Эпилог
P.S., или Что же было потом
Дорогие мои читатели! Вы, может быть, с некоторым внутренним неудовольствием и даже раздражением выскажете мне, что нельзя же так резко обрывать рассказ о столь интересных и волнующих событиях. Это даже в какой-то мере просто бесчеловечно, ведь после такого красивого романтического признания в любви естественно хочется узнать, а как же в дальнейшем, после этого насыщенного событиями вечера продолжились отношения Уфимцева и Евы. Это же безумно интересно! Неужели у них все сложилось хорошо? Ведь вполне понятно, что иногда хочется хоть совсем немного порадоваться за людей, потому что счастье — оно такое трудное даже в самых красивых сказках, ну а в жизни — куда еще как сложнее.
А что же стало в городе после концерта? Интересно, как дела у Валерия Ивановича Шумилова и его сына Алексея? Отдохнул ли Шумилов старший в солнечной Ницце? Или, быть может, это оказалось простым розыгрышем? Ведь многие на собственном опыте, к сожалению, познают, что частенько и такое случается. Добрался ли до дома, до родной Костромы Василий Семенович Бережковский, и не случилось ли с ним в дороге еще чего-нибудь неприятного? Согласитесь, что так бы этого не хотелось! И масса других самых разных вопросов…
Совершенно с вами согласен и даже очень и очень рад, что эти самые вопросы возникли и не оставили вас равнодушными к судьбе моих книжных героев. Поэтому, друзья мои, попробую изложить все, что я знаю о последующих событиях, в понятной и удобной для вас логической последовательности.
Итак, бомба взорвалась. Никто, конечно же, не предполагал, что подобное культурное мероприятие по своим последствиям можно будет сравнить с взрывом смертоносного оружия, многочисленными осколками поражающего все и вся на своем пути. Но, поверьте, что это было именно так. Сила воздействия мэтров сцены, знаменитых кумиров публики была настолько сильна, настолько поразительна, что последовала незамедлительная молниеносная цепная реакция. Эмоции буквально выплескивались через край, неся с собой самые страстные самые восхитительные эпитеты, на что только способно это средство общения, каковым является наш несравненный человеческий язык. Да это и неудивительно. Все мы с детских лет до окончания жизни жаждем чуда, необыкновенного, настоящего чуда, которое вот-вот, но непременно должно произойти. И вот это чудо наконец-то свершилось! И поверить в него так же сложно, как если бы этого и вовсе не было.
Одни осколки попали в средства массовой информации, которые начали, захлебываясь в эпитетах, кричать о том, что произошло в «Арене — 2000», уже в первых ночных новостях, и рассказы их были похожи на чистую фантастику. Выступавшие категорично утверждали, что своими глазами видели и Собинова, и Шаляпина, и Энрико Карузо и всех, всех остальных выступавших на сцене и речи этих самых очевидцев, как могло показаться, больше походили на бред сумасшедших, внезапно и дружно покинувших больничные койки соответствующих заведений. Ведущие новостей и их гости терялись в догадках, как такое могло случиться и в чем все-таки кроется секрет подобного действа. Ведь должна же быть какая-то разгадка. А как же иначе?! Непременно! Уж мы-то знаем. Уж нас-то не проведешь!
При всем прогрессе современных технологий все происходившее на сцене воспринималось как полная и фактическая реальность, совершенно не отличимая от жизни. И чтобы поставить все это под сомнение, надо было просто не поверить своим глазам и ушам.
На следующий же день город буквально забурлил новой информацией о совершенно фантастическом концерте, которая, понятное дело, потом перекинулась и на другие регионы. Информационная волна пошла гулять по стране. На встречу приглашались все новые и новые очевидцы этого мероприятия, после чего деятелями различных наук и направлений давались самые необычные комментарии. Человеческая фантазия работала с неистощимой энергией.
Не обошлось и без курьезов. Только на видеотехнике журналистов, получивших официальное разрешение на фото и видеосъемку, удалось запечатлеть выступление мировых знаменитостей. На остальных же многочисленных средствах кинофотодокументирования почему-то ничего не отобразилось. Вернее получились всего лишь две короткие и бесхитростные фразы: «Съемка без разрешения запрещена!» и «Обманывать не хорошо!» на фоне сплошного тумана, отчего немногочисленные фото и кинодокументы этого необычайного мероприятия несказанно выросли в цене. Многие потом на этом попытались нагреть руки. Но, что еще более удивительно — сделать копии с полученных фильмов тоже никому не удалось!
