• 30 •
Бессонная ночь окрасила глаза пристава кровавым цветом. Чиновники от усталости заснули, примостившись головой на столах, а Василий Автономович Макаров упал на лавку под картой участка и забылся. Городовые кое-как держались на ногах, но с большим удовольствием легли бы на полу. Только приставу было все мало. С прошлого вечера он развернул деятельность, какую от него трудно было ожидать. На месте преступления он дождался фотографа полицейского резерва, сотрудники которого всегда ленились и опаздывали. Лично проследил, чтобы санитарная карета доставила тело в морг его участка, не перепутав с другим. Все, кто оказался под рукой, были брошены на розыски. Чиновники обошли весь дом, снимая показания. Видел ли кто или слышал что-нибудь необычное. Городовым было приказано обшарить квартал, каждый закоулок. Пристав сам не знал, что ищет, но распоряжения отдавались столь строгим тоном, что спросить его о смысле предпринимаемых усилий никто не решился.
В участок он прибыл около полуночи, причем никому не было позволено отправиться по домам. Чиновники были оставлены перерывать дела, в которых могло оказаться хоть нечто похожее на это убийство. Городовым досталось патрулирование сверх смены и приказ: брать всех подозрительных. В ту ночь Обводный был, пожалуй, самым безопасным местом столицы. Сотрудники полиции топтались буквально на каждом углу. Дворник Терентьев был посажен на всякий случай в камеру, отчего пришел в неописуемое уныние. Но приставу все было мало. Он ходил по участку раненым тигром и требовал шевелить мозгами, чтобы найти убийцу. Робкий намек Макарова, что, дескать, розыск поручен сыскной полиции, встретил столь яростное возмущение, что больше никто не заикался. Участок трудился с редким рвением. Поймать убийцу стало для Давыдова делом чести. Хотя бы для того, чтобы утереть нос наглецу из Особого отдела, который смешал его с грязью перед подчиненными.
Когда Лебедев в два часа ночи вышел из морга, закончив осмотр тела, он не удержался и протянул Давыдову руку в знак восхищения его стараниями. И даже подписал протокол. К утру, казалось, было сделано все, что возможно. С улиц приволокли несколько подозрительных личностей, оказавшихся известными в округе пьяницами, одним сумасшедшим и одним приезжим, которого обыграли в карты и выбросили на холод в одних подштанниках. Чиновники, чихая и перепачкавшись в пыли, вытащили стопки старых дел, тщательно разыскивая все ножевые убийства. Работа была проделана колоссальная. Так много участок не трудился за все лет десять. Только проку от этих усилий было чуть меньше нуля. Не было ни малейшего намека, кто совершил убийство и как ему удалось скрыться. В протоколе Лебедева значилось: «колюще-режущее оружие длиной тридцать дюймов и шириной около дюйма с четвертью», что, по прикидке Давыдова, было чуть толще шпаги гражданских чиновников и чуть тоньше офицерской шашки. Более подробно криминалист не определил. Однако и этого было достаточно, чтобы понять: орудовал ненормальный, который вместо финки использовал нечто длинное и тонкое. Нужен был атлас холодного оружия, но пристав не представлял, где на него взглянуть.
Около шести утра он вспомнил о дворнике. Терентьев уже мысленно попрощался с теплым местом и клял себя последними словами, что сразу не ушел из участка, а высиживал, надеясь выбить лишний рубчик из домовладельца. Вот он ему и аукнулся. Допрос Тереньтев принял как еще одно горе, которое себе накликал. Пристав задавал вопросы, на какие дворник уже отвечал. Но он скрывать ничего не стал, а честно рассказал: видел жуткого, ужасного призрака, ростом выше его на две головы, что налетел и обдал его замогильным холодом. Отчего дворник чуть не упал в обморок. Еще призрак протянул к нему костяную руку, а вместо лица у него был черная дыра, так что только шея и виднелась. Также дворник не забыл упомянуть о черной шляпе-треуголке и кошмарном плаще, будто сшитом из черного дыма. Терентьев прикинул, что чем больше он сочинит, тем скорее от него отвяжутся. И постарался на славу.
