Заброшенное шоссе в сельской местности к северу от Эрбаны. По обе стороны отливают серебром паровые поля, на их фоне – черные силуэты сгоревших фермерских домов.

До пещер девять миль по прямой, но я не умею летать, и с шоссе уходить нельзя, иначе есть риск заблудиться. Стало быть, если идти, не останавливаясь на привал, к рассвету доберусь до пещер.

Но это ерунда.

Есть еще обладающие сверхчеловеческой силой убийцы, принимающие самые разные обличья… Например, могут предстать милой, распевающей церковные гимны пенсионеркой. Или детьми, которые с вживленными в горло бомбами бродят вокруг лагерей выживших… Все это не способствует радушному отношению к чужакам.

Там наверняка выставлены посты, есть бункеры, снайперские гнезда; может быть, даже немецкая овчарка или доберман, или два добермана, а еще растяжки и мины-ловушки. Враг уничтожил главное, что удерживало нас вместе. Теперь для нас любой незнакомец – враг. Забавно, хотя тут не до смеха, но после прибытия чужих мы все стали чужими.

Таким образом, вероятность того, что меня пристрелят без проволочек, очень даже велика. Где-то около девяносто девяти и девяти десятых из ста.

Ну да ладно. Как говорится, живем один раз.

Я столько раз рассматривал карту на обороте рекламной брошюры, что она буквально впечаталась в мою память. По шестьдесят восьмому шоссе на север к пятьсот седьмому маршруту. По пятьсот седьмому на восток к двести сорок пятому. А там уже полмили на север, и ты на месте. Плевое дело. Три-четыре часа быстрым шагом на пустой желудок без остановок – и тебя встречает рассвет.

Надо будет провести рекогносцировку, времени у меня нет. Потребуется план, как подобраться к часовым, – плана тоже нет. Надо найти правильные слова, чтобы убедить тамошних, что я на стороне добра, – таких слов у меня опять-таки нет. Все, что есть, – обаяние и неотразимая улыбка.

На повороте с пятьсот седьмого маршрута на двести сорок пятый стоит указатель фута три высотой. Большая, указывающая на север темно-красная стрелка с надписью: «Пещеры Огайо». Начинается подъем, земля восходит к звездам. Я настраиваю окуляр и осматриваю лес, что слева от шоссе, на предмет светящихся зеленых пятен. Не доходя до вершины холма, ложусь на живот и остаток пути ползу по-пластунски. Асфальтированная подъездная дорога, петляя, бежит меж деревьев к группе домов. Черные пятна на сером фоне. В пятидесяти ярдах от меня два камня с установленными на каждом буквами «П» и «О».

Ползу, как учили в лагере, – в «низком стиле»: мордой в землю, в одной руке винтовка, вторую выбрасываю вперед. Таким манером мне не добраться до пещер и к двадцать первому дню рождения. Но зато есть хоть какой-то шанс дожить до двадцати одного года. Через каждые несколько футов останавливаюсь, поднимаю голову и осматриваюсь. Деревья. Трава. Спутанные провода оборванных электролиний. Мусор. Теннисная туфля.

Ярдов через сто и сто деревьев спустя натыкаюсь вытянутыми пальцами на какой-то металлический предмет. Не поднимая головы, подтягиваю его ближе к носу.

Распятие.

Мурашки бегут по спине.

«У меня не было времени подумать, – объясняла мне Салливан. – Я засекла блеск металла и решила, что это пистолет. И я убила его. Выстрелила в грудь над распятием и убила».

Лучше бы она не рассказывала мне эту историю. В былые времена я бы счел, что такая находка – хороший знак. Возможно, даже повесил бы это распятие на шею. На удачу. Но сейчас у меня чувство, будто дорогу перебежала черная кошка. В общем, оставляю Иисуса лежать в грязи.

Отталкиваюсь ногой, подтягиваюсь на локте, отталкиваюсь другой, снова подтягиваюсь. Замираю на месте. Осматриваюсь. Отталкиваюсь, подтягиваюсь, отталкиваюсь, подтягиваюсь. Замираю. Осматриваюсь. Уже можно разглядеть дома. Магазин подарков, сервисный центр для туристов, разрушенный каменный колодец. За домами, петляя в темноте между деревьями, по направлению ко мне движется зеленое светящееся пятно размером с ноготь большого пальца.

Застываю. Я на виду, и спрятаться негде. Пятно увеличивается и движется уже вдоль фасада сервисного центра. Приподнимаюсь на локтях и смотрю на него через прицел М-16. Парень такой мелкий, что я сначала даже принимаю его за ребенка.

Черные брюки, черная рубашка, воротничок, который в свои лучшие деньки был белым.

Похоже, я нашел владельца распятия.

По уму, надо его убить, пока он меня не заметил.

«Глупо. Хуже не придумать. Застрели его, и весь лагерь начнет охотиться за твоей задницей. Стреляй только в ответ. Ты пришел не убивать, а спасать, забыл уже?»