Если же коснуться позиции властных лиц города и области, то необходимо подчеркнуть, что они совершенно и не думали получать какие-то там разрешения на кинофотосъемку у организаторов концерта, но подчиненным было строжайше приказано снимать. Снимать все, что только можно. Но из этого ничего не вышло, вследствие чего чуть было не изгнали с работы сразу трех опытных фотокорреспондентов, истинных мастеров своего дела. Но, когда выяснилось, что и в милиции, и в федеральной службе безопасности, и во всех других серьезных организациях наблюдается точно такая же картина, инцидент через непродолжительное время удалось уладить.
Но тут необходимо заметить и еще одну странность — даже лицам, получившим официальное разрешение на съемку, не удалось запечатлеть ни ведущего концерт Ордалиона Черторижского, ни самого доктора Гонзаго. Все было, все получилось, а их в кадрах почему-то не оказалось. Вот это было совсем непонятно! По данному поводу у многих журналистов даже возникли предположения и выводы с явной примесью мистики.
Во многих кабинетах, занимаемых самыми ответственными лицами города, прошли серьезные совещания, на которых подробнейшим образом рассматривались такие вопросы: «Кто на самом деле пел на сцене за мировых знаменитостей? Куда делся после концерта этот почтенный доктор Гонзаго и его подручный Ордалион Черторижский? Какая причина помешала запечатлеть этот необычный концерт? Насколько правдива информация о тысячелетии города?» и так далее и тому подобное. И это, как вы понимаете, были совсем не праздные вопросы.
Да, вопросов было так много, а ответов было так мало, что в сложившейся ситуации к работе над поисками нужных ответов была подключена масса самых различных людей. Но в конечном итоге выяснить что-либо определенное им почти ничего не удалось. Никому! Нисколько! Что тоже было совершенно поразительным, если не сказать больше. Складывалось впечатление, что над всей этой историей с организацией и проведением концерта продолжала витать какая-то непонятная невидимая тайна.
Другие осколки попали в ряды тех, кто тем или иным образом свою судьбу связал с пением. Хочешь — не хочешь, а им пришлось ответить на главный для себя вопрос: жить, чтобы петь, или петь, чтобы жить? Некоторые деятели сцены настолько были потрясены и подавлены пением выдающихся артистов, что, поняв свою обреченность, пришли к выводу, что больше не могут и не имеют никакого морального права, как раньше, выступать. Их исполнительский дар больше годился для пения на лестничных площадках или среди друзей и знакомых за свадебным столом, но уж никак не для широкой аудитории со сцены. Другие скороспелые исполнители в срочном порядке начали брать уроки вокала, пытаясь улучшить свою квалификацию в этом виде искусства. Многие из артистов просто внезапно повзрослели. Им захотелось сменить имеющийся репертуар, потому что порядком надоело кривлянье сумасшедших подростков, которые ничего не понимают и не хотят понимать в пении. У них лишь одно желание — побольше бы шума и обнаженных частей тела артистов. А все остальное — горькая скука.
Некоторые продюсеры, внезапно прозрев, вдруг расторгли свои контракты с еще вчера любимыми исполнителями и занялись поисками новых кандидатур.
Одна уже довольно известная столичная певица после посещения концерта как-то за завтраком раздраженно говорила своей любимой мамочке:
— Мама, неужели ты не понимаешь, что я не могу больше петь. У меня все время в ушах так и слышатся эти волшебные голоса. Ах, как же прекрасно пела эта Мария Калласс! Какой чистый божественный голос! Я, кажется, все бы на свете отдала, за то, чтобы так же петь, как она. Понимаешь, вот это и есть настоящее искусство, а не то, чем занимаемся мы! А когда она брала верхние ноты, мне казалось, что ее голос от перенапряжения вот-вот сейчас оборвется, а он легко уносился вверх, прямо в самые небеса и, растворяясь в воздухе, парил и плавал над нами. В такие моменты во мне прямо все так и замирало, все тело от самого затылка до кончиков пальцев так и пронизывали какие-то необыкновенные молнии. А когда я начинаю открывать рот и издавать звуки, то мне кажется, что квакает какая-то противная страшная жаба. Это просто ужасно! Разве это искусство?
