Татьяна Романова
Морег
По ту сторону ручья берег был изрыт лошадиными копытами. И, сколько бы Морег ни смотрела на эти следы, они упорно не желали исчезать.
Наверное, надо было что-то сделать. Рассказать обо всём отцу и Вэл, помчаться в деревню за священником – а ещё лучше, отыскать там доброго человека, который согласится отвезти их в Монтроз до наступления темноты. Но все мысли разбивались об одну, мрачную и непоколебимую: «хуже не будет». И это было плохо. Уж ей ли, Морег, не знать, насколько обманчивым бывает ощущение дна.
Мама умерла в октябре. Случилось это здесь, на берегу озера, куда она приехала – «на пару дней, Морри, не больше», – чтобы успеть закончить картину к открытию выставки. Картину, облепленную песком и водорослями, отыскал на отмели Том Финнеган из деревни. Маму так и не нашли. Усатый инспектор, явно недовольный тем, что пришлось тащиться в такую глушь, потоптался по берегу и заявил, что дело кажется ему печальным и очевидным: леди испугалась дикой лошади (тогда-то эти проклятые следы и появились в первый раз), оступилась и упала в озеро; скорее всего от холода ей свело ногу – так можно утонуть и на мелководье. Бред собачий. Чтобы мама – и испугалась лошади? Мама, которая выросла в семье коннозаводчика? Которая и приехала-то сюда, чтобы нарисовать легендарного Водяного Коня?
Тогда-то Морег и подумала в первый раз, что хуже быть уже не может. Ну и зря.
Вскоре выяснилось, что вместе с матерью они лишились и отца. Нет, он, слава богу, был жив и здоров, но утратил всякий интерес к окружающему миру. Бросил чтение лекций в университете, стал чураться людей, дни напролёт проводил в маминой комнате. Потом, на излёте зимы, стал где-то пропадать вечерами. А потом как-то за ужином спокойно и буднично объявил Вэл и Морег, что женится.
Избранницей отца оказалась молоденькая девица из Эдинбурга с выражением вечного испуга на бледном, невыразительном личике. За время первой встречи леди Грейс едва ли произнесла с полсотни слов: сидела в тёмном углу комнаты и то и дело стягивала пальцами края шали, как будто та была магическим покровом, защитой от злобных падчериц.
А потом, за пару дней до свадьбы, выяснилось, что тихоня не так уж и проста.
– Стала бы столичная штучка так внезапно переезжать в Монтроз! – Пегги, молодую горничную, прямо-таки распирало от желания поделиться тайной. – Миссис Данэм написала своей кузине в Эдинбург – и что ж вы думаете, мисс Морри? Эта девица, оказывается, связалась с каким-то писателишкой, проходимцем без роду без племени, куда только родители смотрели? И поговаривают, что они (тут Пегги понизила голос) перешли черту. Вы, может, и не понимаете, о чём речь, но оно и к лучшему.
Морег прекрасно понимала – зря она, что ли, таскала нудные французские романы из комнаты старшей сестры? Когда девица остаётся наедине с возлюбленным, рано или поздно у неё в глазах меркнет свет. Обычно в это время за окном бушует гроза, а ангел-хранитель стыдливо отворачивается. Жуткие, в общем, вещи творятся.
– И писатель этот был вынужден сделать ей предложение. А потом, за три дня до свадьбы, сбежал. Представляете? То-то был скандал! Бедным родителям ничего и не оставалось, как спровадить её в нашу глушь, от позора подальше. Ох, бедный ваш батюшка. И ведь он обо всём знает! Миссис Данэм вчера показала ему то письмо, так он рассердился, аж жуть! И сказал, что нечего прислуге нос совать не в своё дело.
Что ж, любви к мачехе это не добавило. На бракосочетании Морег просто кипела от злости: только посмотрите, стоит, лицемерка, в белом платьице. Глазки потупила, голосок дрожит. Тоже мне святая Цецилия!
Хуже быть не может, да? Тогда как вам такое?
Через несколько дней после свадьбы отец дал расчёт всей прислуге – даже Пегги – и заявил, что они на лето всей семьёй переезжают в коттедж у озера. Тот самый, где провела последние дни мама. Глупышка Вэл обрадовалась: природа! Долгие прогулки по лесу! Чаепития на веранде! А Морег… Она и раньше не любила этот дом – слишком мрачным и неуютным он ей казался. Теперь же находиться тут стало просто невыносимо. Не в последнюю очередь из-за Грейс: та, видимо, от скуки, решила заняться воспитанием падчериц. Каждый божий день по два часа бесполезных мучений над учебником французского языка, шутка ли? А ещё и фортепиано.
Морег пожаловалась было папе – тот только отмахнулся, мол, для девушки это полезные умения. Для хорошенькой Вэл, может, и полезные. А хромоножку Морег никто замуж не возьмёт, даже если она научится по-китайски щебетать. Только время тратить. А тут ещё эта моль бледная нудит:
– Ты не стараешься, Морег! Ты же умная девочка. Приложи усердие.
Как-то раз Морег не выдержала. Захлопнула книжку и заявила:
– А знаете, пойду я лучше книжку писать. Увлекательное, говорят, занятие.
Вэл ойкнула – не любит она, когда ссорятся. А эта – покраснела как рак, глаза опустила и продолжает долдонить: «j'eus dormi, tu eus dormi, il eut dormi»…
Да чёрт бы с ней, с этой Грейс. Проблема была в другом.
В Водяном Коне.
В первый раз Морег увидела лошадиные следы на прибрежном песке через пару дней после переезда. Не обратила внимания – до того ли было? А зря.
Потом во дворе стали обнаруживаться всякие неприятные штуки. Вэл поранила ногу о какую-то пакость из проволоки, обвитую водорослями и листьями можжевельника. Сама Морег отыскала плетёнку из сухих веток – да не где-нибудь, а на самом пороге.
– Соседские дети балуются, – ворчал отец. – Выбросьте и забудьте.
Да вот только соседей тут, считай, и не было. Роджерсы съехали ещё в позапрошлом году, Малкольмы и того раньше. Озеро ведь с каждым годом расширяется – кому охота, чтобы дом под воду ушёл? И не походили эти штуки на детские игрушки. Они были слишком уж неприятными, уродливыми – и вместе с тем тщательно сделанными. И злыми.
А сейчас вот эти следы у самой кромки ручья. Того самого, через который когда-то перепрыгнула храбрая тёзка Морег, дочь старого Мак-Грегора, спасаясь от Водяного Коня, будь он неладен.
