• 54 •

Смертность в больнице была довольно высока даже по российским меркам. В отчетах, что отправлялись в городскую управу, цифра называлась честно, но в пояснениях указывалось, что причина смерти отнюдь не врачебная. Больница Св. Николая Чудотворца была переполнена. Большинство пациентов, которых свозили со всего города, были безнадежные. Они-то и портили статистику. Чечотт как главный врач делал все возможное, чтобы помочь и облегчить их страдания. Но возможности были крайне ограничены.

Лечили мушками, пиявками, бромистыми препаратами и мазями с рвотным камнем. Чечотт даже открыл водолечебницу, полагая, что водные процедуры будут благотворно сказываться на больных. Вот только купальня стояла на реке Пряжке, и в нее с другого конца больницы сливались отходы канализации. Врачи еще готовили доморощенные лекарственные средства, но в ход уже вошли патентованные заграничные таблетки. Больным все это помогало крайне слабо. Кому было суждено, тот оканчивал дни свои, несмотря на пиявок и таблетки.

Изучая сводку за прошедший день, Чечотт только хмурился и думал, как в очередной раз ему предстоит выслушивать в городской управе мудрые советы и строгие замечания о печальных результатах лечения. И сколько он ни просил разгрузить больницу, отдав часть больных в лечебницу Св. Пантелеймона или в загородный филиал, после чего приступить к немедленному строительству нового корпуса, в ответ слышал только одно: денег нет, находите возможности. Что хотите делайте, доктор, но совсем уж неприличные цифры, какие и газете показать страшно, должны быть выправлены непременно к следующему разу. Иначе последуют строгие выводы. Чечотт давно выучил правила игры городских чиновников: если внимательно слушать и со всем соглашаться, и даже просить прощения за ошибки, обещая все улучшить, все будут довольны. Лишь бы не требовать слишком ретиво денег на больницу. В игру эту он играл много лет и не боялся потерять место. За померших больных еще ни одного главного врача от места не отлучили.

Доктор проверил еще раз все фамилии и с грустью подумал, что труды его могут и не привести к рождению стройной теории. Он подписал лист и отложил в сторону, как делал много раз. Дел у него на сегодня было, как обычно, чрезвычайно много, начинать можно было с любого. Он подумал, что первей всего следует заняться тяжелым случаем Psycho-hysteria. Больной недавно поступил к ним. Доктор взял новый блокнот, что всегда делал, когда брал интересный случай, написал фамилию пациента и дату первого осмотра. Еще надо было оставить кое-какие вводные пометки, но сделать этого он не успел. Дверь резко распахнулась, и в кабинет ворвался господин крайне взволнованного вида.

– Что у вас случилось? – заявил он с порога, забыв, что воспитанным людям следует вначале поздороваться.

Чечотт не был расположен снова выслуживаться перед этим субъектом, чей бы грозный приказ ни хранился у него в кармане. Вчерашнего вполне достаточно. Но и указать на дверь вот так прямо было затруднительно. Доктор счел за лучшее обращаться с ним, как с пациентом. В конце концов, не так уж он и далек от помешательства…

– Могу заверить вас, совершенно ничего… Доброго вам утра, пан Ванзаров. – Голос доктора был мягок. Так говорят с непослушным ребенком.

– Около правого крыла здания дворник засыпает лед песком, но сыпет только в одном месте, где никто не ходит. Зато оно находится сразу под несколькими окнами палат. Так засыпают кровь. Было бы лето, смывали бы водой. Неужели Николай Апс совершил самоубийство?

Доктор с сожалением подумал, что такой ясный рассудок еще не скоро доведет пана Ванзарова до больничной койки. Но ему нервы потреплет наверняка. Надо уметь из полного пустяка делать такие выводы. Что неприятно: выводы правильные.

– В отделении беспокойных больных окна зарешечены, – ответил он. – Господину Апсу ничто не угрожает.

– Кто выпрыгнул со второго этажа?

– Никто не выпрыгивал. Это несчастный случай. Пан Ванзаров, я отношусь к вам с исключительной симпатией, но у меня мало времени… – Чечотт дал понять, что не намерен все это терпеть. Всему есть предел.

– Почему не вызвана полиция? Почему пристав не провел осмотр тела?

Какой неугомонный, в самом деле. Нет, видно, не отвяжется.

– Полицию надо вызвать, пан Ванзаров, когда это надо… – Чечотт постарался намек сделать прозрачным. – А тут случилась неприятность, от которой никто не застрахован. У нас специфические больные.

– Кто?

Это уже походило на допрос, чего доктор терпеть не мог от всех этих напыщенных столичных чиновников. Все они одним миром мазаны.

– Больной страдал сомнамбулизмом, однажды это должно было кончиться плохо. Прошу меня простить… – Чечотт решительно поднялся из-за стола, пряча блокнот в карман.

– Значит, Янек вдруг решил выпрыгнуть ночью в окно…

Говорит так, будто зачитывает приговор. Сносить такое обращение Чечотт был не намерен.