Заносить всю эту околесицу в протокол пристав не стал. Он вспомнил описание убийцы Комара и Рябчика, которое ему составил Ванзаров. Если исключить фантазии дворника, могло выйти очень интересно… Приведение в чувство не потребовало больших усилий. Давыдов только легонько тряхнул свидетеля за грудки, напомнив, что за вранье полагается каторга до одного года. А если не хочет Терентьев подметать снег в Сибири, немедленно закончит врать и заговорит, как дело было. Тем более пристав уже и так все знает, ему важный господин из сыскной полиции доложил. Так что это проверка Терентьева.
Дворник совсем скис и нудно, без затей, изложил, как заглянул на лестницу, увидел человека в черном плаще и треуголке, лицо и правда разглядеть не смог. Он проскочил мимо него и был таков. Конечно, дворник испугался, но заметил, что дверь в квартиру приоткрыта. Дошел до площадки, а там тело лежит… Тут уж он и «побёг». Портрет убийцы совпал. Давыдов мог только удивиться, насколько точно Ванзаров описал преступника, даже не видя его. Терентьев скулил, чтоб его отпустили с миром, но пристав отправил его обратно за решетку: свидетель был нужен живым. Мало ли что…
Показания дворника, собранные по крупицам, наконец приобрели смысл. Все прочее, сделанное чиновниками, не стоило бессонной ночи. Пристав оказался в точке, когда ему надо было двигаться дальше, но он не имел ни мельчайшего представления, как и куда. Мучиться одному с этой бедой было невозможно. Пристав громогласно объявил подъем, напомнивший ему милые армейские будни.
Заспанные и помятые чиновники, осоловевшие от краткого, неудобного лежания, походили на остатки разгромленной армии, ищущей победителя, чтобы сдаться на его милость и заснуть глубоким сном. Василий Автономович Макаров окончательно раскис и только утирал слезящиеся глаза. Но пристав забыл, что такое жалость и снисхождение. Прохаживаясь по части не хуже Наполеона перед Ватерлоо, он сообщил радостную весть: никто не уйдет домой, пока не будет составлен четкий план действий. Даже сменить грязное белье не будет считаться веской причиной покинуть участок. Разве только кого-то хватит удар и он отправится прямиком в морг. Перспектива была нерадужной. Чиновники, и так некрепкие, окончательно пали духом.
Пристав ничего не замечал. Он пересказал портрет убийцы и спросил, где найти этого субъекта. Чиновники переглянулись, словно бросая друг другу раскаленный уголек. Высказывать мысли, которых отродясь не водилось, было затруднительно.
– Значит, ряженый был, – вдруг проговорил Василий Автономович, которому было так плохо, что уже все равно, что с ним сделают.
– Да, костюм не уличный… – согласился пристав.
– Выдумщик экий… Маскарад устроил…
– Да какой теперь маскарад, пост ведь… – сказал кто-то из чиновников.
– Сам, что ли, пошил… – робко предположил Василий Автономович.
– Или взял у жены…
– Да теперь женская мода все больше на шляпки с фантазией, такие, что и смотреть страшно, кто теперь треуголку наденет… – продолжал Василий Автономович.
Пристав насторожился, словно почуял свежий след.
– Как вы сказали, Макаров? – строго спросил он.
Василий Автономович испугался, что сболтнул лишнего и теперь его со свету сживут, когда до пенсии…
– Я что, я ничего… – жалобно проговорил он, но коллеги его на всякий случай отодвинулись подальше. Вот ведь народ…
– Актриса… Актер… Театр… – сказал Давыдов и обвел всех взглядом, в котором чиновники заметили, как в зеркале, будущие хлопоты. – А где у нас театр имеется, желательно венецианский…
– Венецианского никак нет, а вот итальянская опера имеется…
Пристав кивнул и издал кровожадно-победный звук. Как зверь, почуявший добычу.