По ночам Морег порой казалось, что она слышит доносящееся со стороны озера тихое ржание. Но ночью, в старом доме, где все стены увешаны мамиными картинами с изображениями лошадей, ещё и не такое послышится. А вот следы – другое дело. Они были осязаемы. И никуда не исчезали с приходом утра.
– Доброе утро, милая!
Морег, вздрогнув, обернулась. Грейс – и когда она только успела подойти? – стояла в двух шагах. И явно была намерена пообщаться.
– Доброе утро, – буркнула Морег.
– Скажи мне, пожалуйста, что происходит с Вайолет? Она в последнее время сама не своя. Я волнуюсь.
Да неужели?
– Так, может, вы, маменька, сами её спросите? – Морег безмятежно улыбнулась.
– Уже спрашивала, – нахмурилась Грейс. – Она постоянно где-то пропадает, на занятиях витает в облаках… А это ещё что?
– Следы, маменька. Смею предположить, что лошадиные, маменька.
Грейс склонилась над тропинкой. Близоруко прищурилась.
– Это не лошадь, – заявила она. – Следы слишком крупные. И с ними что-то не так.
Вот это номер! Барышня из Эдинбурга в амплуа Натаниэля Бампо.
– И что же? – смиренно спросила Морег.
– Ну как же? Вот, смотри. – Тонкий палец коснулся углубления в земле. – У лунки след должен быть глубже. А здесь – наоборот.
– И что ж это значит? Что к нам Водяной Конь заявился? Это у него копыта поставлены задом наперед.
– Не шути так! – побледнела Грейс. – Морег, я знаю, что ты меня ненавидишь. Хоть и не знаю, за что. Но здесь что-то происходит, и мне это не нравится. Вэл где-то пропадает целыми днями. Ты чего-то боишься. Мистер Фэйтон занят.
– Чарли, – неожиданно для самой себя выпалила Морег. – Вэл познакомилась с юношей по имени Чарли. Он живёт по соседству. Только она дико разозлится, если узнает, что я проболталась.
– Что ещё за Чарли? – нахмурилась Грейс. – Ты его знаешь?
– Нет.
– А мистер Фэйтон?
Морег только плечами пожала.
– Так почему бы этому молодому человеку не прийти к нам на ужин? Понимаешь, милая, нехорошо, что они гуляют вдвоём. – Она залилась краской. – Хотя я уверена, что твоя сестра – разумная девушка… но ты уж поговори с Вэл, хорошо? Пусть она его пригласит.
Поговори с Вэл. Отличный совет! А ничего, что она всю неделю только и пытается, что разговорить сестрицу?
– «Никому ещё не удавалось выжить после встречи с ним, – нараспев читала Вэл. – Те немногие, кому не посчастливилось увидеть, как Водяной Конь выходит из темных озёрных вод, падали замертво – слишком ужасно было зрелище. На берегу чудовище принимало разные обличья, являясь то в виде черного ворона, прислужника Кромахи, то в виде проворной ясноглазой лисицы. А свой настоящий вид Водяной Конь обретал, только настигая добычу, чтобы схватить ее и растерзать…»
– Хватит, а? – попросила Морег, нервно поглядывая на незапертую дверь. – Мне уже тринадцать. Усну и без сказки на ночь. Тем более, без этой.
– А маме она нравилась! – заявила Вэл. И снова уткнулась в книжку: – «Старики говорили, что Водяной Конь чёрен и громаден, что на его голове торчат два дьявольских рога, а когда он мчится по вересковой пустоши, то время замирает…»
– Пригласи его в гости, что ли?
– Кого?
– Этого Чарли. Или как там его зовут.
– Ага. Чтобы он увидел, в какой развалюхе мы живём? – наморщила носик Вэл.
– Он же не лендлорд с проверкой. Как-нибудь переживёт встречу с тусклым столовым серебром и пыльными портьерами. Omnia vincit amor, разве нет?
Вэл запустила в неё диванной подушкой.
– Ну хоть мне его покажи! – взмолилась Морег.
– Не думаю, что ему интересно общество тринадцатилетней девочки, – отрезала Вэл.
И всё.
Ночью Морег разбудило тихое тоскливое ржание. В который уже раз.
Она прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в темноту. Густой белый туман медленно заволакивал двор – уже не было видно ни старой ветлы над ручьём, ни ворот, ни беседки.
Вэл тревожно заворочалась во сне. Морег оглянулась и вздохнула: свечи погасли. Если сестра проснётся до зари, визгу не оберёшься. Девица на выданье, а темноты боится.
Морег опустила босые ноги на пол. Ойкнула – доски оказались холодными и скользкими. Грейс пришло в голову полы помыть после того, как все заснули? С неё станется.
Подсвечник мирно поблёскивал на столике. Морег нашарила коробок со спичками, зажгла свечи. Неуверенный, дрожащий свет залил комнату. Ну и славно.
Она осторожно побрела обратно к кровати, стараясь не смотреть на левую ступню – скрюченную, уродливую. Pes equinovarus, лошадиное копыто – так это называют медики. Дрянная шутка матушки-природы.
Морег опустилась на кровать. Потянулась, чтобы поплотнее задёрнуть шторы, и оцепенела от ужаса: там, во дворе, кто-то был! Крупная тёмная фигура медленно брела по направлению к дому.
Из тумана поднялась конская голова, увенчанная рогами. Алые глаза смотрели прямо на освещённое окно.
Морег выскочила в коридор. Затарабанила в дверь отцовской спальни, из-под которой струился мягкий свет.
Отец не отвечал.
Это же сон, да? Ну конечно, сон. Нечего бояться, Морег Энн.
Внизу тоскливо скрипнули петли входной двери. Порыв сырого холодного ветра пробежал по коридору, взметнул полы ночной рубашки.
Едва дыша, Морег вышла на лестницу. Вцепилась непослушными пальцами в перила, осторожно свесилась, чтобы увидеть, что там внизу.
Грейс – босиком, в ночной рубашке – стояла на пороге и глядела в туман.
Тихонько подвывая от ужаса, Морег бросилась обратно в комнату. Забралась с головой под одеяло, крепко зажмурилась, закрыла уши руками. Но даже так невозможно было не слышать мерный неторопливый стук копыт.
* * *
– Морег, ты даже не притронулась к еде, – укоризненно заметила Грейс за завтраком – как всегда, аккуратная, с идеально уложенной причёской. – Тебе нездоровится?
