет и даже не морщится!» – усмехнулся про себя Жедал.
– В любом случае, вам, капитан и легату Ифату, я поручаю расследовать это дело! Сегодня мы предадим тела наших убиенных братьев вечному забвению – и сразу же приступайте! А я, милостью создателя, попытаюсь встретиться с кем-то из этих презренных слуг дьявола. А может даже и с самим главой их гнусной шайки. Надо узнать о судьбе раненых братьев.
– Это опасно, брат мой по вере! Велико мастерство соблазна дьявольских слуг!
– Негоже апологету святой веры бояться наветов и соблазнов дьявола! Тем более – его слуг!
С нами писание священных скрижалей! Хвала создателю!
– Хвала создателю! Во все времена света и тьмы! – откликнулись разом стоявшие рядом монахи.
– Ты, преподобный брат Арагут, бери с собой в карету брата Ифата и направляйтесь в монастырь святой Африне. Мы с доблестным капитаном поедем следом за вами в открытом рыдване. Пусть вся братия и прихожане видят, что капитан не причастен к смерти монахов.
– Это очень разумное решение! Велика твоя мудрость, преподобный легат Жедал! Мы не перестанем творить молитвы за твое здравие и успех твоего дела! – епископ Арагут почтительно склонил голову.
– Не надо словославия, брат Арагут! Скажи мне свое мнение о брате нашем по святой вере, я говорю о настоятеле монастыря святой и благочестивой Африне, как там его имя?
– Шигал, настоятель монастыря – Шигал.
– Как ты, брат Арагут, можешь пояснить связь настоятеля и приспешников сатаны, этих пришельцев, дерзко именующих себя учителями?
– Брат мой, ученый Жедал! Хорошо бросать упреки, не зная истины! А она горька в своей правдивости! Братия монастыря всегда жила подаяниями моряков и торговцев. Сии путешествующие по воле ветра и волн, опасаясь свирепости океана, приходили в монастырь, молили Арфине – хранительницу и заступницу всех моряков – о ниспослании милосердия и удачи в пути. Не скрою: порой оставляя не только обильные подаяния, но и свои личные сбережения на сохранение. И если океанская пучина поглощала хозяина, то его деньги шли на нужды ордена, и часть оставалась в монастыре. Монахи усердно работали и на полях: возделывали пшеницу, выращивали овощи и фрукты. Только вот два года подряд саранча, этот бич создателя, уничтожала почти все, что доставалось таким нелегким трудом. Торговля пришла в запустение, монастырь постиг голод. Покаянные молитвы звучали в каждой келье. Уныние царило в умах монастырской братии. И тут появились эти – учителя. О чем они говорили на первой встрече с настоятелем Шигалом, это известно только им и великому создателю! Однако в монастыре появился хлеб и нехитрые приспособления, в которые дикие пчелы собирали мёд. Мёда было так много, что излишки его продавались за небольшую плату.
Прослышав об этих странных, но, несомненно, полезных и даже непобоюсь этого слова – нужных для монастыря приобретений, я не стал чинить препятствий. Голодная братия не поддержала бы меня, а слепо пошла бы за своим пастырем. Молчал я и тогда, когда настоятель Шигал согласился сохранить и переписать ненужные, глиняные таблички дикарей. За это пришельцы назначили щедрую плату! Пятьсот сентамов!
– Поистине неслыханное дело! Монастырь передал эти деньги в казну ордена? – Жедал нервно теребил шнурок своего одеяния.
– Нет, не передал! Настоятель распорядился раздать эти деньги голодным и бездомным туземцам!
– Неслыханная глупость! – епископ Жедал перестал теребить шнурок рясы.
– Не вся глупость этого настоятеля монастыря Шигала! В одну темную ночь на территорию монастыря, прямо с неба, неведомая сила доставила диковинную машину, странный домик и туземца, который не только не убоялся этой машины, но и умел ею управлять! – Достаточно слов, брат мой по вере! Мне открылась истина! Настоятель Шигал имеет связь с этими отродьями дьявола!
Несомненно, он продал им свою душу! Но пока мы не будем обвинять его в ереси. Он нужен нам, чтобы узнать все планы этих, так сказать, учителей!
В монастырь, братия! И никто и ни как не должен показать даже тени нашей тревожности!
Скорбим по погибшей братии, молимся и просим милости и заступничества создателя! – высокие сановники ордена святителей сели в кареты. Каждой повозкой управляли по два кучера и два монаха вскочили на запятки. Кавалькада направилась в монастырь.