— Ну что ты, доченька! Бог с тобой! Ты напрасно так себя изводишь. У тебя неплохие данные, ты…
— Перестань, мама, говорить чепуху. Какой там к черту голос?! Да этим обалдевшим подросткам больше нужно мое тело, чем голос. Неужели тебе до сих пор не понятно?! Стоит мне только покрутить и потрясти некоторыми частями, как они тут же начинают бесноваться и выть, словно глупые обезьяны. Как же мне это противно! Хочется взять большую тяжелую дубину и лупить их с наслаждением по пустым и глупым башкам.
— Что ты, доченька, такое говоришь?! Что с тобой вдруг случилось? Уж не заболела ли ты, дорогая моя?
А вот другой артист купил записи Энрико Карузо и у себя на даче, подальше от ушей своих родственников и знакомых, настырно пробовал подражать ему в пении. Но от перенапряжения сорвал голос, в порыве ярости растоптал кассеты и разбил довольно дорогую магнитолу. Потом напился до чертиков, а на следующий день отправился к врачу лечить голосовые связки. Но, откровенно говоря, вылечить до конца ему так и не удалось. От всякого пения в дальнейшем пришлось напрочь отказаться.
Так же нужно обратить внимание, что после этого концерта у людей внезапно пробудился интерес к классической музыке. В Ярославле, где проходил этот необычайный концерт, на следующий день в музыкальных магазинах были раскуплены все диски и кассеты с голосами выступавших артистов. Но, сказать по совести, их было так мало, что пришлось в срочном порядке делать дополнительные заказы, которые в десять раз превысили обычный спрос на этих исполнителей.
В городе спонтанно образовалась инициативная группа, которая начала активно собирать подписи горожан с требованиями к властям города непременно построить в ближайшее время здесь, на берегах Волги, настоящий оперный театр и назвать его именем своего выдающегося земляка Леонида Витальевича Собинова.
Да, чуть не забыл. Здесь просто необходимо рассказать о том, что двадцать шестого мая, в воскресенье, то есть на следующий день после замечательного концерта, в другом областном центре, что находится ниже по Волге в каких-то семидесяти километрах от Ярославля, в славном городе Костроме, случилось без всякого преувеличения просто невиданное по местным меркам событие.
Ровно в тринадцать часов в один очень уютный ресторанчик забрела пообедать очень диковинная с виду троица: какой-то страшненький инвалид на костылях, передвигавшийся с неимоверным трудом, и бабка, одетая не по погоде в теплое темно-синее пальто, подпоясанное кушаком, со шляпкой на голове, поверх которой был накинут шелковистый с отливом черный шарф, завязанный внизу у самого подбородка. В ногах у бабки крутился здоровенный котище, который, ласкаясь, беспрестанно терся башкой о ее пыльные боты. Сами понимаете, что эта странная троица никоим образом не могла украсить интерьер такого приличного заведения, каким считали его сами работники ресторана. К тому же кот в ресторане — это же полная антисанитария. А кто его знает, где он шлялся, этот серый чертило, и чего в своей пышной шевелюре с собой прихватил. Тем не менее, старший метрдотель заведения Василий Кузьмич Полыхаев предложил инвалиду с бабкой занять один из столиков, предупредив, что сначала необходимо раздеться и где-то снаружи оставить животное.
Бабка раздеться и расстаться с котом категорически отказалась и начала приводить какие-то несуразные доводы. Однако Василий Кузьмич выслушал эту нелепицу с каменным лицом и не принял ее к своему руководству. Казалось бы, конфликт был неизбежен. Но умудренный богатым опытом работы с людьми, Василий Кузьмич столь цветасто и пространно говорил, привел столь убедительные аргументы, что иного выхода для несговорчивых посетителей не осталось, как только покинуть это славное заведение и найти для себя что-нибудь попроще. На этом все и закончилось, а репутация ресторана не была поколеблена.
И даже замечательно, что все так получилось, потому что не прошло и пяти минут, как двери ресторана тихонько скрипнули и пропустили внутрь заведения людей совершенно другой наружности и положения. По красной ковровой дорожке в зал вошел респектабельного вида интересный мужчина в отличном черном костюме, ткань которого так вся и переливалась при движении, исключительной красоты дама, на вид лет двадцати восьми — тридцати, с какими-то необыкновенными золотыми волосами, своей внешностью и фигурой очень напоминавшая знаменитую Мерилин Монро, и розовощекий мальчик-шалун лет пяти. Они выбрали почему-то именно тот же самый столик, который совсем недавно предлагали инвалиду и скандальной старухе. Быстренько просмотрев меню, посетители заказали обед на троих, но предупредили, что скоро появится и их четвертый спутник, который сам лично сделает заказ.