Нельзя выдавать себя.
Морег слабо улыбнулась:
– Просто я не люблю омлет.
– Ну и балда, – Вэл потянулась за добавкой. – А папа почему не спустился?
– Он вечером просил не будить его. Сказал, что будет работать допоздна.
– Он вообще спит по ночам? – осведомилась Вэл с набитым ртом.
– Не знаю, – отчего-то смутилась Грейс.
– Морег у нас тоже любит полуночничать, – наябедничала вредная сестра. – Кстати, Морег, может, ты объяснишь мне, что стало с водой в кувшине?
– А что с водой? – Грейс насторожилась.
– Она тухлая! И в ней водоросли плавают! И если кое-кто считает, что зачерпнуть воды из озера в мой кувшин для умывания – это смешно, то этот кое-кто ой как ошибается!
– Морег, дорогая, это ты сделала? Но зачем? – удивлённо спросила Грейс.
Морег вскочила из-за стола и опрометью бросилась прочь. Подальше от этого дома, от этой лицемерной тихони.
Оказавшись за оградой, она постаралась взять себя в руки. Никто за ней не гнался – уже это было хорошо. А ещё наконец-то стало совершенно ясно, что так дальше продолжаться не может. Надо что-то делать.
Что ж, если кое-кто не хочет знакомить сестру со своим обожаемым Чарли, то сестра сама придёт к нему в гости. Просто чтобы убедиться, что Чарли – это человек из плоти и крови, а не тварь из озера, принявшая обличье юноши. Конечно, без приглашения заявляться к соседям не вполне прилично, но это однозначно проблемы кое-кого, а не глупышки Морег.
Она ускорила шаг. Мерзкая нога уже начала ныть, но что ж – придётся ей, ноге, потерпеть.
Идти по заросшей просёлочной дороге было страшновато – яростный задор здесь, под сенью разлапистых елей, как-то поутих. Мурашки пробегали по коже, стоило вспомнить, что там, за спиной, мертвенно-спокойная гладь озера.
А чего вообще боится Водяной Конь, кроме проточной воды? Омелы. Кажется.
Думать об этом сейчас, под весёлым майским солнцем, было настолько стыдно, что Морег зажмурилась – будто кто-то здесь, в глухом лесу, мог подслушать её мысли. Прежде чем верить в невероятное, стоит сначала исключить всё вероятное, разве нет? Итак, Чарли. Если его семья переехала сюда недавно – а так оно, наверное, и есть, – то его семья могла вселиться в особняк Роджерсов. Или в малкольмовский, но это вряд ли: мама ещё несколько лет назад говорила, что старый дом совсем обветшал.
По прошествии часа стало ясно: Роджерсы, судя по всему, и не думали возвращаться в милый домик у озера (есть же на свете умные люди). Ставни были добротно заколочены, на двери висел тяжеленный амбарный замок, а некогда белые стены потемнели от потёков и соцветий плесени.
А вот особняк Малкольмов…
Ещё на подступах к нему Морег поняла: жить в этой развалюхе невозможно. Крыша совсем обветшала и кое-где провалилась, подъездная дорожка давно заросла болотницей и кипреем. Но тяжёлая дубовая дверь была приоткрыта, а любопытство, как известно, кошку сгубило.
На пыльном паркете гостиной отчётливо темнели чьи-то следы. Грязь уже засохла, но ещё не успела превратиться в пыль. Кто-то был здесь, и был недавно.
Морег нерешительно шагнула за порог. Закашлялась. Потревоженная пыль заплясала в лучах солнца, пронизывающих просторную комнату.
По углам зала стояли каменные чаши, заполненные зловонной застоявшейся водой. От них к горке из песка и ракушек, насыпанной в центре комнаты, по полу тянулись высохшие нити водорослей. А на горке лежало что-то белое и совершенно неуместное. Морег прищурилась – и изумлённо заморгала. Свадебная перчатка? Чушь какая-то.
Морег попятилась назад. Да, сейчас был день. И всё же она ни за что не согласилась бы притронуться к этой жути.
Она захлопнула дверь. Присела на порог – всё равно платье уже безнадёжно испачкано. Обхватила голову руками.
Надо рассказать папе. Хотя – о чём? О том, что в заброшенном доме на полу валяется перчатка? Вот ведь невидаль. Надо побывать здесь, чтобы понять, насколько всё не так. А он не пойдёт. Он ведь занят – хоть и непонятно, чем…
Что-то светлое мелькнуло между деревьев. Морег вскочила на ноги, всматриваясь в полумрак чащи.
Сестрица?
– Вэл! – закричала она.
Вайолет обернулась.
– Ты что, шпионишь за мной? – сердито выкрикнула она. – Сначала Грейс прицепилась, как репей, теперь – ты. Господи, да оставьте вы все меня в покое!
– Ты знаешь, во что ввязалась? Ты здесь была? Ты видела, что… Подожди! Вэл! Вэл, да что же ты? – чуть не плача, шептала Морег, пытаясь догнать сестру. Но куда там!
Вдруг что-то дёрнуло её за ногу. Ладони словно огнём обожгло, а прямо перед глазами оказалась трава.
Морег села, растерянно глядя на содранные до крови руки. Обернулась. Со злостью стукнула ребром ладони корень, о который споткнулась. Потянулась за слетевшим с ноги ботинком – и замерла.
А зачем куда-то уходить? Она ведь никому не нужна. Умри она тут, в лесу – никто не заметит и не заплачет.
С неба хлынул ливень. Крупные тяжёлые капли пробивались сквозь ветви деревьев, падали на плечи и затылок. Морег даже не пыталась встать на ноги – незачем было.
– Что случилось, бедняжка? – спросил кто-то мягким негромким голосом.
Она подняла голову.
Сперва ей показалось, что это отец. Потом она отчётливо поняла: отец не пошёл бы за ней в чащобу. Слишком он занят там, у себя в кабинете.
Незнакомец – мужчина лет сорока – смотрел на неё сверху вниз. И протягивал ей руку.
– Упала, – пробормотала Морег, пытаясь первой дотянуться до злосчастного ботинка с левой ноги – грязного, заношенного, с высокой неровной подошвой.
Мужчина опередил её. Задумчиво посмотрел на ботинок. Потом на Морег – та готова была сквозь землю провалиться.
– У меня нога… – промямлила она.
