Глава 34. Финальный свисток

Добродеев перезвонил Монаху через пару дней и сказал, что Поярков будет ждать их сегодня в четырнадцать ноль-ноль.

Поярков и Монах рассматривали друг друга. Маленький, лысоватый, кажущийся полусонным в своих очках с толстыми линзами Поярков и большой благодушный бородатый Монах.

— Из служителей культа? — спросил Поярков, присматриваясь к Монаху.

— Нет, путешественник, — ответил Монах.

— А Шепель вам зачем?

— Интересно было бы проникнуть во внутренний мир преступника, — сказал Добродеев. — Олег Христофорович у нас психолог и экстрасенс.

— Не получится, Шепель отказался от встречи.

— Он признался?

— Нет, он ни в чем не признался. Кроме драки, естественно. — Поярков задержал взгляд на синяке под глазом Монаха. — Никогда бы не подумал, что экстрасенсы не дураки подраться.

— Так получилось, — скромно заметил Монах. — Случайно. Я могу передать ему записку?

— Записку? Ну… я думаю, можно. Дадите прочитать? — ухмыльнулся Поярков, взглядывая на Добродеева.

— Дам. — Монах вытащил из кармана джинсов сложенный листок. — Пожалуйста.

Следователь развернул листок. Там была всего одна строчка. Добродеев вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что там написано.

Поярков поднял глаза на Монаха, сложил листок и потянулся к телефону…

— Как ты догадался? — спросил Добродеев.

— Я не догадался, Леша, я же не гадалка. Я путешественник, психолог и где-то волхв. Я сел, подумал, разложил все по полочкам. Проанализировал. Люблю анализировать. Кроме того, у меня богатый жизненный опыт, как тебе известно.

Они сидели за своим «клубным» столиком в заведении гостеприимного Митрича. Добродеев, сгорающий от нетерпения, и Монах, спокойный, как удав после сытного обеда, по его собственному выражению. Бормотал телевизор над стойкой бара, в зале было полутемно и очень уютно. Митрич, перетирая стаканы, с симпатией поглядывая в их сторону.

— Ну! — подтолкнул Добродеев.

— Что такое психотип знаешь?

— Знаю. И что?

— Психотип — то, что держит каждого из нас на коротком поводке. Взять тебя, Леша. Ты привираешь, изменяешь жене, сплетничаешь, суешь нос не в свое дело, кроме того, ты гулена и обжора… в хорошем смысле слова. Не обижайся. Правильные люди — скучные люди. С тобой весело, во-первых, а во-вторых, ты влезаешь в любую авантюру, за что я тебя и ценю. Ты не жаден, не способен на подлость, ты молод душой. Кроме того, у тебя сравнительно высокий коэффициент интеллекта. Поэтому ты классный журналист и вообще человек. У нас много общего. Согласен?

— Я не изменяю жене, — сухо сказал Добродеев. — И что из этого следует?

— А вот что. Шепель по прозвищу Кинг-Конг толстокожий и жестокий тип, умеющий делать деньги. Не лишен романтических порывов: в свое время женился по любви на бедной учительнице музыки. С тех пор утекло много воды. Учительница превратилась в светскую даму, меняющую любовников, а Шепель ударился в бизнес и очень преуспел. До жены, как я понимаю, ему особого дела не было. Иногда ему везло, иногда нет. Два раза он терял все, затем поднимался. Играет на грани фола, любит риск, не колеблясь, бьет врага промеж глаз, причем нападает с открытым забралом. Это вкратце о нем. Согласен?

— Допустим. Что дальше?

— Идем дальше. Он врет, что провел ночь в Зареченске, а сам был в собственном доме в ночь убийства жены. Засветился на фотографии, не пофартило. Значит, есть человек, который застукал Шепеля в доме и сделал снимок. Кому выгодна смерть жены? Мужу в первую очередь. Это классика.

Через полгода начинаются убийства. Первая жертва — актер. Замысел убийцы выдает в нем человека с фантазией, незаурядного, творческого, не чуждого романтики. Ох, уж эти мне романтики со знаками! К тому же эрудированного и, я бы сказал, эстета с вывертами. Ему мало убить, ему нужно устроить зрелище.

Убийство второе. Ясновидящая. Те же фантазия, творчество, романтика, витиеватость.

Убийство третье. Стриптизерша. Красивая мертвая женщина в красном платье среди растерзанных растений.

А теперь ответь мне, друг мой Добродеев, как, по-твоему: Шепель, прямой как рельса, способен на такое буйство красок и фантазии или нет?

Я знаю, что ты мне ответишь, Леша. Нет, скажешь ты, Кинг-Конг на такое буйство красок и фантазии не тянет. Делать деньги или броситься на беззащитного человека и дать ему по морде, — Монах потрогал синяк под глазом, — это мы запросто, а устроить феерическое зрелище — извини-подвинься, кишка тонка.