В монастыре тем временем заканчивались приготовления к похоронам погибших в ночной стычке монахов. Облаченные в белые саваны тела лежали в тени монастырской стены. Привлеченные запахом крови, над ними кружились мухи. Несколько монахов отгоняли их веточками пальмы. Искаженные гримасами боли и отчаяния лица убитых были обращены к безбрежному небу, глаза закрывали медные монеты – плата за перенос души через огненную реку. В ногах каждого стояли два кувшина, один черный, другой – из светлой глины.
Настоятель монастыря Шигал, в сопровождении двух монахов подходил к каждому телу, читал короткую молитву. Затем один из монахов, подавал ему бронзовую чашу, украшенную причудливым орнаментом и наполненную чистой водой. Второй сопровождающий монах повязывал на глаза настоятелю широкую черную повязку и несколько раз менял местами кувшины.
– Призываю тебя, великий и могущественный создатель! Сверши свой праведный суд! Отмерь ушедшему от нас брату причитающуюся ему меру добродетели и грехов!
С этими словами он проливал воду из чаши, водя ей из стороны в сторону, так что часть воды попадала в кувшины. Вылив, отдавал пустую чашу прислужнику. Вся монашеская братия обступала своего настоятеля.
На плетеные чашки рычажных весов аккуратно ставились кувшины. Если светлый кувшин перевешивал черный, монахи оживлялись, если наоборот, тяжело вздыхали – грехи их собрата по вере перетягивали груз добрых дел…
Было от чего: замаливали, соблюдая строгий пост, от зари и до зари. Без еды, пития и сна.
Грехов выпало мало – всего одни сутки, да убитый послушник добавил половину.
Кареты с епископами прибыли как раз в то время, когда последнее взвешивание кувшинов добра и зла закончилось в пользу добрых дел.
Глава епископата Афеции, два легата ордена святителей и восемь монахов медленно переходили от одного тела к другому, шептали слова упокоенной молитвы и, сложив руки на груди, принимая скорбный и благочинный вид. Главным в этой церемонии оставался настоятель монастыря. Смерть уравнивала и знать, и простолюдинов, не щадила ни бедных, ни богатых.
Вот настоятель Шигал подал знак – и монахи монастыря стали укладывать тела погибших на примитивные носилки, сработанные из грубо отесанных жердей с натянутыми поперек полотнами, сплетенными из волокон орековой пальмы. Следом послушники бережно закрывали лица убитых венками из белых орхидей.
Белый цвет – цвет траура в стране Афеция.
Время неумолимо вершило свой бег. Снова знак настоятеля монастыря – и послушник принес из сада круглую железную корзину. Среди мерцающих рубиновым светом углей малиново светился раскаленный металлический прут. Настоятель Шигал, обмотав руку тряпицей, взял этот прут и приложил его к пятке первого погибшего. Резко и противно запахло паленым мясом.
Не принято в стране Афеции предавать забвению тела живых. В любом, даже самом глубоком обмороке, живой человек дернет ногой от такого ожога.
Все. Нет живых. Пора нести тела к месту забвения. Стали вчетвером к каждым носилкам, подняли на плечи, понесли. Путь был недалеким. Вот тропа свернула к реке: на отлогом берегу были сделаны деревянные мостки. Люди сняли с плеч свой скорбный груз, опустили на землю. Тонкими бечевками привязали к ногам камни. В центр венков поместили глиняные плошки, зажгли фитили.
Выстроились попарно по направлению к мосткам.
Настоятель гортанным голосом прокричал древнее заклинание, трижды ударил посохом по земле, и монахи, почти бегом, понесли тела к мосткам. Дойдя до их края, опускали носилки, наклоняли один край – и тело с легким плеском соскальзывало в воду. Только белые венки, тихонько покачиваясь на речной глади, поплыли вниз, унося трепещущие огоньки, словно души убитых уплывали к садам создателя. Едва последнее тело соскользнуло с носилок, как вода вокруг мостков забурлила и вспенилась под ударами мощных хвостов. Это крокодилы устроили свой пир.
Монахи, смиренно сложив руки, наблюдали эту вакханалию. Вот зубастая бестия, крутясь вокруг своей оси, вынырнула из воды, зажав в зубах оторванную ногу. Два крокодила делили тело убитого: один, словно тисками, зажал его голову, а другой, молотя по воде зубчатым хвостом, тянул и рвал туловище. Постепенно все стихло. Только кровавая пена уплывала вслед за ослепительно белыми цветками орхидей, заботливо вплетённых в траурные венки.
Белый цвет – цвет траура в стране Афеции.