Тристан Филипс
Трёп, трёп, трёп. У тебя столько трёпа, что как бы язык не побурел. Нет? Ладно, давай крутанем по-твоему. О чем ты еще хочешь меня порасспросить? О Балаклаве? Ты это уже сделал. О Медяке? Посмотри по своим записям, дурила. О Папе Ло и Шотта Шерифе? Последнего я уже довел с Восьми Проулков до самого Бруклина, так что сверься с записями.
Да? В самом деле?
А вот я так не думаю. Хочешь знать, что думаю я? Никаких заметок у тебя нет. Все, что ты там насобирал, – конфета из говна и пыли. Сидишь и скребешь все это время «У Мэри был барашек» справа налево, как у арабов. Нет? А вот дай-ка гляну. Ну вот. «Йеа», как вы, америкосы, говорите. В точности как я и думал. Белый парень, завязывай-ка ты уже с этой хренью. Лучше посиди помолчи, а я тебе скажу, зачем ты здесь. Хочешь? Ты на себя посмотри. На дворе восемьдесят пятый год, из-за всей этой дрискотечной лабуды вокруг нормальных причесок не встретишь. Джинсовые рубашки, как у ковбоев, дискотечные штаны, а на ногах ковбойские… нет, байкерские сапожки. Сплошная бодяга. Между прочим, даже в тюрьме все видели хотя бы по одной сценке из «Полиции Майами». Знаешь, каким это словом можно назвать? Пидерсия. Сплошняковая. Ты понимаешь, о чем я? Вот. Это у тебя такой стиль – вбуровиться и торчать в одном-единственном годе, как клещ в заду, а вы все шагайте лесом?
Вот ты прикатываешь сюда ко мне и говоришь, что пишешь историю о том мирном процессе. Но, во-первых, это все происходило семь лет назад, и попробуй-ка меня убедить, что все это кому-нибудь еще интересно. За лоха меня считаешь? Брат, есть такая вещь, называется «контекст», и вот ее-то ты мне предоставить и не можешь. Так что не обижай меня, а то я ведь и послать могу. Ты ж безусловно знаешь, что значит этот самый «контекст»? Ты вообще в курсе наших тогдашних дел или полагаешь, что мы только и содеяли, что тот концерт с Певцом? Ты, кстати, почему-то пытаешь меня только об оконцовке того мирного процесса, но никогда о начале или даже серединке. И вот еще в чем странность. Ты заявляешь, что не был на острове с семьдесят восьмого года, а между тем каждый твой заданный вопрос указывает на то, что происходило там в семьдесят девятом и восьмидесятом, – это отчего же? Спрашиваешь о Папе Ло, но только как он ушел из жизни. О Медяке, но только как его грохнули. О Люси, например, ты не спросил ни разу, даже когда я сам про нее пробросил. Но ты двинулся себе дальше, будто она не значила ничего…
Ах, ты стремишься к точности изложения. Да-да, ты же журналист или где. Ага, ага. Ах да, юнош ты мой.
Ты хочешь побольше узнать, как я в восьмидесятом примкнул к «Иерархии донов».
Пирс ты Пирс, Алекс ты Алекс…
Я никогда не говорил, что примкнул к ним в восьмидесятом, а просто сказал, что примкнул к «Иерархии донов». А о Джоси Уэйлсе ты случайно не хочешь знать? Например, о том, что он нынче прибывает в Нью-Йорк? В «Рикерсе» говорят, что посадка у него как раз сегодня. И еще неизвестно, зачем он прилетел. Или за кем.
Ой.
Что притих? Глянь на себя. Ты, я подмечаю, примолкаешь при всяком моем упоминании о Джоси Уэйлсе. Вот всего несколько минут назад, когда я рассказывал, как он поставил крест на замирении, ты сразу перескочил на тему, как это я очутился в тюряге, хотя сам про это определенно знаешь. Ты ж ни одного вопроса обо мне не задаешь, не зная заранее ответа, будь то из моего интервью насчет Совета или хотя бы мой базар с нью-йоркской радиостанцией. Но это же так. Джоси Уэйлс прибывает в Нью-Йорк сегодня. И точно не для встречи со мной.