Недолго думая, услужливые официанты незамедлительно принесли на стол первые блюда, тут же вежливо уточнив, когда подавать вторые.
Надо заметить, что женщина была столь красива, столь хороша собой, что естественно и вполне понятно тут же привлекла к себе всеобщее внимание. Можно было с уверенностью сказать, что таких шикарных дам в этом заведении еще никогда не бывало. И только она собралась приступить к еде, как вдруг, помешав в этом озерце аппетитно пахнущего борща, внимательно всмотрелась в тарелку и, подозвав к себе обслуживающего их официанта, произнесла:
— Вы, знаете, молодой человек, но то, что вы подали мне, есть никак невозможно, — сказала она с каким-то легким иностранным акцентом, брызнув на него своими изумительно чистыми голубыми глазами.
— Да? А что такое? Почему? — удивился смущенный молодой человек и тут же покраснел до самых корней волос. — Борщ «Костромские разливы» — это наше фирменное блюдо, который приготавливается из самых лучших, самых свежайших продуктов. За это я вам ручаюсь головой.
— О, я нисколько не сомневаюсь, что это лучшие ваши продукты, — ослепительно улыбнувшись, ответила красавица, — и думаю, что вы сами все это съели бы с превеликим удовольствием. Надеюсь, что вы со мной согласны, Ордалион? — взглянула она выразительно на своего спутника, на что тот согласно кивнул головой. И с этими словами она нырнула ложкой в дымящуюся еду и, что-то выудив из красной гущи, подняла над тарелкой. На ложке лежало маленькое хвостатое существо, сильно напоминающее по виду… обыкновенную мышь!
Молодой человек всмотрелся в то, что оказалось на ложке. О, ужас! Лицо его от удивления вытянулось, нижняя губа вместе с челюстью тут же отпала. Он побелел, как полотно, потом налился краской и с немым выражением лица просто закоченел на месте. Его глаза отказывались верить возникшему перед ними изображению.
— Ну, так вы будете это пробовать? — мило улыбаясь, бархатным голосом спросила красавица, — или предпочтете все же что-то другое?
Молодой человек понял, что произошла катастрофа. Страшная, непонятная, но ни больше, ни меньше, а настоящая катастрофа. Он вытащил из кармана большой белый платок, что-то промычав, быстро завернул в него ложку вместе с мышью, и уже было собирался их унести, как услышал:
— Ой, мама, и у меня тозе мыска, тойко совсем маинькая, — весело пролепетал розовощекий шалун.
Официант пронзительно посмотрел на малыша и увидел, как тот достал из молочного супа совсем крошечного мышонка, который, вытянув лапки, лежал на ложке, весь облитый молоком, и вместе с его хвостом с ложки свешивалась такая же тонкая и длинная, как хвост, вермишель.
— О, и это тоже ваше фирменное блюдо? — вздернула брови вверх красотка. — Значит, в вашем распрекрасном заведении даже и детей угощают вареными мышами? Какой тонкий вкус, какая изобретательность!
— Однако!!! Наверное, это безумно вкусное блюдо, пани Ядвига? — совершенно спокойно заметил мужчина, как будто сталкивался с подобной ситуацией каждый день.
— Мама, а мозно я поплобую эту милую мыску, — болтая ногами, проговорил карапуз и демонстративно раскрыл рот пошире.
Официанта словно пронзила молния. Каким-то неуловимым движением он тут же выхватил ложку с мышью из рук малыша и, бросив ее в ту же самую салфетку, быстро побежал к обеспокоенному заминкой администратору — худенькой блондинке с живыми глазами. И только он успел поравняться с ней, как его тут же сильно стошнило.
— Славик, что такое? Что это вдруг с тобой? — брезгливо скривив лицо, спросила она удивленно. Вместо ответа Славик развернул перед ней салфетку с вареными мышами, отчего его снова буквально вывернуло наизнанку.
— Фу, что такое? — совершенно обалдев от увиденного и наливаясь краской, растерянно проговорила администратор. — Как же это могло туда попасть?
И тут все в ресторане пришло в необычайное движение. Все куда-то бегали, звонили, чего-то носили, убирали и старались говорить вполголоса.
На дверях заведения появилась табличка «Закрыто на спецобслуживание».
