Книга: Повседневная жизнь в Северной Корее
Назад: Глава 5 Роман в викторианском вкусе
Дальше: Глава 7 Две пивные бутылки для внутривенных вливаний
Глава 6
Сумерки Бога
Памятник Ким Ир Сену в Чхонджине
Был июль 1994-го. Ми Ран оставалось сдать всего один экзамен, чтобы получить диплом учительницы. Она уже работала помощницей воспитателя в детском саду в центре Чхонджина. В полдень 9 июля дети отправились по домам обедать, а Ми Ран прибиралась в классе. Она уже хотела достать свою еду и присоединиться к другим воспитателям в комнате отдыха, как вдруг услышала в коридоре чьи-то неверные торопливые шаги. Выглянув за дверь кабинета, Ми Ран увидела девочку, которая почему-то прибежала обратно из дома. Ее собранные в хвостик волосы были влажными от пота, и она буквально задыхалась от волнения, поэтому воспитательница долго не могла разобрать ее слов.
– Он умер, он умер, – вскрикивала девочка между судорожными всхлипами.
– Что? – переспросила Ми Ран.
– Великий Вождь умер!
Речь могла идти только о Ким Ир Сене. Воспитатели были потрясены тем, что кто-то, пусть даже ребенок, может говорить такое. Детей с самого раннего возраста учили не отпускать шуток о руководстве страны. Воспитательница взяла девочку за плечи и попыталась успокоить ее. Малышка продолжала задыхаться.
– Разве можно так шутить! – воскликнула воспитательница.
– Нет, нет! Я видела дома по телевизору! – упорствовала девочка.
Никто не мог ей поверить. Воспитатели знали, что пятилетние дети – мастера выдумывать. И вообще, выпуск теленовостей начинается только в пять часов вечера. Однако взрослые были достаточно встревожены словами девочки, чтобы забыть об обеде и попытаться все выяснить. В школе не было ни радио, ни телевизора, поэтому они выбежали на улицу. Малышка потащила воспитателей за несколько кварталов от детского сада к дому, где жила. Поднявшись по лестнице, они сразу же заметили толпу, собравшуюся перед телевизором. Ми Ран постаралась взять себя в руки. Ей не было слышно слов диктора, но она видела, что лица у людей бледные и опухшие от слез. Раздавались стоны и рыдания. Через открытые окна, с улиц, еще мокрых после сильнейшей ночной грозы, доносился нарастающий гул.
Ми Ран остолбенела от ужаса, не вполне понимая, что происходит. Она была студенткой, без пяти минут дипломированной учительницей, и прекрасно знала: люди состоят из плоти и крови, жизнь каждого человека конечна. Но Ким Ир Сен казался ей не таким, как все. Если Великий Вождь может умереть, значит, их народ вообще ни от чего не застрахован.
Любой северный кореец совершенно точно может сказать, где он был и что делал в тот момент, когда узнал о кончине вождя. Вопрос «Где вас застигло известие о смерти Ким Ир Сена?» стал для меня стандартным, и, услышав его, любой мой собеседник, каким бы забывчивым или неразговорчивым он ни был, сразу оживлялся. Люди, старавшиеся забыть многое из того, что происходило с ними в 1990-е годы, вдруг очень живо и в мельчайших деталях вспоминали этот день, когда из-за сильнейшего потрясения все обычные законы времени и восприятия, видимо, перестали действовать.
Год, предшествовавший смерти Кима, оказался одним из самых неспокойных со времен Корейской войны. Экономика была в упадке, Китай и Россия завели дружбу с Сеулом. В глазах всего мира укреплялся имидж КНДР как государства-изгоя. ООН, подстрекаемая новым президентом США Биллом Клинтоном, потребовала, чтобы Северная Корея открыла свои ядерные объекты для проверки. В марте 1993-го КНДР объявила, что выходит из Договора о нераспространении ядерного оружия, чтобы развивать свое вооружение, чем породила первую после окончания холодной войны волну ядерной паники. В Йонбёне, растущем ядерном центре в 72 км к северу от Пхеньяна, приступили к переработке плутония, а Пентагон тем временем начал строить планы упреждающего удара. Северная Корея пригрозила неминуемой войной, пообещав «превратить Сеул в огненное море».