– Вижу, – спокойно кивнул незнакомец. – Тут шнурок порвался в двух местах. Совсем уже истрепался. Ну да ничего, сейчас что-нибудь придумаем.
Он аккуратно положил ботинок на траву. Достал из жилетного кармана платок, оторвал кружевную оборку, ловко вдел вместо шнурка. Морег растерянно смотрела на него.
– Я, видимо, ваш сосед, – запоздало представился он, протягивая ей ботинок. – Доктор Лансдейл.
А ведь он и впрямь был похож на отца – чёрные с проседью волосы, карие глаза в паутинке морщин. Только взгляд был другим. Добрым.
– Морег Энн Фэйтон, – она поднялась на ноги.
– Что ж, мисс Фэйтон. Думаю, до дома вы доберётесь.
– Да. Спасибо.
– А знаете что? Если вы не торопитесь, можно зайти к нам, – он указал на черепичную крышу, краснеющую над кронами деревьев. – Думаю, запасной шнурок моя Энни отыщет. А то кружева – штука хорошая, но ненадёжная.
Энни. Так отец называл маму.
Она кивнула.
– Вы уж простите мне бестактность, мисс Морег, но вы давно консультировались у ортопеда? Это врач, который занимается исправлением формы стопы.
– Н-нет. Наверное. Не помню, – пробормотала она. Странное дело: обычно любое упоминание о проклятой ноге приводило её в бешенство. Но на мистера Лансдейла обижаться было невозможно.
– Дело в том, что моя клиника специализируется на ортопедических операциях. И, надо сказать, успешно. – Он улыбнулся. – Ваш случай, насколько я могу судить, не самый сложный. И, думаю, нам бы удалось добиться успеха.
– Правда, что ли? – спросила она охрипшим голосом.
– А с чего бы мне вам лгать?
– Да-да, конечно, я не об этом…
– Понимаю, – кивнул он. – Конечно, сначала нужно произвести осмотр. Обсудить всё с вашими родителями – они, должно быть, очень тревожатся.
Если бы.
Дом мистера Лансдейла стоял на самом краю озера. На веранде женщина в белом читала книгу. Она же совсем как мама – пронзила Морег неожиданная мысль. Так похожа – белокурые волосы, точёный профиль. По берегу, радостно смеясь, бегали две рыженькие девочки в зелёных платьях. Бегали по лужам – и смеялись.
Смех и радость. Семья. Господи, неужели у кого-то в этом безумном, неправильном мире всё это есть?
На глаза Морег навернулись слёзы.
– Всё в порядке, милая? – встревожился доктор.
Она кивнула.
– Идём. – Он с улыбкой посмотрел на неё. – Поужинаем вместе. Хотя тебе, наверное, будет неинтересно с девочками, ты ведь уже взрослая.
– Морег! – услышала она голос Грейс со стороны чащи – и дёрнулась, как от удара.
– Мне пора. Простите, – прошептала она и похромала на голос. Не хотелось, чтобы эта девица появлялась здесь. Чтобы доктор увидел её и, конечно, сразу всё понял.
– Вот ты где! – Грейс, тяжело дыша, остановилась. Всплеснула руками: – Ну и вид у тебя! Видел бы мистер Фэйтон…
– Да папа не заметит, даже если я буду голышом разгуливать! – огрызнулась Морег. – И вообще, чего вы за мной-то гоняетесь? Вот, Вэл убежала к Чарли – и ничего.
– Мне снятся сны. Нехорошие. – Грейс помедлила. – И не про Вайолет, а про тебя.
Ах, как трогательно.
– Вы ещё и сны успеваете смотреть? Когда не бродите по дому? – брякнула Морег. И тут же об этом пожалела.
– Я хожу по ночам? – медленно проговорила она.
– Ну, не то чтобы… – начала было Морег, но Грейс схватила её за руку – не больно, но крепко:
– Нет уж, отвечай! – Но в её лице был не гнев, а страх. – Я хожу ночью? Как сомнамбула?
Делать было нечего: пришлось отвечать. А потом вести её к дому Малкольмов и показывать мерзкий натюрморт из чаш с водой, речного мусора и перчатки.
– Моя, – побледнев (хотя куда уж больше), кивнула Грейс, глядя на перчатку. – Но кто её сюда принёс? Это же не ты? – спросила она жалобно.
Хм, а может, хозяйка?
– Да зачем оно мне надо? – возмутилась Морег.
– Нам надо уехать, – сказала Грейс.
И разревелась – некрасиво, навзрыд.
Морег стояла столбом и не знала, что предпринять. Вот Вэл смогла бы обнять, утешить и всё такое.
– Я, пожалуй, домой пойду, – пробормотала она и пошла к выходу – торопливо, хотя Грейс на этот раз и не думала её преследовать.
* * *
Морег в очередной раз с тоской покосилась на пустую чашку. Солнце палило нещадно, хотелось пить – но нельзя же было второй раз проворонить дражайшую сестрицу! После вчерашних скитаний Морег уснула, едва голова коснулась подушки. И, естественно, упустила тот момент, когда Вэл убежала на встречу с Чарли.
Накануне вечером Грейс – неслыханное дело – отменила занятия. Допоздна сидела в этой вот беседке. Плакала, наверное. Морег даже жалко её стало: она-то здесь совсем одна, нет у неё ни сестры (пусть даже такой противной, как Вэл), ни воспоминаний о тех временах, когда этот дом меньше походил на склеп. Но, с другой стороны, никто леди Грейс волоком к алтарю не тащил. Сама выбирала.
Розовая шаль мелькнула среди деревьев. Затаив дыхание, Морег прильнула к прутьям решётчатого окна, но её ожидало разочарование: сестра была одна!
– Смотрю я, мистер Чарли не очень-то хорошо воспитан, – заявила она сердито, когда Вэл подошла поближе. – Даже до дома свою прекрасную даму не провожает!
– Ты что? – подняла брови Вайолет. – Да он только что довёл меня до ручья! Куда ты смотрела?
– Его с тобой не было. Не было, ясно тебе? Я его не видела!
– Так, успокойся, – Вэл примирительно взяла её за руку. – Чарли только что был здесь. Сегодня он меня познакомил с родителями, а потом проводил сюда. Что не так?
– А почему он не зашёл к нам, а?
– Потому что ему незачем.
– Потому что он не может, Вэл! Не может перейти через ручей! Тебе это ни о чём не говорит?
– То есть, по-твоему, Чарли – Водяной Конь? – скривилась она.