Перед столом оставшейся в одиночестве тройки посетителей стоял старший метрдотель Василий Кузьмич Полыхаев, мужчина лет сорока пяти, с красным холеным лицом и ужасно озабоченными серыми глазками, и, теребя свои короткие рыжеватые усики и старательно подыскивая слова, виноватым голосом говорил:
— Я прошу прощения, господа… но за всю мою двадцатишестилетнюю карьеру это у меня первый и… единственный случай. От имени хозяина заведения и всего нашего коллектива приношу вам свои… самые искренние извинения. Мы, честно говоря, даже не понимаем, как все это могло случиться. Наше заведение до сих пор пользовалось в городе одной из самых лучших репутаций. У нас обедали многие известные люди — Лев Лещенко, Вахтанг Кикабидзе, Эдита Пьеха, Людмила Зыкина и многие другие, но никогда ничего подобного не случалось. Мы все растеряны… Вы должны нас понять…
— Мы должны вас понять? — с явным недоумением пристально посмотрела на метрдотеля очень красивая дама. — Извините, любезный, но вы, по-моему, сами до конца не понимаете, о чем говорите. Вы согласны со мной, Ордалион? — обратилась она к своему старшему спутнику.
— Без всякого сомнения, пани Ядвига, — с возмущенными нотами в голосе ответил молодой человек и тут же обратился к метрдотелю: — Вы нас хотели накормить вареными мышами с овощной приправой, а мы вас должны за это понять. Не кажется ли вам, уважаемый, что это бред! Это полная чушь собачья? И что же здесь можно понять? А? Только одно, что в вашем заведении приличных посетителей пытаются накормить всякой гадостью. И больше здесь нечего понимать… А вы нам, уважаемый, самым бессовестным образом продолжаете петь в свой адрес хвалебные оды, как будто только что удовлетворили наш аппетит необычайной вкуснятиной, и вас за это надо представить к награде… Жаль, что я не успел, как следует, покопаться в своей тарелке, которую так быстро унесли. Уверен, что и там можно было обнаружить нечто подобное — и он брезгливо поморщил свое выразительное лицо.
От услышанных слов метрдотель буквально позеленел, а грустные глаза его тут же наполнились искренними слезами.
— Я… извиняюсь… — начал было он заплетающимся языком, — сейчас сюда прибудет хозяин нашего заведения, чтобы принести… — Но докончить он не успел, потому что красавица перебила его, язвительно кольнув:
— Чтобы принести что-то еще более оригинальное. — И она иронично посмотрела на Василия Кузьмича.
— Нет, — не выходя из равновесия, смиренно ответил Полыхаев, — чтобы принести вам свои извинения. Лично!
— Ну, хорошо, мы его подождем, но учтите, совсем не долго, — коротко ответил мужчина и движением руки дал понять, что разговор окончен.
Василий Кузьмич уже собрался уйти, но тут у него с языка, как он сам потом объяснял, совершенно непонятным образом сорвалось:
— Я извиняюсь, но раз уж так вышло, так, может быть, вам все же… что-то из вторых блюд принести?
— Отбивную из дворняжки или рагу из свиных хвостов с тараканьей приправой? — зло съязвил мужчина с орлиным профилем. — Ни в коем разе в вашем заведении мы больше ни-че-го в рот не возьмем, — энергично покачал он указательным пальцем правой руки. — Давайте же своего хозяина, да побыстрей, а то нас глава вашего города уже ожидает… Да и французский и польский послы уже, наверное, давно у него? — И он демонстративно взглянул на замечательной работы наручные часы.
Последние слова про мэра города и иностранных дипломатов исключительно сильно подействовали на Василия Кузьмича. Его словно большущей кувалдой вдруг ударили по голове, но, оставаясь еще в живых, он совершенно уже не понимал, размозжили ему голову или она, вопреки всем законам природы, еще цела. Он повернулся на неверных ногах и, ссутулив спину и опустив плечи, как будто состарился сразу на тридцать лет, мелкими шажками поплелся к поджидавшим его остальным работникам заведения.
Через непродолжительное время дверь ресторана громко хлопнула, и внутрь заведения ворвался грузноватый парень лет тридцати с крупной золотой цепью на толстой шее. Старший метрдотель и другие работники, тут же окружив его и сильно жестикулируя, с испуганными глазами стали ему что-то подобострастно объяснять. Слушая их, парень все более и более хмурился, ероша волосы на затылке, а затем лицо его озарилось решимостью, и он направился прямо к столику с посетителями.