В июне бывший американский президент Картер совершил неожиданный трехдневный визит в Пхеньян. Ему удалось добиться от Ким Ир Сена предварительного соглашения о замораживании ядерной программы в обмен на энергетическую помощь. Кроме того, Картер передал южнокорейскому президенту Ким Ён Саму приглашение посетить КНДР. Эпохальная встреча лидеров двух враждующих корейских государств была назначена на 25 июля 1994 года.
6 июля Ким Ир Сен отправился инспектировать виллу в горах севернее Пхеньяна, где предполагалось принимать южнокорейского противника. Заодно он посетил близлежащее коллективное хозяйство. День выдался очень жарким, температура приближалась к 40 градусам. После обеда у Ким Ир Сена случился обширный инфаркт. Вскоре вождь скончался. О его смерти объявили только спустя 34 часа. Хотя его преемником еще двадцать лет назад был назначен Ким Чен Ир, Пхеньяну требовалось время, чтобы подготовить объявление о первом в коммунистическом мире случае передачи власти по наследству.
Ким Ир Сен умер в возрасте 82 лет, значительно превосходящем среднюю продолжительность жизни корейского мужчины того поколения. На шее вождя отчетливо виднелся зоб размером с мячик для гольфа. Все, кроме простых граждан КНДР, понимали, что дни Ким Ир Сена сочтены, но открыто его ухудшающееся здоровье никем не обсуждалось. Он был не просто Отцом северокорейцев, их Джорджем Вашингтоном, их Мао. Он был для них Богом.
Госпожа Сон была дома и готовила обед для себя и своего мужа. Ее фабрика к тому времени закрылась, а Чан По стал реже бывать на своей радиостанции, потому что ему практически перестали платить. Сидя в большой комнате перед телевизором, он ждал начала новостной передачи. В полдень должен был выйти специальный выпуск, и Чан По думал, что речь пойдет о продолжающихся переговорах по ядерному вооружению. В прошлый раз, когда программу прервали для экстренного выпуска новостей (это было месяц назад), Северная Корея объявила о прекращении сотрудничества с МАГАТЭ. Чан По, будучи журналистом, хорошо разбирался в политических тонкостях. А госпожу Сон все эти разговоры о ядерном оружии только утомляли. У нее хватало более насущных забот: например, как сделать так, чтобы очередной обед, состоящий из одной только кукурузной крупы, выглядел поаппетитнее. Вдруг муж щелкнул пальцами. «Что-то случилось, – крикнул он из комнаты. – Что-то важное!»
Госпожа Сон заглянула в гостиную и поняла: действительно, произошла какая-то беда. Диктор был одет в траурный черный костюм с галстуком. Хи Сок вытерла полотенцем руки и подошла поближе к телевизору.
Центральный комитет Трудовой партии Кореи, Центральный военный комитет партии, Государственный комитет обороны, Верховное народное собрание и Правительство Корейской Народно-Демократической Республики с глубочайшим прискорбием сообщают всему корейскому народу о том, что сегодня в два часа ночи Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен, Генеральный секретарь Центрального комитета Трудовой партии Кореи и президент Корейской Народно-Демократической Республики, скоропостижно скончался. От нас ушел Отец и Лидер, до последнего мгновения своей жизни неустанно и самоотверженно трудившийся во имя независимости нашей Родины, объединения страны и счастья народа. Уход Вождя – величайшее горе для всех нас.
Госпожа Сон застыла на месте. Ей показалось, будто по всему ее телу пробежал электрический ток. Точно так же она чувствовала себя лишь один раз в жизни, несколько лет назад, когда ей сообщили о смерти матери. Но та смерть была ожидаемой, а о болезни Ким Ир Сена Хи Сок ничего не слышала. Всего три недели назад он приветствовал на корейской земле Джимми Картера и по телевизору казался, как всегда, крепким и энергичным государственным деятелем. Нет, известие о его смерти не могло быть правдой. Госпожа Сон попыталась сосредоточиться на словах диктора. Она видела, как шевелятся его губы, но не могла разобрать слов. Все потеряло смысл. Женщина зарыдала. «Как мы будем жить дальше? Что мы будем делать без нашего вождя?» – вырвалось у нее.