— Факты вещь упрямая, — сказал Добродеев.

— Верно. Но умные люди говорят, если факты противоречат теории, к черту факты. У нас есть некто, подозреваемый в убийстве; есть мотив, есть возможность, есть оружие… в смысле, шнур от портьеры. Его шантажируют, он убивает всех, кто был в доме в ту роковую ночь. Безупречная логика.

Тут главное, доказать, что Шепель был в доме. Все, Леша. Есть доказательство, следовательно, предполагается убийство, а далее шантаж. Свидетели показали, что супруги жили плохо, что у жены были любовники, что накануне они крупно поскандалили, и муж уехал, хлопнув дверью. Кви продест? Кому выгодно убийство жены? Мужу. Кому выгодно убийство шантажиста? Ему же.

Его изобличают с помощью вещдока, опрокидывают его алиби… с нашей помощью, и машина правосудия начинает набирать обороты. Дальше начинаются следственные действия: тягомотина с алиби в случае каждого убийства, опрос соседей жертв с демонстрацией фотографии убийцы, и многое другое. Отмазывать Шепеля возьмется наш виртуоз от права, на котором клейма негде ставить, мэтр Рыдаев. И так далее.

А если представить себе на минуту, что Шепель ни при чем? Жену он не убивал, и предполагаемых шантажистов он тоже не убивал. В таком случае, кто затеял весь этот театр? Подумай, Леша, и скажи, кто он, этот виртуоз.

— Не Шепель? — изумился Добродеев. — Как это не Шепель? А кто?

— А ты подумай, Леша.

— Откуда я…

— Леша, я сказал, подумай, — перебил его Монах. — У тебя все карты на руках. Ответ лежит на поверхности. Дважды два всегда четыре. Ну?

Добродеев сосредоточенно думал.

— Даю наводку. Отбрось всех, кто ничего не знал.

— В смысле не знал, что Шепель был в доме? — Добродеев задумался. — Ну тогда остается один Крамер… Это Крамер?

— Бинго! Это Крамер, Леша. Затеять все мог только один человек — тот, кто мог доказать, что Шепель был дома в роковую ночь, а значит, мог убить жену.

— Ты хочешь сказать, что Шепель не убивал жену?

— Именно это я хочу сказать. Увидев Шепеля, тайно появившегося в доме и не лезущего на глаза публике, Крамер понял, что у него появился шанс с ним сквитаться. Сквитаться с успешным, жестоким, прущим напролом Шепелем, из-за которого он потерял деньги, который не взял его в бизнес, по сравнению с кем он чувствовал себя ничтожеством. Возможно, было что-то еще. Он убил Викторию, понимая, что в убийстве обвинят Шепеля, и свидетелем обвинения будет он сам. Главное — Шепель был в доме, и алиби у него нет. Убийства Виктории ему показалось мало: а вдруг Шепелю удастся сорваться с крючка, адвокаты докажут убийство в состоянии невменяемости, отмажут, и он придумал схему с мнимым шантажом…

— Что значит мнимым?

— Потому что шантажа как такового не было. Крамер не шантажировал Шепеля, он попросту начал убивать всех, кто был на юбилее Виктории Шепель, рассчитав, что в убийствах обвинят Шепеля. Тот был в доме в ночь убийства, был кто-то, кто его видел и якобы стал шантажировать, вот он и стал убивать всех подряд.

— Почему ты думаешь, что Крамер его не шантажировал?

— А как, по-твоему, Леша, стал бы Шепель платить за преступление, которого не совершал? Не стал бы. Никто не стал бы, так как это не имеет смысла. Шепель не убивал жену и не стал бы платить. Если бы дошло до шантажа, он признался бы, что да, был в доме, так получилось, но не убивал! Узнав об убийстве, был потрясен, смалодушничал и не сообщил об этом следователю, о чем сейчас сожалеет. Нанял бы Рыдаева… и так далее. То есть соскочил бы с крючка, если коротко. Ему незачем было платить. И Крамер решил довести ситуацию до точки кипения, после которой вина Шепеля стала бы очевидной: убийство, шантаж и новые убийства. А потом он отправил бы следователю фотку Шепеля с датой. Якобы оставшийся в живых гость понял, что происходит, и испугался. Ну, допустим, шантажировал… что было, то было, о чем сожалеет. Как-то так.

— То есть ты хочешь сказать… — Добродеев задумался. — Невероятно! Крамер убийца? Черт его знает, Христофорыч… а ты уверен? — Он смотрел на Монаха, словно пытался определить, не дурачит ли тот его. Монах кивнул, что уверен. — Мнимый шантаж, интриги, коварство, ведьмовство… Знаки! Это же какие изобретательные мозги надо иметь! Прямо Средневековье! Даже не знаю… — Журналист все еще пребывал в состоянии обалдения.