Мужчина в черном, с зеленым пятном на месте головы, исчезает за углом. Отсчитываю секунды. Дохожу до ста двадцати, а он все не появляется. Тогда я уже на локтях подползаю к ближайшему дереву. Там стираю с лица грязь и жухлую траву, а после стараюсь отдышаться и собраться с мыслями. Да, именно в таком порядке. С дыханием получается лучше, чем с мыслями.

Теперь я понимаю, почему при назначении командира отделения Вош выбрал меня, а не Рингер. Определенно выбрать стоило Рингер, она умнее, лучше стреляет и реакция у нее быстрее, чем у меня. Но мою кандидатуру одобрили, потому что я обладал качеством, которого не было у Рингер: слепая преданность общему делу и непоколебимая вера в лидера. Ладно, два качества, но это не важно. Я хочу сказать, что вера всегда побеждает разум. Потроха побеждают мозг. Во всяком случае, это так, если хочешь получить армию безмозглых клоунов с суицидальными наклонностями. И врагу так проще.

Я не могу прятаться вечно. И Дамбо я оставил не для того, чтобы он умер, пока я тут прохлаждаюсь и жду, когда же мой кроманьонский мозг посетит гениальная мысль.

Если мне что-то и нужно, так это заложник.

Естественно, эта идея посещает меня через пять минут после того, как исчезает идеальный кандидат для ее воплощения.

Выглядываю из-за дерева и смотрю на сервисный центр. Ничего. Подползаю к ближайшему дереву, плюхаюсь на задницу, выглядываю. Пусто. Двумя деревьями дальше и на пятьдесят ярдов ближе я все равно его не вижу. Наверное, нашел какой-нибудь закуток, чтобы отлить. Или уже в пещерах, спустился в теплое безопасное место и рассказывает Рингер, что наверху все чисто. А она тем временем баюкает Чашку.

После ухода Рингер я часто представлял себе эти пещеры. Только без священника. Воображал, как она всю эту чертову бесконечную зиму согревает Чашку, кормит ее, меняет отсыревшую одежду. Я думал о том, что скажу, когда мы в конце концов встретимся. О том, что она скажет мне. И о том, как моя наконец идеально подобранная фраза заставит ее улыбнуться. Какая-то часть меня уверена, что эта нескончаемая война завершится, когда я заставлю ее улыбнуться.

Ладно, забудь о священнике. В этом сервисном центре должны быть люди. Можно заполучить не одного заложника, а дюжину. Но, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Мне надо как можно скорее пробраться в эти пещеры.

Сканирую местность, просчитываю маршрут, мысленно отрабатываю действия. У меня есть одна свето-шумовая граната плюс эффект неожиданности. Неожиданность – это хорошо. М-16 и пистолет Дамбо. Возможно, этого мало. Если меня превзойдут по арсеналу, мне конец. А это значит, что Дамбо умрет.

На мою сторону выходит только одно окно. Выбиваю стекло прикладом винтовки, забрасываю внутрь гранату и топаю к парадному входу. Шесть секунд – максимум. Они не сразу поймут, что произошло.

Вот что я буду рассказывать внукам: «Я все внимание сосредоточил на окне и даже не посмотрел под ноги».

Думаю, нет другого объяснения, почему я упал в эту проклятую яму шесть футов в ширину и раза два больше в глубину. Такую не прозеваешь и в темноте. И не только из-за ее размеров, а из-за того, что в ней было.

Тела.

Сотни тел.

Большие, маленькие, средние тела. В одежде, полуодетые, голые. Трупы свежие и трупы не очень свежие. Целые тела, части тел и те части, которые привыкли быть внутри тел, но больше там не находятся.

Я погрузился по пояс в осклизлую смердящую массу, а ноги все никак не могли нащупать дно – я просто… тонул. Мне было не за что ухватиться, кроме мертвых тел, а они соскальзывали вниз вместе со мной. Я вдруг оказался лицом к лицу со свежим трупом, с по-настоящему свежим телом женщины лет тридцати. Ее светлые волосы слиплись от грязи и крови, глаза были темные, одна щека распухла до размеров моего кулака, кожа еще оставалась розовой, и губы не спеклись. Она точно умерла всего пару часов назад.

Резко отшатываюсь. Уж лучше столкнуться с дюжиной разлагающихся трупов, чем вот с таким, который выглядит почти как живой.

Я увяз по плечи и все равно продолжаю тонуть. Мне светит задохнуться в человеческих останках. Я захлебнусь смертью. Это настолько дико и метафорично, что я едва не хохочу.

Тут-то ее пальцы и хватают меня за шею. А потом ничуть не холодные и вовсе не трупные губы шепчут мне в ухо:

– Ни звука, Бен. Притворись мертвым.

«Бен?»

Пытаюсь повернуть голову. Бесполезно. Хватка у нее железная.

– У нас всего один выстрел, – шепчет она. – Так что не двигайся. Оно знает, где мы, и направляется сюда.