Приблизившись к ним, подбирая слова и делая в них излишнее ударение на букве «о», он начал говорить:
— Мг-г… Добрый вечер, уважаемые господа. Мг-г… Разрешите представиться: хозяин этого заведения Федор Андреевич Слащев. — Произнес он с довольным выражением на лице. — Мг-г… Я хотел бы…
Он хотел было продолжить свою речь, но тут встретился взглядом с голубоглазой красавицей, отчего внезапно запнулся, зрачки глаз его непроизвольно расширились от охватившего их блаженства, трепета и восторга, и он на какое-то время застыл в абсолютном безмолвии, а затем громко икнул.
Видя его растерянность, красавица Ядвига иронично произнесла:
— Ох, не знаю, насколько уж будет добрым вечер у вас, господин хозяин, но нам его испортили здесь основательно. Вы хоть сами-то когда-нибудь пробовали эти лакомства, что нам ваши разлюбезные работнички предложили отведать? И не дождавшись ответа от окоченевшего Федьки, договорила: — Вы нам, кажется, хотели принести свои извинения? Или же мы не так поняли вашего старшего… красноносого охмурялу-метрдотеля?
Совершенно обалдев от необычайной красоты дамы, Федька, глупо улыбаясь, что-то нечленораздельно попытался промычать. Но тут неизвестно откуда у столика словно из-под земли вырос еще один загорелый гражданин с большими, как у Пушкина, бакенбардами. Он уселся на пустовавшее место и приятным баритоном веско проговорил:
— Вы, наверное, и сами видите, господа, что хозяин этого заведения просто смущен и раздавлен случившимся и не может подыскать даже несколько элементарных фраз, чтобы выразить свои искренние сожаления. Я правильно выразил суть ваших пожеланий, Федор Андреевич? — спросил четвертый и выразительно глянул на Слащева. И в то же самое время где-то в небе над городом грозно заворочался гром.
После этих слов какие-то доли мгновений в глазах Федьки еще пребывали благоговение и восторг, а затем им на смену явились страх и животный ужас. От охватившего его трепета и волнения он раскрыл рот и в знак согласия начал усиленно и подобострастно кивать головой. Казалось, что он внезапно онемел. А незнакомец, не обращая больше внимания на Слащева, начал своим спутникам громко говорить:
— Я думаю, что это явное недоразумение, господа? Надеюсь, вы разделяете мою точку зрения? — На что все трое в знак согласия качнули головами. — Да, это абсолютное недоразумение, — продолжил господин с бакенбардами, — что подобный тип является хозяином этого неплохого на вид заведения. — И, глянув прямо в глаза Слащева, все также уверенно проговорил: — Любезнейший, вы же видите, что в ваших руках эта, когда-то приличная обитель, буквально хиреет и гибнет на глазах. Посмотрите, мыши так и гуляют у вас по паркету, словно это не заведение для принятия пищи и хорошего времяпрепровождения, а заброшенный скотный двор.
И тут же неизвестно откуда на полу появились десятки серых мышей, которые начали быстро шнырять под столами и собирать всякие остатки от еды.
От нового удивления Федька вытаращил глаза. Наблюдавшие же за дипломатической беседой работники ресторана от охватившего их ужаса с криками бросились кто куда врассыпную, а четвертый посетитель, которым, как вы уже догадались, оказался доктор Гонзаго, продолжал:
— Вам срочно нужно все это продать… И не далее как… завтра к вечеру. Надеюсь, вы не поняли меня превратно, Федор Андреевич? Времени у вас, голубчик, не так уж и много. — Он вынул из кармана какие-то необыкновенной красоты часы с кровавыми рубиновыми камнями вместо цифр и, постучав длинным ногтем указательного пальца по стеклу, повторил: — Завтра до захода солнца, голубчик. И не вздумайте меня обмануть, как вы уже сделали однажды. Вам это с рук не сойдет. Имейте ввиду. У нас с этим довольно строго. Припомните адрес Василия Семеновича Бережковского, что я вам называл при прошлой встрече, и выполните свое обещание. Иначе, чувствую, завтра будет необычайно сильная ночная гроза…
И только закончил он говорить, как небо за окном стало беспричинно быстро хмуриться, поднялся предгрозовой ветер и где-то вдалеке словно выстрелили сразу из сотни орудий.