Муж ничего не отвечал ей. Он сидел бледный, неподвижно глядя куда-то в пространство. Но госпожа Сон не могла усидеть на месте. В ее крови бурлил адреналин. Хи Сок бросилась вниз по лестнице во двор, куда уже выбежали многие из соседей. Они падали на колени и бились головами о землю. Их крики разносились по воздуху, словно звуки сирен.
Выйдя замуж, старшая дочь госпожи Сон Ок Хи перестала работать в отделе пропаганды строительной компании, но ее часто приглашали помогать местному любительскому театру. У нее был поставленный дикторский голос (ведь на прежней работе она разъезжала в грузовике по стройплощадкам и через громкоговоритель призывала трудящихся перевыполнять план). Ее умение говорить четко и внушительно пользовалось спросом. Ок Хи просто не могла отказаться, когда местные власти просили ее выступить в пьесе, призванной укрепить дух коллективизма. Ей приходилось прочувствованно произносить реплики вроде «Обезвредим всех шпионов! Защитим нашу Родину!» или «Совершил преступление – сознайся!».
Ок Хи плелась домой с репетиции, вымотанная и голодная. На улицах было как-то необычно пусто, хотя дом, где женщина жила с мужем и двумя детьми, находился совсем рядом с оживленным вокзалом Чхонджина.
Ок Хи ожидала застать Ён Су дома, но, поднявшись по лестнице, с удивлением обнаружила, что дверь заперта. Зато была открыта соседняя квартира: судя по всему, там работал телевизор. Женщина заглянула внутрь. Ее муж сидел на полу, скрестив ноги, рядом с соседями. Глаза у него покраснели, но на этот раз он не был пьян.
– Эй, что случилось? Почему днем передают новости? – спросила Ок Хи.
– Заткнись и посмотри сама! – рявкнул Ён Су.
Зная его склонность к агрессии, женщина подчинилась. Все, находившиеся в комнате, плакали – все, кроме самой Ок Хи. Она ощущала внутри какую-то пустоту: ни горя, ни радости, может быть, лишь легкое раздражение. Она не могла думать ни о чем, кроме своего бурчащего желудка: «Ну и пусть Ким Ир Сен умер, но я-то жива и хочу есть». Ок Хи старалась сидеть тихо, чтобы не привлекать к себе внимания. Через некоторое время, сочтя, что приличия уже соблюдены, она встала:
– Ладно, пойду домой и приготовлю обед.
Ён Су злобно взглянул на жену. Из-за пьянства и дурного характера он не был членом Трудовой партии, но все равно любил строить из себя важного человека и наставлять окружающих, постоянно раздавал указания и кого-нибудь порицал. Дома именно он протирал портреты вождей. Ок Хи отказывалась это делать. Сейчас Ён Су глядел на свою жену, которую, очевидно, нисколько не тронула смерть Ким Ир Сена. Когда Ок Хи выходила из комнаты, муж прошипел ей вслед: «Ты не человек!»
Женщина вернулась к себе и занялась обедом. Она включила радио, чтобы послушать новости, пока ест. Речь уже шла о преемнике генсека:
Дело революции будет процветать, пока с нами наш дорогой товарищ Ким Чен Ир, единственный наследник Великого Вождя!
Сидя в одиночестве в своей квартире, Ок Хи наконец начала осознавать, что произошло. Надежды на падение режима после смерти Ким Ир Сена быстро угасали. Власть перешла к Киму-младшему. Все останется по-прежнему. Ок Хи вспомнились слова отца: «Сынок еще хуже, чем папаша».
«Вот теперь мы в полном дерьме», – подумала она, и слезы сожаления о собственной судьбе наполнили ее глаза.