– Ну а что, если так? – запальчиво выкрикнула Морег. – Что, если ты в опасности?
Вэл звонко и обидно рассмеялась:
– Знаешь, солнышко, пора тебе развеяться.
Морег замерла перед дверью. Осторожно постучала. Конечно, папа очень не любит, когда ему мешают работать, но случай-то из ряда вон!
– Заходите уже, – раздражённо отозвался отец.
Кабинет изменился до неузнаваемости. Отец всегда был таким аккуратным! А сейчас всюду в беспорядке были разбросаны книги, растрёпанные, с библиотечными штемпелями. На рабочем столе – прямо на полированной поверхности – валялись окурки и почему-то стебли травы. На стенах висели мамины рисунки – но не законченные картины, а эскизы, наброски, которых Морег раньше не видела. Лошади, конечно же, – только их мама и рисовала. Но другие. И по спине Морег пробежал холодок узнавания. Потому что эту посадку рогатой головы, этот пристальный взгляд алых глаз можно было только повторить, а не угадать.
Отец сидел в кресле, прикрыв глаза. Такой уставший и потерянный, что у Морег сжалось сердце. И она поняла, что смирилась бы с присутствием Грейс – да что там смирилась, полюбила бы её! – если бы она смогла сделать так, чтобы папе стало хоть чуточку легче.
– Пап, – осторожно начала она. – У нас проблемы. С Вэл.
– Вэл, – повторил он, будто пробуя имя на вкус.
– С Вайолет. Твоей дочерью Вайолет, которая днями напролёт бродит по пустоши с каким-то юным джентльменом, которого никто из нас и в глаза не видел!
– Вайолет, старшенькая. И в чём же проблема? – он поднял на неё покрасневшие глаза. – Любовь всесильна: нет на земле ни горя – выше кары ее, ни счастья – выше наслаждения служить ей…
– Ты не понимаешь? Да что угодно может случиться! Может, у этого юноши дурные намерения. А может, происходит и кое-что похуже… – Она замялась.
– Проблема в том, что твоя сестра счастлива? А в том, что умерла твоя мать, лучшая из женщин, ты не видишь проблемы? – Он, шатаясь, поднялся из кресла ей навстречу. – Всё уже забыто, да? С глаз долой – из сердца вон?
– Господи, папа, да что с тобой? – растерянно пролепетала Морег. – Ты пьян?
– Ты хоть знаешь, как давно она умерла? Знаешь?
– В-восемнадцатого октября… Папа…
– Двести пять дней. Двести пять дней назад! – Слёзы побежали по небритым щекам. – А ты даже не похожа на неё. Никогда не была. Ты приходишь сюда, отрываешь меня от работы, и ради чего всё? Чтобы донести на сестру, которая, конечно же, в безопасности? – Он почти кричал.
Морег выскочила из кабинета. Почти на ощупь – слёзы застилали глаза – сбежала по лестнице.
Хромоножка. Уродина. Никому не нужное создание. Да пусть бы уже этот Водяной Конь явился поскорее и забрал свою добычу! На дно озера! Туда, где мама!
Она остановилась. До боли стиснула зубы.
Это ведь не папа. Он никогда не обошёлся бы с ней так. Да, хорошенькая, улыбчивая Вэл всегда была папиной любимицей. Но и Морег никогда не слышала от отца не то что ругани, но даже упрёка.
Что-то сделало его таким. Реветь-то, конечно, можно в три ручья, но папе это не поможет.
– А теперь, Морег Энн Фэйтон, вы успокоитесь и поразмыслите как следует, юная леди, – приказала она себе охрипшим от слёз голосом. И побрела по знакомой тропинке в лес – почему-то так, на ходу, думать было легче.
Кто-то пытается призвать Водяного Коня. Все эти знаки, амулеты, алтарь (ведь алтарь же?) в заброшенном доме – если не колдовство, то явная попытка колдовства.
Существует ли Конь – ладно, об этом пока не будем думать. Но тот, кто его приманивает к дому, уверен, что существует. Но чего он хочет? Извести и без того потрёпанный и обнищавший род Фэйтонов? Господи, да тут и без Коня можно справиться. Приходи в любую ночь и убивай. Замок на двери хлипкий, окна в гостиной открыты, – у отца, конечно, есть револьвер в кабинете, но откуда об этом знать злодею? Главное – зачем такие сложности? Рыскать по болотам, по пустоши, разбрасывать эти мерзкие плетёнки из водорослей, рискуя быть пойманным?
Морег наклонилась, сорвала ромашку. Пошла дальше, рассеянно обрывая тонкие лепестки.
До деревни – пять часов ходу. Да и зачем бы фермерам всё это проделывать? Поблизости живут только доктор Лансдейл с семьёй – уж они-то вне подозрений – и таинственный ухажёр Вэл. Тёмная лошадка.
Честно скажем: так себе каламбур, Морег Энн.
Откуда он взялся? Почему сестра ничего о нём не хочет рассказывать? Вайолет, конечно, не самое умное создание на свете, но должна понимать, какие слухи могут поползти по округе. Надо найти его. И поговорить с ним всерьёз. Но если он – Конь, то почему Вэл всё ещё жива?
А ещё есть…
– Морег, милая, подожди! – Грейс догоняла её. – Я слышала крики. Что произошло?
А ещё есть Грейс. Которой совершенно не за что любить двух своенравных падчериц и полусумасшедшего от горя мужа. Зачем ей нужна была женитьба? Чтобы сохранить доброе имя? Ну так всё, теперь она не соблазнённая девица, а мать семейства. Статус получен. А они ей больше не нужны.
– Всё отлично. – Морег обернулась. – Скоро будем ужинать?
– Глупая ты маленькая врушка. – Грейс нахмурилась. – Ну почему ты от меня прячешься?
Может, потому, что ты ходишь по ночам? Потому, что это твоя перчатка лежит в доме Малкольмов? Потому, что, пока тебя здесь не появилось, всё было отлично?
– Я попросила у отца разрешения съездить в город на ярмарку. Он мне отказал. Вот и всё.
– Но он так злился на тебя! Ты хочешь сказать, что это из-за ярмарки?
– Может, он немного и вышел из себя. – Морег, как могла, ускорила шаг – но проклятая нога, как назло, разнылась. – Имеет право. Он же отец всё-таки.
– Вот как раз поэтому он не имеет права! – гневно отрезала Грейс. – Ты его дочь! Тебе больно и плохо, а он гонит тебя прочь, как нашкодившего котёнка! Так нельзя.