– Вы правы, пан Ванзаров, бедный юноша выпал из окна. И я непременно отмечу, что это произошло после того, как с ним побеседовал чиновник сыскной полиции. Вы не подумали, что ваш разговор мог привести к таким последствиям? Так вот знайте, к чему может привести неосторожно сказанное слово… И позвольте, меня ждут больные.

Ванзаров повел себя возмутительно. Вместо того чтобы выйти, он сел и положил шляпу на стол доктора.

– Вы говорите о цене слова? Очень хорошо. Тогда послушайте о цене других слов, – сказал он, не отрывая взгляда от доктора. И была в этом взгляде такая необъяснимая сила, что доктор невольно присел. – Когда Янек рассказывал вам о своем ночном видении, он действительно видел живых людей в черных плащах-накидках. Это был не сон. Я видел в саду следы на снегу. Но это не главное. Куда хуже, что эти призраки – убийцы. На их совести уже несколько жизней. И они возьмут еще. Вот вам цена слова, пан Чечотт.

Доктору показалось, что его ударили гирькой в висок. Он быстро понял, куда клонит этот умный юноша: главный врач больницы скрыл следы преступления и может быть назван соучастником. Скрыл не по злому умыслу, а по халатности. Тут уже разговор будет другой, чем с городской управой, тут не за место, а за голову надо держаться. Как бы не познакомиться с сибирской каторгой. Это приятный пан может устроить…

– Пан Ванзаров… – Чечотт излучал добродушие. – Даю вам слово чести, что это несчастный случай.

– Как вы это можете определить?

– Да что там определять? Дворник вышел утром, видит – лежит тело. Поднял надзирателя и дежурного врача. Доктор Мазуркевич осмотрел тело: оно уже заледенело. Голова разбита. Высота небольшая, но несчастный упал на висок, смерть мгновенная. Это бывает в больницах…

– Кто и когда закрыл окно палаты?

– Кто закрыл окно? – Вопрос поразил Чечотта откровенной глупостью. – Да откуда мне знать? Кто угодно мог это сделать. Больной проснулся от холода и закрыл…

– А надзиратель спал и ничего не слышал… – как обвинение закончил Ванзаров.

Ну как ему объяснить, что надзиратель тоже человек и не может, не сомкнув глаз, сидеть за своим столиком. Да, спал, и что такого? Вдаваться в подробности доктор не стал.

– Янек каждую ночь стоял у окна. Однажды захотел в него выйти… – ответил он.

– А где была медсестра Некрасова? Почему она не проследила?

– Пан Ванзаров, у нас тут больница и свои порядки. – Чечотт набрался решимости. – Пани Некрасова мне вчера случайно попалась в дверях, и я дал ее вам, чтобы не искать провожатого. Каюсь, у самого сил уж не было. Это не ее отделение, она в женском служит. А вчера и вовсе сразу домой ушла, и так задержалась.

– Я не стану доставлять вам неприятности, Оттон Антонович, – сказал Ванзаров, глядя в пол. – Требовать, чтобы участковый пристав открыл дело, и прочее… Янеку это не поможет. А мне только напрасно тратить время. Но я хочу осмотреть его палату. Немедленно. В вашем присутствии. Обещаю не беспокоить вопросами других больных…

Доктору оставалось только сделаться радушным хозяином. Он провел Ванзарова в отделение. Пожилая медицинская сестра, низенькая и словно измученная годами работы, сматывала матрас. Ванзаров попросил ее ничего не трогать. Старушка глянула на Чечотта, который дал ей знак слушаться непременно, и тихо отошла в сторону.

Наблюдать за Ванзаровым было исключительно интересно. С медицинской точки зрения. Чечотт даже подумал написать статью о поведении нормальных людей в критической ситуации. Ведут они себя ничуть не лучше больных с острой формой психоневроза Mania. Совершают резкие, бессмысленные движения, встают коленями на пол, заглядывают под кровать, бросаются к окну и тут же замирают, словно кошка в охоте за мышью, лезут на подоконник, чтобы рассмотреть оконную задвижку, и прочее. Все эти движения у больных привели бы к порции успокоительного. А у так называемого здорового – это всего лишь форма поведения. Значит, нормальность определяется не болезнью, не самим больным, а тем, как на это смотрит сторонний наблюдатель и делает вывод. Психическая болезнь – это всего лишь угол зрения. И с кого же в таком случае надо начинать лечение? Мысль эта показалась Чечотту слишком ненаучной, если не сказать – опасной. Вот до чего доводит общение с полицией.

Намотав круга три по палате и, кажется, ничего не обнаружив, Ванзаров указал на стену над спинкой кровати:

– Здесь была черная прямоугольная материя. Что под ней было?

– Янек скрывал свою любимую картину, – ответил Чечотт. – Давно еще, когда сюда попал, укрепил на стене репродукцию, а после, когда шел к выздоровлению, завесил и не открывал.

– Кто ее снял?

– Я приказал, – сказал доктор. – Зачем чужой вещи находиться в палате?

– Позвольте узнать: куда она делась?

– Сдал в музей, – ответил Чечотт, поглядывая, что за этим последует.

Ванзаров казался невозмутим.