Мальчику по имени Ким Хюк, который воровал груши из сада, в год смерти Ким Ир Сена было 12 лет. Он недавно окончил начальную школу и перешел в среднюю, что соответствовало седьмому классу. В то утро Хюк раздумывал, идти ли ему на занятия. Он ненавидел школу по многим причинам: не в последнюю очередь потому, что дома у него вечно не хватало продуктов и с собой ему ничего не давали. Большую часть урока мальчик глядел в окно и думал о том, что если бы он не сидел сейчас в классе, то мог бы пойти и раздобыть еды. Он мог бы опять отправиться в Кенсон, к садам и кукурузным полям, или украсть какой-нибудь кусок с лотка на вокзале. Он уже пропустил школу вчера и позавчера, поэтому сегодня боялся идти на занятия, зная, что будет наказан за прогулы. Уроки давно начались, а Хюк плелся все медленнее и медленнее. Он уже было надумал повернуть назад, когда, к его радости, навстречу ему выбежали товарищи: им сказали идти по домам, чтобы прослушать экстренный выпуск новостей. «Ура! Школу отменили!» – кричал Хюк, несясь по улице вместе с друзьями.
Они побежали к рынку, рассчитывая украсть или выпросить какой-нибудь еды, но, оказавшись там, обнаружили, что все торговые ряды закрыты, возле прилавков никого нет. Ребята увидели лишь несколько человек, которые плакали, опустив головы. Внезапно Хюк почувствовал, что играть ему уже не хочется.
Чон Сан наслаждался тихим субботним утром, предаваясь любимому университетскому занятию – чтению в постели. Дома отец ему этого не разрешал: говорил, что так можно испортить зрение. С утра стояла жара, и Чон Сан был в одних шортах и футболке. Внезапно его покой нарушил один из соседей по комнате: парень сообщил, что всех студентов собирают во дворе для какого-то важного объявления. Чон Сан неохотно поднялся с кровати и натянул брюки. Как и прочие, он решил, будто дело в ядерном кризисе. Молодой человек ощущал некоторую нервозность. Несмотря на визит Картера, он считал, что страна движется к конфликту с Соединенными Штатами. Несколько месяцев назад всех студентов университета попросили сделать надрез на пальце и кровью подписать клятву о добровольном вступлении в Корейскую народную армию в случае войны. Естественно, все подчинились, хотя некоторые девочки не хотели сами себе резать пальцы. И теперь Чон Сан боялся, что пришел конец его научной карьере, если не самой жизни. «Ну вот. Теперь нас точно отправят воевать», – думал он, выходя во двор.
Там уже собралось почти три тысячи студентов и преподавателей. Все построились согласно курсу, специальности и расселению в общежитии. Солнце пекло нещадно. Люди обливались потом, хотя и были одеты в летнюю униформу с коротким рукавом. В полдень по радио зазвучал дрожащий и печальный женский голос. Старые динамики так сильно шипели и трещали, что Чон Сан почти ничего не мог разобрать, но, расслышав «ушел от нас» и «болезнь», догадался об остальном по шуму в толпе. Послышались восклицания и стоны. Какой-то студент рухнул наземь. Никто не знал, что делать. Все три тысячи человек один за другим уселись на горячий асфальт, обхватив головы руками.
Чон Сан тоже сел. Спрятав лицо, чтобы скрыть растерянность, он прислушивался к доносившимся отовсюду рыданиям. Время от времени парень бросал взгляд на убитых горем однокурсников. К своему удивлению, он не плакал. Финал фильма или книги нередко заставлял Чон Сана прослезиться, за что младший брат все время его дразнил, а отец ругал, называя девчонкой. На всякий случай молодой человек потер глаза: они были сухие. В чем же дело? Почему смерть Ким Ир Сена не опечалила Чон Сана? Разве он не любил вождя?
Конечно, Чон Сан, 24-летний студент университета, скептически относился к любой власти, в том числе и к северокорейскому правительству. Он гордился этим скептицизмом, считая его проявлением пытливого ума. Однако при этом молодой человек не считал себя бунтарем или врагом государства. Он верил в идеи коммунизма или по крайней мере считал, что при всех своих недостатках этот строй все же справедливее и гуманнее, чем капитализм. Чон Сан мечтал со временем вступить в Трудовую партию и посвятить свою жизнь служению Родине. Такова была стезя выпускников лучших университетов страны.