– А ваш отец вас баловал? – Господи, скорее бы уже доползти до дома мистера Лансдейла, чтобы она отвязалась! Но, видимо, они уже прошли нужный поворот – отсюда красную крышу не было видно.
– Нет. Он был таким же самовлюблённым засранцем с монополией на горе.
Морег потрясённо уставилась на неё. Грейс, скромница Грейс произнесла слово на букву «з»?
– Когда умер мой брат, мне было так одиноко, что я чуть руки на себя не наложила. Мама уехала поправлять здоровье на воды. И мы с отцом остались вдвоём в огромном пустом доме. Днём он прятался от меня в кабинете, а по вечерам уезжал в клуб. Там, видимо, скорбеть было легче. Поэтому, знаешь, ничего удивительного, что я сбежала из дома с первым встречным, который не кривился, называя меня по имени, и готов был говорить со мной, а не терпеть моё присутствие. – Она замерла, тяжело и часто дыша. – И я никому, а тем более вам с Вайолет не пожелаю такого. Ненавидь меня. Но не молчи!
Оказалось, что и от Грейс может быть толк: о чём они с сестрицей говорили, Морег через стенку не смогла расслышать, хотя, чего уж там, и старалась. После беседы зарёванная Вэл вихрем ворвалась в спальню, перетащила свои пожитки в старый мамин кабинет и заперлась там. Обиделась, значит, на ябеду-сестру. Но хотя бы не пыталась удрать на очередную прогулку по лесам и долам с этим странным Чарли – и то хорошо.
Ужинали они вдвоём: Вэл отказалась спускаться наотрез. Молча доедали на кухне заветрившиеся тосты, запивая их горьким и невкусным чаем.
– Ничего, – сказала вдруг Грейс – Морег чуть чаем не поперхнулась. – Завтра всё закончится. Я пойду в деревню, договорюсь, чтобы вас с сестрой отвезли в городской дом. Если мистер Фэйтон хочет жить в склепе – его право. Вам двоим тут точно не место.
Отец пришёл вечером, когда Морег уже собиралась ложиться спать. Как ни в чём не бывало молча поменял свечи в канделябре на новые: толстые, кривоватые, из мутно-зелёного воска. Присел на край кровати. Грустно улыбнулся:
– Не обижайся, хорошо? Я очень скучаю по маме.
– Я тоже.
– Она этого не заслужила, – с неожиданной яростью произнёс отец. – Она была ангелом. Самым настоящим. С ней не должно было случиться ничего плохого. И Морри, я всё думаю: вот как так получается, что всякие дряни небо коптят, а Энни… – Он уронил голову на руки.
– Знаешь, что нам всем надо? – не выдержала Морег. – Собраться и уехать отсюда. В Монтроз, в Эдинбург, к чёрту на рога – лишь бы там не было озёр, маминых картин и запертых дверей! Посмотри, что с нами стало!
– Знаю, милая. Знаю. – Отец ссутулился. – Если бы это можно было исправить. Если бы Энни вернулась к нам. Если бы мы снова были вместе.
– Но мы не будем, папа! – Морег стукнула кулаком по одеялу. – Она умерла. А мы – пока ещё – живы! И надо играть теми картами, которые выпали, надо, папа, таковы правила…
Господи, ну какие ещё карты? Что я несу?
– Никогда я её не отпущу, – глухо проговорил он. – Ты спи, Морри, спи.
Он резко поднялся и вышел из комнаты. А Морег провалилась в беспокойный вязкий сон.
* * *
Комнату заливал тусклый серый свет. Сначала Морег подумала, что ей удалось проснуться рано утром, ещё до рассвета. И, конечно, обрадовалась: можно будет без суматохи собрать вещи, ещё раз переговорить с папой – может быть, сейчас он всё поймёт и уедет с ними?
А потом она увидела догоревшие свечи. Потёки мутного зеленоватого воска на скатерти. И поняла, что умудрилась проспать весь день напролёт.
Но как? И почему никто её не разбудил?
Морег торопливо оделась – умываться не стала, вода в кувшине, как обычно, за ночь затянулась ряской. Выбежала в коридор.
Никого.
– Вэл? Папа? – позвала она. И, немного погодя: —Грейс?
Они что, уехали? Бросили её здесь? Одну?
В папином кабинете было открыто окно. Холодный кусачий ветер перелистывал исписанные знакомым почерком страницы. Спотыкаясь о разбросанные по полу книги, Морег прошла к секретеру. Решительно выдвинула тот самый ящик.
Револьвер куда-то исчез.
Дверь спальни Грейс была распахнута настежь. Собравшись с духом, Морег заглянула в комнату. Бардак был не хуже, чем в отцовском кабинете: в сумерках белело сброшенное на пол одеяло, тускло поблёскивали осколки разбитого зеркала, а на двери —
Никаких обмороков, ясно тебе, Морег Энн? Только попробуй!
– а на двери чьи-то пальцы прочертили четыре кровавых полосы.
Она вбежала в беседку – непонятно зачем, просто по глупой детской привычке. Именно тут младшая мисс Фэйтон обычно пряталась, нашкодив, от праведного гнева Вэл.
На скамейке кто-то процарапал ножом: «Беги». От последней буквы тянулась вниз стрелка. Наверное, у пишущего просто рука соскользнула – но Морег заглянула под скамейку.
Подняла револьвер, завёрнутый в грязный платок.
И побежала. Что ей ещё-то оставалось?
Этот аккуратный кирпичный особняк словно бы вырос из лесного тумана. Морег готова была поклясться, что раньше не видела этого дома. И этой тропинки. А ведь позавчера она всё тут обошла!
– Господи, – Морег постаралась поудобнее перехватить револьвер, но рукоять неприятно скользила в потной ладони. – Господи, Вэл…
Калитка легко, без скрипа, подалась вперёд. Морег недоумённо огляделась по сторонам. Опрятный чистенький садик – розы, подстриженная трава, выложенная щебёнкой дорожка. Ничего странного и жуткого. Дом как дом.
А что, если всё это морок? И на самом деле вокруг нет ничего, кроме топкой трясины, медленно обволакивающей ступни, и болотных огоньков, мечущихся над чёрной водой?
И тут она услышала короткий, резко оборвавшийся крик.
– Вэл! – Морег ринулась напролом через сад, прямо через колючие кусты роз.