Федька от страха прямо так весь и сжался. Ноги у него сделались ватными, не желая стоять, и буквально так и подгибались. Он только шмыгал носом, сопел и утвердительно кивал крупной вспотевшей головой. За окном же совсем потемнело, где-то рядом сверкнула молния, от которой свет в ресторане на мгновение погас. Но тут же лампочки вновь радостно вспыхнули, и Федька увидел, что за столиком, перед которым он стоял, больше… никого нет!!! Все четверо посетителей куда-то бесследно исчезли…
Вот такая вот, как видите, совершенно необычная история произошла тем днем в славном городе Костроме. А на следующий день в одном из местных печатных изданий появилась весьма интересная статейка. В ней журналист утверждал, что собственными глазами, и не далее как вчера, наблюдал чрезвычайно редкое явление: как какой-то маленький мальчик лет пяти-шести, сидя на лавочке, прямо из рук кормил хлебом… целую стаю здоровенных ворон! И эти в обычных условиях очень осторожные, а порой даже и агрессивные птицы, словно какие-то ручные голуби, выхватывали прямо из детской ручонки кусочки белого хлеба. А две очень крупные вороны, что уж совершенно удивительно, даже безбоязненно сидели у него на плечах. Мальчик же кормил этих птиц, радостно смеялся, болтая ногами, и временами что-то говорил своей маме, исключительно красивой даме, которая, находясь рядом, с равнодушием наблюдала за его детскими шалостями.
Журналист даже сделал несколько фотоснимков, чтобы запечатлеть столь необычное поведение пернатых, но по каким-то причинам птицы получились, а вот малыша с мамой, к большому сожалению автора статьи, в кадрах не оказалось…
Но давайте вернемся к нашим старым знакомым. А что стало с ними?
Шумилов Валерий Иванович, как и намечалось, через некоторое время отправился в двухнедельное путешествие с отдыхом в Ницце и привез оттуда необычайное количество впечатлений. Что он там делал? С кем общался? Чем занимался? Жаль, но об этом нам приходится только догадываться. Но не зря еще Михаил Афанасьевич Булгаков в своем главном бессмертном произведении упоминал, что там, в Ницце, была дача у самого… Т-сс, вот об этом ничего не знаем и ничего не ведаем. И незачем понапрасну людей с толку сбивать. Скажем так: был, отдыхал, хорошо провел время, привез много подарков для членов своей семьи и… тут же приступил к работе над новой книгой. И вообще у него в жизни наметился коренной перелом в смысле литературного признания. Многие литературные круги и издательства воспылали живым интересом к его творческой деятельности, к его роману. Посыпались заказы на издание книги, многочисленные встречи и разнообразные интервью.
Ну, еще бы, скажете вы, а как же может быть по-другому после такой блестящей рекламы со стороны доктора Гонзаго. Да, подтверждаю ваши слова, все так и есть. Но согласитесь, что иначе и быть не могло. Ведь кто рекламировал?! Какое ведомство?! А отсюда, вполне понятно, и соответствующий результат.
В судьбе подполковника Веремеева произошли серьезные изменения.
Сначала у него нарушился сон. Ночью ему все время виделись одни и те же неприятные картины. То он открывает ту самую коробку с камеей и явственно различает страшную шевелящуюся массу усатых тварей, которые так и пытаются взобраться на него, то вдруг снова оказывается на суде перед грозной тройкой, отчего жизнь его повисает буквально на волоске. Да, такие переживания, пусть даже и не наяву, бесследно, увы, не проходят. У Веремеева начало сильно пошаливать сердце. Пришлось срочно обращаться к врачам с убедительной просьбой: как можно скорее избавить его от этих ужасных сновидений.
А потом начались неприятности и на работе, в результате чего фамилия Ищенко стала однозначно и совершенно непереносима. Логическим же завершением всех этих неприятностей была нежеланная и досрочная отставка.
Помощник же Веремеева капитан Митрохин на службе уцелел, но с понижением был переведен из города куда-то в район…
Директору филармонии Жоржу Бабию полностью вылечиться от недуга так и не удалось. Иногда его прихватывало так сильно, что от нестерпимой боли слезы так и катились у него из глаз, а жизнь представлялась не раем, а сущим адом. И что самое интересное — в скором времени он сделал для себя одно неожиданное, но важное открытие: стоило ему лишь подумать и наметить какую-то новую авантюру, как можно было ожидать очередного приступа болезни. И чем пакостней были мысли и намечаемые дела, тем сильней скручивало его. Прямо мистика какая-то, да и только! Сами понимаете, кто ж враг своему здоровью?! Поэтому, что вполне объяснимо, Бабий начал нехорошие мысли постепенно изгонять из себя. А нет неприятных мыслей, нет места и соответствующим делам. И, надо признать, что это у него с большим трудом, но начало получаться.