Сейчас, окруженный всхлипывающими студентами, Чон Сан спрашивал себя: если другие испытывают такую любовь к Ким Ир Сену, а он – нет, значит ли это, что он не такой, как все? Сначала молодой человек хладнокровно анализировал свою реакцию на произошедшее, вернее, ее отсутствие, но вдруг ему стало страшно. Он был одинок, совершенно одинок в своем безразличии. Он всегда считал, что в университете у него есть близкие друзья, но теперь понял: по-настоящему он их не знает. И уж точно, они не знают его. А если знают, то ему грозит беда.
За этим прозрением быстро последовало другое, столь же значительное: будущее Чон Сана сейчас зависит от способности расплакаться. Речь идет не только о его карьере и членстве в партии. Это вопрос жизни и смерти. Парня охватил ужас.
Вначале он держал голову низко опущенной, чтобы никто не увидел его лица. Потом понял, что, если долго не моргать, в глазах начинает щипать и вскоре выступают слезы. Как во время игры в гляделки. Смотреть. Плакать. Смотреть. Плакать. Все получилось автоматически. Тело само сделало то, с чем не справился разум. Внезапно Чон Сан почувствовал, что действительно плачет. Он упал на колени и стал раскачиваться взад и вперед, всхлипывая, как все окружающие. Кажется, его обман удался!
Через несколько часов после объявления о смерти Ким Ир Сена народ стал стекаться к его статуям, чтобы отдать ему дань памяти. Говорят, что в Северной Корее 34 000 памятников Великому Вождю, и каждый из них окружили граждане, сокрушенные несчастьем. Люди не хотели оставаться наедине со своим горем. Они бросались прочь из домов и бежали к монументам, которые, по сути, были сердцем каждого города.
В Чхонджине проживает около полумиллиона человек, однако памятник Ким Ир Сену там только один – бронзовый, семи с половиной метров в высоту. Толпа быстро заполнила огромную площадь и газон перед музеем революционной истории. Потоки людей тянулись от шоссе № 1 до театра, а затем расходились по ближайшим улицам, подобно лучам. С высоты казалось, будто вереница муравьев ползет к какой-то общей цели.
Истерия и столпотворение – смертельно опасное сочетание. Люди рвались вперед, расталкивая друг друга, спотыкаясь об упавших, сминая на пути аккуратно подстриженные живые изгороди. Шум с площади, подобный звукам народного бунта, разносился во влажном воздухе на много кварталов. Погода была переменчивой: ливень то и дело сменялся пеклом. Надевать шляпы и открывать зонты запрещалось. Солнце, накалявшее непокрытые головы и мокрые тротуары, превращало улицы в настоящую парилку. Многие падали в обморок.
На второй день полиция попыталась установить ограждения, чтобы контролировать движение толпы. Скорбящих организовали по местам работы и классам школ. Каждая группа обязательно приносила цветы – преимущественно хризантемы, традиционный для Азии символ смерти. Те же, кто не мог себе их позволить, приходили с букетами полевых цветов. Люди выстраивались в ровные шеренги и ждали своей очереди, чтобы подойти к памятнику. Тех, кто был не в силах стоять прямо, поддерживали локти товарищей. Оказавшись в первом ряду, скорбящие приближались к монументу на расстояние нескольких шагов и опускались на колени, склоняя головы к земле, а затем благоговейно поднимая глаза вверх. Ким Ир Сен высился над ними, заполняя все небо. Памятник размером с трехэтажный дом был выше сосен. Бронзовые ступни вождя опирались на постамент, превосходящий человеческий рост. Плакальщикам, собравшимся на площади, статуя казалась одушевленной, и они обращались к ней, как к живому существу. «Абоджи! Абоджи!»– причитала пожилая женщина, используя слово, подходящее для обращения к отцу или Богу. «Как ты мог покинуть нас так внезапно?!» – восклицали люди вокруг.
Те, до кого очередь еще не дошла, подпрыгивали, мотали головами, театрально падали на землю, рвали на себе одежду и в бессильной ярости потрясали кулаками в воздухе. Мужчины рыдали так же неистово, как женщины.