— Меня тоже с самого начала занимал вопрос: зачем знаки? Допустим, некто хочет устранить парочку неугодных людей, которых никто никогда между собой не связал бы, если бы не знаки. Зачем, спрашивается? Ни я, ни ты, ни Шепель не стали бы оставлять знаки. Они просто не нужны! Жертва шантажа убирает шантажиста, схема простая, как прямая линия. А наш убийца нагнетает интригу, упивается сложными схемами, увлекается шарадами, что выдает в нем человека творческого, с огоньком. Правда, недопонятого и недооцененного, что опасно само по себе. Ида сказала, что Крамер историк по образованию, написал пару приключенческих пьес, которые не сумел никуда пристроить… даже нашему театру предлагал, но там не вняли; увлекался детективами. Похоже, Леша, что наш невостребованный гений написал третью пьесу и, собираясь покинуть город, хотел громко хлопнуть дверью. И начал с Пети Звягильского… тут смешались и банальная зависть, и желание отомстить всему театральному цеху. Вот он и придумал знаменитому актеру феерическую роль в своей пьесе. Это чисто гипотетически, как ты понимаешь, я ни на чем не настаиваю. Я человек скромный.

Добродеев иронически хмыкнул.

— И еще. Ида сказала, что муж остался равнодушен к смерти любовницы… во всяком случае, так ей показалось. Он не любил Викторию, и я допускаю, что для него связь с ней была возможностью вставить Шепелю фитиля. Жаль, что он погиб, я с удовольствием поговорил бы с ним. Светлана упомянула, что летом видела Крамера с Русланой. Амбал, которого видел бывший муж ясновидящей, возможно, тоже Крамер. Я думаю, это сумеют доказать.

— Крамер не амбал, Христофорыч.

— По сравнению с Мишей Сотником любая мужская особь выше ста шестидесяти уже амбал. Докажут, Леша. Все докажут и найдут свидетелей. Главное, заставить поменять ракурс и взглянуть на проблему сбоку, сверху… из-под шкафа, короче, как-нибудь по-другому. И мы это проделали.

— А что ты написал ему?

— Я написал, что знаю, кто убил его жену. Когда мы встретились, я изложил ему свою версию. Я почти угадал… были какие-то мелкие незначительные детали, до которых я не додумался. Он рассказал, что после скандала с женой помчался в Зареченск… просто так, был там пару раз в молодежном лагере, вспомнил местный дом культуры, танцы, девочек… и ностальгия скрутила его со страшной силой. На улице зацепил барышню, спросил, где гостиница, пригласил поужинать, так как не хотел оставаться один. Девица попалась смешная — подпила и читала стихи, а потом вырубилась. А он задумался о смысле жизни и понял, что живет не так. Ему стало стыдно, что оставил жену в такой день, и он помчался на попутке домой мириться. За руль сесть побоялся, так как был подшофе. Говорит, он даже не прятался. Правда, проник в дом с черного хода, не желая встречаться с гостями, которых не жаловал, и сидел около часа в своем кабинете, работал с бумагами. А потом пошел в спальню жены, думая дождаться ее там. Стоя под дверью, услышал внутри голоса жены и какого-то мужчины. Он плюнул и вернулся в Зареченск. А Крамер убил Викторию…

— А почему все-таки Шепель не рассказал, что слышал голоса?

— Сначала не решился признаться, что был в доме, а потом уже было поздно. Помнишь, его с гипертоническим кризом увезла «Скорая»? Здоровый сильный мужик, и вдруг «Скорая»! Для него убийство жены оказалось полной неожиданностью, он понял, что ему грозит, и запаниковал. Такие, как Шепель, плохие актеры, они не умеют притворяться…

— А кто открыл сейф?

— Возможно, сама Виктория. Кстати, Шепель нашел пропавшие украшения жены в китайской вазе с букетом засушенных цветов. Он говорит, что хотел провести частное расследование, но побоялся, что может попасть в руки шантажиста.

— Подожди, Христофорыч! Если Крамер собирался подставить Шепеля, зачем он взял драгоценности? Это дало повод считать, что убийство совершил грабитель…

— Логично, Леша. Ты мыслишь в правильном направлении. Крамер их не брал. Я думаю, ограбление очень его удивило. Убийство произошло около двух ночи, обнаружили тело в десять утра. За это время в спальню мог зайти кто угодно. Например, бывший друг жертвы, восточный человек; также мог сунуть нос лузер Кирюша Сутков… Даже Тамара Сотник, забежавшая к подруге поболтать перед сном. Понимая, что их всех обыщут, вор спрятал драгоценности в вазу, рассчитывая забрать их позже. Поскольку у Камаля и Суткова надежды еще раз попасть в дом Шепелей не было, я ставлю на ясновидящую. Тем более она любила украшения. Если она держала их в руках, то там остались отпечатки ее пальцев, это нетрудно проверить.