Ну, а как же, с нетерпением спросите вы, сложились дальнейшие отношения Уфимцева и Евы? Как сложились? Тут уж судите сами.
Закончился май, наступило лето, и после того самого знаменательного дня, когда оба признались друг другу в сокровенных чувствах, они стали совершенно неразлучны. Ева даже выучила наизусть то самое признательное стихотворение и часто про себя его повторяла. Оно казалось ей таким искренним, милым и романтичным, а история его написания казалась совершенно необыкновенной. По этому случаю она купила небольшую копию портрета Пушкина работы Ореста Кипренского и, поставив у себя на столе, как-то вечером в особом расположении духа даже вслух к нему обратилась: «Спасибо вам за заботу и участие, дорогой Александр Сергеевич. Ах, если б вы только знали, как я вам безмерно признательна и благодарна». И Еве даже показалось, что Пушкин с портрета ей озорно подмигнул и улыбнулся.
Вечерами, если только не было возможности у них встретиться, Уфимцев и Ева долго болтали по телефону. В школе, в перерывах между уроками, тоже старались быть чаще вместе. Уфимцев смотрел на свою избранницу все с таким же обожанием и никак не мог на нее насмотреться. Теперь между ними не было преград и он с особым удовольствием прикасался рукой к ее шелковистым с медным отливом волосам и ласково шептал ей на ушко: «Лена! Ле-еночка! Самая лучшая, самая замечательная девушка на свете!» А она заливалась радостным смехом и шептала ему в ответ: «Юрочка Петрович, имейте ввиду, что от ваших таких приятных нашептываний я могу избаловаться и без этого уже жить не смогу. Вы, как следует, подумали о последствиях?». Эх, если бы вы только знали, какими приятными для Уфимцева были эти слова! И он, не долго думая, в один из таких моментов сделал Еве самое замечательное в своей жизни предложение — выйти за него замуж.
Осенью у них состоялась свадьба, которую они отпраздновали в пятницу тринадцатого сентября. Почему тринадцатого, спросите вы? Ну, тут уж домысливайте сами. Гуляли долго и с размахом. В праздничном мероприятии участвовала добрая половина преподавательского состава с директором школы во главе. Правда, Колю Ефремова того самого преподавателя физкультуры, что попытался как-то за Евой поухаживать, на это мероприятие не пригласили.
Был на свадьбе и Валерий Иванович Шумилов со всей семьей в полном составе. И все члены его семьи искренне радовались за соседа по дому и от души веселились. А Шумилов старший так здорово отплясывал, что, пожалуй, и многие молодые бы ему позавидовали.
Дорогие мои читатели, вот и подошел, может быть, и нежеланный, но все же конец для этой во многих отношениях необычной и таинственной истории. Позвольте же мне на этой приятной мажорной ноте и закончить свое повествование.С большим уважениеми наилучшими пожеланиями.Андрей Малыгин8 июля 2006 года
Уходит день, в лучах заката
Сгорел прощальный солнца луч,
А ветер спрятался куда-то,
Замедлив бег багряных туч.
С тоски в реке чернеют воды,
Как жаль, что свет убрался прочь!
Свершилось таинство природы
— На смену дню вступает ночь.
И вот уже сгустились тени,
А в небе сказочном одна:
Предмет любовных наблюдений
Гуляет — бледная луна!
Она стучит в окно поэта:
«Ты спишь, поэт?» — «Нет, я не сплю!»
«Тогда скорей в конце куплета
Пиши: „О, как я вас люблю!“
Сомненья — тяжкий груз желаний,
Твой час настал. Спеши. Пора!»
И строки искренних признаний
Слетели с кончика пера:
«Я вас люблю давно и страстно,
Ловлю украдкой милый взор,
Но, может быть, совсем напрасно…
Нет, я не верю, это вздор!»
Поэт вздохнул и снова пишет,
И тень бежит с его лица,
А ночь шальною страстью дышит,
Смущая пылкие сердца…
Назад: Глава ТРИНАДЦАТАЯ Невиданное дело
На главную: Предисловие