Накал страстей приобрел соревновательный характер. Кто заплачет громче всех? Чье горе окажется сильнее? Скорбящих вдохновляло телевидение, часами показывающее воющих от горя людей: взрослых мужчин, купающихся в слезах и бьющихся головами о стволы деревьев, моряков, ударяющихся лбами о мачты, пилотов, рыдающих в кабинах самолетов, и т. д. Все это – на фоне разрядов молний и потоков ливня. В целом ситуация напоминала Армагеддон.
«Нас постигло величайшее горе за всю пятитысячелетнюю историю корейской нации», – вещал диктор пхеньянского телевидения. Северокорейская машина пропаганды превзошла саму себя, изобретая все более и более невероятные истории о том, что на самом деле Ким Ир Сен продолжает жить. Вскоре после его смерти правительство приказало воздвигнуть по всей стране 300 обелисков, получивших название Башни вечной жизни. Было решено, что Ким Ир Сен и после смерти должен носить почетный титул Президента КНДР. В фильме, вышедшем после кончины генсека, заявили: он может вернуться к жизни, если люди будут достаточно сильно о нем горевать.
Когда Великий Вождь умер, с небес за ним спустились тысячи журавлей. Но птицы не смогли забрать его, потому что увидели, как жители Северной Кореи плачут, кричат, бьют себя в грудь, рвут на себе волосы и падают в отчаянии на землю.
То, что возникло как спонтанный всплеск народного горя, превратилось в патриотический долг. Женщинам в течение десяти дней траура не положено было краситься и укладывать волосы. Спиртные напитки, танцы и музыка оказались под запретом. Инминбанчжаны следили за тем, насколько часто люди ходят к статуям, чтобы выразить почтение вождю. Все были под наблюдением. Руководство присматривалось не только к поступкам, но и к выражениям лиц и интонациям граждан.
Ми Ран на протяжении всего траура должна была ходить к памятнику дважды в день: один раз с детьми из детского сада, другой – с коллегами. Ей становилось жутко – не от горя, а от страха за маленьких детей, которые могли покалечиться в толпе или впасть в истерику. В ее группе была пятилетняя девочка, которая плакала так громко и отчаянно, что Ми Ран боялась, как бы с ней не случился припадок. Но потом воспитательница заметила, что девочка плюет на ладонь и размазывает слюну по лицу. Слезы были ненастоящими. «Мама сказала, что, если я не плачу, значит, я плохая», – призналась малышка.
Одна известная чхонджинская актриса оказалась в неловком положении: она никак не могла выжать из себя слезы, что ставило под угрозу не только ее политическую, но и профессиональную репутацию. «Это моя работа. Я должна уметь заплакать в любой момент», – вспоминала Ким Хе Ён много лет спустя в Сеуле.
Ким Хюк и его школьные приятели часто ходили на площадь, потому что там раздавали рисовые лепешки. Они подходили к памятнику, кланялись, получали по лепешке, а затем вставали в конец очереди, чтобы повторить все заново. Среди миллионов северных корейцев, принимавших участие в массовом выражении скорби, сколько было таких, кто притворялся подобным образом? По кому люди лили слезы: по Великому Вождю или по самим себе? Или же они плакали просто из-за того, что так делали все вокруг? Разные исследователи поведения масс – от историков салемской охоты на ведьм до Чарльза Маккея, автора классического труда «Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы» (Extraordinary Popular Delusions & the Madness of Crowds) , – едины в одном: истерия заразна. Когда человек оказывается среди множества плачущих людей, естественной реакцией для него будет тоже заплакать.
Конечно же, многие действительно были потрясены уходом Великого Вождя. Из-за сильных переживаний в период траура у многих пожилых корейцев происходили сердечные приступы или инсульты. Подобных случаев было так много, что уровень смертности в стране в то время заметно повысился. Многие совершали самоубийства, спрыгивая с крыш зданий. Этот способ покончить с собой – самый распространенный в Северной Корее, потому что ни у кого здесь нет снотворных таблеток, а заряженное оружие имеется только у военных. Некоторые пытались уморить себя голодом, как отец доктора Ким Чи Ын, педиатра чхонджинской районной больницы.
Назад: Глава 5 Роман в викторианском вкусе
Дальше: Глава 7 Две пивные бутылки для внутривенных вливаний