…На площадке перед домом был накрыт стол. Вэл промакивала салфеткой пятно от пролитого на платье чая. Вокруг неё суетился невысокий черноволосый юноша в клетчатом костюме-двойке. А пожилая чета – наверное, родители Чарли – ошарашенно уставились на неё, Морег. На её грязное, изорванное платье, на револьвер в трясущихся руках.
– Добрый вечер, – только и сказала она.
– Ты просто превзошла саму себя, крошка Морри, – шипела Вэл, пока они поднимались на второй этаж. – Обязательно было говорить, что ты моя сестра? А зачем было уродовать им газон? Боже, стыдоба-то какая. Что теперь его родители о нашей семье подумают?
– А нельзя было сразу сказать, что он настоящий? – шмыгнула носом Морег.
– Так, ты пистолет-то отдай, – встревожилась Вэл.
– Револьвер.
– Неважно. И иди отдохни, а я попробую им объяснить… хотя что тут объяснишь. – Она обреченно махнула рукой.
Морег плакала. От радости – что Вэл жива и в безопасности, что скоро, судя по всему, она переедет в эту уютную усадьбу и посадит розы, вытоптанные мерзкой младшей сестрой, и будет гулять по саду со своим пугливым Чарли, и забудет про них с папой – и правильно, туда и дорога…
Папа!
Он там совсем один. С этой ведьмой.
Конечно, ведьмой – какие теперь могут быть сомнения? Кто мог беспрепятственно разбрасывать по двору всю эту мерзость? Превратить папу в бледную тень прежнего себя?
И кто вчера напоил Морег этим проклятым чаем, от которого она проспала весь день напролёт?
И в деревню Грейс собралась не просто так. Алиби – вот что ей нужно. Это же идеальное преступление. Призванный ею Водяной Конь придёт за папой, утащит его на илистое дно озера – а эта сволочь потом, вытирая лживые слёзы, будет рассказывать, как пыталась уберечь мужа от самоубийства, но, увы, слишком сильна оказалась его печаль. И кто поверит неразумной девчонке, лепечущей что-то про колдовской ритуал?
Должно быть, он что-то заподозрил, попытался её остановить, но не смог. И тогда увёл её в лес, подальше от Морег. Оставил ей револьвер в беседке – он же знал, знал, куда точно побежит трусишка Морри, когда ей страшно и плохо…
Морег взяла револьвер с каминной полки. Поправила накидку на диване. И осторожно, стараясь не шуметь, выскользнула из комнаты.
* * *
Имение Лансдейлов белело неподалёку – значит, до дома оставалось не так уж далеко. Хуже было другое: уже почти стемнело. Полная луна сияла на густо-сиреневом небе. Если Водяной Конь придёт сегодня…
– Морег, милая, что ты здесь делаешь? – как и в прошлый раз, он застал её врасплох. Появился, словно призрак, сотканный из тумана и её одиночества.
– Мистер Лансдейл, моя мачеха хочет убить папу! Она ведьма, она призвала Водяного Коня, и он уже приходил несколько раз, а сегодня полнолуние, и…
Ты хоть понимаешь, как всё это звучит?
– Вы мне не поверите, конечно, – обречённо прошептала она. – Простите. Я пойду.
– Почему же? Тут жуткое и гиблое место. И тебе я верю. Ты не из тех, кто врёт, так ведь, Морег Энн?
Она кивнула.
– Но нам надо вооружиться как следует, чтобы защитить твоего папу.
– У меня есть револьвер!
– Ненадёжно, – с сомнением произнёс мистер Лансдейл. – Против колдовства нужно другое оружие, милая. Идём, тут же недалеко!
И она перешагнула через ручей. Он прав, прав. Разве можно застрелить Водяного Коня?
– А если я его встречу, мама? Как его узнать?
– Он хитёр, – мама чуть ли не шепчет. – Водяные Кони – оборотни. Они превращаются в тех, кто нам желанен больше всего на свете. Девушки видят статного темноволосого молодца. Юноши – деву в зелёных одеждах.
– Красивую? Как наша Вэл?
– Почти, – кивает мама. – Но ты не бойся: у Водяного Коня нет над тобой власти по ту сторону ручья. Лишь на берегу озера он опасен.
– И что мне делать, если я его встречу? Ну, а вдруг?
– Беги и не оглядывайся! Ну, может, самую чуточку.
И мама смеётся. Звонко и радостно, как умеет только она.
Морег недоумённо сощурилась: на земле тоскливо белели лепестки ромашки.
Но как? Ведь вчера они с Грейс стояли на этом самом месте. Как можно было не заметить дорогу к дому Лансдейлов? Вот же она – широкая, просторная.
– У нас тебе всегда рады, маленькая Морег. – Он легонько подтолкнул её вперёд.
Девчушки побежали к ней навстречу. Не разжимая рук. Не открывая глаз. С мокрых волос стекала вода.
Женщина в кресле-качалке медленно подняла голову.
Они превращаются в тех, кто нам желанен больше всего на свете…
– Мама? – прошептала Морег.
И сразу же поняла: нет, не она. В этих глазах не было ни любви, ни тревоги, ни узнавания. Только отражение чёрной озёрной глади. И бесконечная усталость.
Лунный свет заливал берег. И в этом безжалостном свете всё таяло, теряло цвет и форму. Дом – солидный, кирпичный – будто растворялся в сумраке ночи, сквозь него уже можно было рассмотреть очертания деревьев.
– Энни! – смутно знакомый голос вырвал Морег из сонного оцепенения.
Отец шёл по кромке воды, держа фонарь в высоко поднятой руке. Тени растерянно метались по земле.
– Это не она! – крикнула Морег. Точнее, попыталась крикнуть – онемевшие губы еле шевелились, а горло сдавила судорога.
– Морри? – пробормотал он растерянно, глядя на неё запавшими глазами. – Морри, да какого ж дьявола? Тебя не должно здесь быть!
– Но, как видишь, она здесь, – доктор Лансдейл положил руку на плечо Морег – и та вздрогнула от обжигающе ледяного прикосновения. – А что, славная девочка. Мне нравится.
– Это не её ты должен был забрать! А ту девку! Я же всё сделал как надо! – выкрикнул он в отчаянии. – Призвал тебя, отдал её вещи в залог, заманил сюда.
– Любопытно. – Пальцы больно стиснули плечо Морег. – Только вот что-то я не вижу здесь вторую миссис Фэйтон.