О том, что происходят убийства, Шепель не имел ни малейшего понятия. Никого из гостей с тех пор не видел. Один раз в мегацентре наскочил на Иду и пригласил ее на кофе. А в тот вечер шел к ней, чтобы выразить соболезнования, спросить, не нужна ли помощь. Увидел меня, подлого папарацци, решил, что я подглядываю за несчастной вдовой, не сдержался и настучал мне по физии, о чем сильно сожалеет.

Я упомянул ранее, что Ида, по сути, спасла его, отдав мобильный телефон мужа следователю. Это не совсем так, Леша. Снимок послужил возможным доказательством шантажа и объяснил убийства. Если бы не включился твой покорный слуга, — Монах постучал себя по лбу костяшками пальцев, — загремел бы Шепель далеко и надолго. А Крамер смотрел бы сверху и радовался.

— Насчет сверху не уверен, скорее, снизу. Да, Христофорыч… удивил ты старика Добродеева. Удивил. Мне бы и в голову не пришло, что Крамер — это наш Чернокнижник!

— Он же Игни, он же ведьмак, он же Черный маг. Ракурс, Леша. Все дело в ракурсе. Между прочим, Шепель предложил мне должность психоаналитика, говорит, мода теперь пошла такая — каждая приличная компания должна разжиться собственным психоаналитиком. И платня приличная.

— А ты что?

— Обещал подумать. Кстати, он готов дать интервью и ответить на все дурацкие вопросы.

— Спасибо, Христофорыч! — обрадовался Добродеев. — В городе только и разговоров! Жалко только, что обошлось без ведьм, народ любит страшилки.

— Кстати, о ведьмах! — Монах хлопнул себя ладонью по лбу. — Надо бы навестить Саломею Филипповну. Она еще тогда сказала, что от этого дела смердит, что оно сундук с двойным дном. Как в воду смотрела… а ты говоришь, обошлось без ведьм. Куда же нам без ведьм! Без ведьм никак. А посему, предлагаю принять, Леша… накатить, как говорит мой друг детства Жорик, за ведьм в повседневной действительности и за жизнь, которая продолжается. Пока мы живы, она всегда продолжается. А потом за нас, а потом за творческий потенциал Клуба толстых интеллектуалов, а потом за Митрича! Работы непочатый край, Леша, не будем терять время. Давай!

Тут вдруг загудел добродеевский телефон. Журналист схватил его и закричал:

— Да, да, слушаю! — Он открыл рот, на лице его обозначилось изумление. — Спасибо! — закричал через минуту и уставился на Монаха. Тот спросил: — Это компаньон?

Добродеев кивнул.

— Он порвал перчатку и оцарапал руку, на кронштейне осталась кровь…

— Чай пила? — строго спросил Монах. Они снова сидели в ее кухне, Ида возилась с кофеваркой.

— Все время пью. Знаешь, Олег, мне уже лучше. Честное слово! Я не думаю о болезни, меня даже не тошнит, и голова почти не кружится. Вот твой кофе.

Она поставила перед ним керамическую кружку. В глаза ему она не смотрела.

— Сядь, девочка. Я хочу тебе что-то сказать. — Он взял ее руку. — Послушай бродягу, который вдоволь поболтался по свету и кое-что в этой жизни уразумел, а потому способен дать дельный совет.

Она подняла на него несчастные глаза:

— Я ничего не понимаю, я не могу поверить, что Толя… Неужели рядом со мной был чужой человек, которого я совсем не знала? Он убивал, потом приходил домой, мы сидели за ужином, и он рассказывал, как прошел день… Но, если бы не он, я бы умерла. Господи, почему все так плохо и так сложно? — Она заплакала.

— Ида, послушай меня, — внушительно зарокотал Монах. — Один умный человек сказал, что в душе человека уживаются небеса и бездна. Сказал, конечно, красивее и многословнее, но смысл таков. Толя тащил тебя из болезни, верно, но если бы случилось наоборот, разве ты бросила бы его? Смотри на это как на светлую сторону его характера, на то, что хоть немного сгладит… остальное. Все, Ида. Точка. Пей травяной чай, думай о домике на берегу моря, дружи со Светланой — в ней мощный заряд положительной энергии. Купи себе косметики поярче, еще чего-нибудь для тонуса… красивое красное платье или шляпку. И больше не плачь. Жизнь — путешествие, и главное в этом путешествии не останавливаться, а идти вперед. Все время идти вперед. Ты меня поняла?

Ида кивнула…

…Она лежала на полу, глаза ее были закрыты; Монах горой возвышался рядом. Гудел басом, как большой мохнатый шмель; от его ладоней исходило тепло.

— Ум-м-м-м, — гудел Монах в бороду, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. — Бу-у-у-у…