– Она где-то здесь! – Отец швырнул фонарь на траву. – Она здесь, клянусь! Я сейчас, сейчас притащу тебе эту тварь, и… Господи, Морег, да уходи уже! Что ты смотришь?
– Папа, да что творится-то? – беспомощно выкрикнула она.
– Есть ритуал… – Отец болезненно скривился. – Помнишь, Морри, ты говорила про карты? Я просто решил сыграть по своим правилам.
– Это называется «шулерство», – отозвался мистер Лансдейл. – Как по мне, грязноватое дельце для столь умного и образованного джентльмена. Видите ли, милая мисс Фэйтон, ваш папенька решил, что он вправе решать, кто заслуживает гнить на дне озера, а кто нет. И вызвал меня, чтобы я вернул ему его ненаглядную Энни, а взамен забрал никчёмную девицу, которой всё равно никто не хватится.
– Пап, он ведь врёт? – Морег вырвалась из-под руки Лансдейла и рванулась навстречу отцу. – Ты ведь не стал бы? Не поступил бы так с Грейс? Это же всё она, да?
Отец молчал, опустив голову.
– Только есть одна деталь, – вкрадчиво произнёс Лансдейл. – На обмен я согласен, но на равноценный. Морег и Энни, Энни и Морег… Выбирай, мой оккультный друг.
– Да! – поскорее выкрикнула Морег – чтобы не слышать, как он соглашается. Потому что после такого любое посмертие будет невыносимым. – Забирай меня, слышишь, ты?
– Морри, нет, что ты такое говоришь? Стой! Подожди!
И тут из темноты вышла Грейс – бледная, с растрёпанными волосами, с веткой омелы в левой руке. Правая, перевязанная окровавленной тряпкой, болталась вдоль тела.
Ветка мелькнула в воздухе. Лансдейл дико и страшно закричал и схватился за лицо. Из-под пальцев потекло что-то чёрное. Девочки пронзительно завизжали и отпрянули в сторону.
– Добрый вечер, ублюдок! – крикнула Грейс отцу. – Морри, идём! Пусть они сами разбираются!
Она размахнулась и ещё раз хлестнула Лансдейла веткой…
Нет, уже не Лансдейла.
Тьма вокруг него сгустилась – и оказалась такой ослепительной, такой звенящей, что Морег закричала. И, как в дурном сне, ноги словно бы приросли к земле.
Водяной Конь принял своё истинное обличье. Жуткое, надо сказать. Мама бы, наверное, добавила: и прекрасное, – но Морег не видела красоты ни в оскале голодной пасти, ни в гипнотическом сиянии алых глаз.
Кто-то – Грейс? Отец? – схватил Морег за руку и потащил прочь, напролом, через лес. Как-то отстранённо – эту холодную трезвую мысль кто-то словно бы подбросил в её голову – Морег подумала: а до ручья ведь двадцать шагов, не больше. Но какие двадцать шагов!
Ветви деревьев, будто их терзал невидимый ветер, хлестали её по лицу и рукам. Земля – жадная, сырая, проснувшаяся от векового сна – чавкала, с неохотой отпуская ступни. А неба, казалось, и не было – только чёрная тень Водяного Коня, заполнившая собой всё и бесшумно скользящая по мокрой траве.
Грейс швырнула ветку омелы в мутную воду ручья – и та сразу вскипела, засияла, словно подсвеченная солнцем. Ряска подёрнулась зеленоватым огнём.
Конь замер, словно путь ему преградила невидимая стена. Грива из сотен огненных змей развевалась, словно по ту сторону ручья свирепствовал ветер.
– Не смотри! – раздался голос Грейс прямо над ухом. – Ему только этого и надо! Закрой глаза и не шевелись!
Но она не могла. Не могла не смотреть.
Отец стоял на том берегу, рядом с беснующимся Водяным Конём, который его словно бы не замечал. Отрешённый и совсем седой. И смотрел в густой туман, наползающий с озера.
– Там её нет! – крикнула Морег. – Папа, не надо!
– Не смей! – заорала Грейс. – Ради неё – останься!
Он обернулся. Посмотрел на Морег:
– Тебе так будет лучше, Морри. Нам всем так будет лучше. Прости.
И неуверенной, спотыкающейся походкой побрёл в лесную тьму.
* * *
Морег стояла на берегу озера. Все хлопоты о переезде решила взять на себя Вэл, внезапно проявив недюжинную практическую смекалку: договорилась насчёт перевозки вещей за полцены, наняла слуг, которые облагораживали дом перед продажей.
Ей было проще справиться со всем этим. Она ведь не видела, как папа уходил в туман. И, конечно, не поверила бы во всю эту жуткую историю. Никто бы не поверил; Грейс правильно сделала, что наплела окрестным жителям историю о самоубийстве обезумевшего от горя вдовца.
Только он ведь не умер. Он просто ушёл и сейчас где-то здесь, рядом…
Морег осторожно шагнула вперёд. Край ботинка коснулся кромки воды. По поверхности озера пробежала лёгкая рябь.
– Попрощалась? Нас уже ждут, Морри. Пора.
Она обернулась. Грейс в чёрном вдовьем платье, которое висело на ней, как на вешалке, – всё-таки у добрейшей матери Чарли была совсем другая комплекция, – стояла, прикрывая глаза от солнца левой рукой. Правая до сих пор висела на перевязи.
– И не страшно тебе? – спросила она, подойдя поближе. – У меня мороз по коже от этого места.
Морег медленно помотала головой.
– Он бросил меня, – проговорила она. И вздрогнула: за последнюю неделю она отвыкла от звука собственного голоса.
– Не сегодня, – жёстко сказала Грейс. – А уже давно. В тот день, когда решил, что мёртвая жена важнее двух живых дочерей.
– И я теперь одна.
– Это уж тебе решать. Я не стану врать, что жизнь всегда прекрасна. Но, Морри, она бывает прекрасна – и, как по мне, этого достаточно, чтобы не спешить на ту сторону. И даже у самых гнусных и никчёмных живых есть то, чего лишены лучшие из мёртвых. Право на выбор и право на надежду. У тебя есть семья. Я и Вэл. Обе – не подарок, знаю…
– Но надо играть теми картами, которые выпали?
– Именно. А не опрокидывать стол и уходить в ночь. Кстати, это какой-то семейный фольклор, про карты?
Морег слабо улыбнулась.
– Теперь, наверное, да, – сказала она. – Идём уже. А то замёрзнешь.
И пошла – не оборачиваясь, оставляя озеро за спиной.
Навсегда.