Глянь на себя. Сидишь с небрежным видом, будто очко у тебя не «жим-жим». Я даю тебе пять минут, чтобы свернуть интервью, потому как у тебя появилась куда более насущная задача: мчаться в свою халупу в Бед-Стае и спрятаться там под умывальником. Сколько мне, по-твоему, потребовалось, чтобы вычислить о тебе то, что нужно? А, Алекс Пирс? Думаешь, если ты живешь на углу Бедфорда и Клифтона, ты непробиваемый, что ли? Клифтон-плейс, двести тридцать восемь, так? Квартира на первом этаже… ой, погодь, на втором: я забыл, что американцы понятия «нижний этаж» не используют. Ха-ха. На улице твоей живут только черные и одеваются, как на кастинг для «Триллера», а у тебя вид такой, будто ты откуда-нибудь из «Иглз»… А ты парень с гонором, Алекс Пирс: ишь, как скривился, стоило мне приписать тебя к «Иглз». Однако насчет тебя я ошибся. Пять минут прошло, а ты все не уходишь. Уйти думаешь лишь после того, как получишь то, зачем пришел. Джоси Уэйлс приезжает в Нью-Йорк усложнять всем жизнь, а ты отчего-то все еще здесь…
Ага, угу. Н-да. Гм. А? Ну давай, давай.
Что, просто вот так? Будем сидеть и играть в молчанку?
Знаешь что? Я утих, так что говори ты.
Хммммммм. Хмммммм.
Блин, Алекс Пирс.
Блин.
Ха-ха-ха-ха.
Извини, смеяться я не хотел. Но все равно как-то смешно. Просыпаешься у себя в кровати, а рядом сидит мужик. Ты уверен, что вы с ним не жахались, а потом он просто очнулся первый? Да успокойся, юнош ты мой, все видят, что ты не жопник.
А ты раньше никого не убивал? Да, Алекс Пирс, мне это хочется знать. Можешь орать «мазафакер, да иди нах, я сейчас позову охрану!». Но ответь на вопрос.
А потом, с той поры? А? Ха-ха, я знаю, эдакий сквозной повтор шутки. Каково ж оно, убивать человека, а? Черт, а ведь в этом ох сколь многое. На всем, что он намечал осуществить от рассвета до заката, ты взял и поставил крест. Жирную такую точку. Вот так, на раз. И неважно, хороший то был человек или плохой; ты смотришь на него мертвого и прикидываешь: интересно, а начинал ли он этот день с мыслью, что тот будет у него последний? Занятно, да? Вот ты просыпаешься, съедаешь завтрак, обед, ужин, работаешь, гуляешь, трахаешься, затем просыпаешься и начинаешь все сызнова. А вот он уже не подымется, не примет душ, не посерит, не пойдет через дорогу на автобус, не поиграет со своими детьми, то есть вообще ничего. И все это по причине тебя. Ты это у него отнял. Я тебя выслушал. Тут суть, знаешь ли, была в том, что он собирался лишить тебя жизни, а ты был вынужден поступить, как поступил. Иначе б сейчас, в эту самую минуту, ты бы передо мной не сидел. Отчего тебе показалось, что он мертв? Ты к нему притрагивался? Просто оставил как есть? Так откуда ты знаешь, что он был неживой?
Юнош мой, ты, что ли, просто съехал из своего номера и всё на этом? Ой как интересно… Ты ведь заселился не под чужим именем, верно? Надо же: ничего в новостях, никакого расследования, звонков из полиции… Ничего, будто это все во сне происходило… Да успокойся ты, белый парняга, я даже словом не намекаю, что это был сон. Но кто-то ведь после тебя все подчистил, причем подчистил хорошо. И… постой. Ты говоришь, типа, как синяя униформа? Синяя, типа, форма?
И лысая голова?
Что он как бы индей – светловатая кожа, вроде метиса?
Бомбоклат.
Ты, что ли, хочешь мне сказать, что прикончил Тони Паваротти?
Юнош, юнош ты мой. Бомбоклат…
Да нет, так-то я его не знал, но кто в гетто не слыхал о Тони Паваротти? Он же был у Джоси Уэйлса главным инфорсером. Я слышал, что этот человек холоден как лед, никто в жизни от него единого слова не слыхал. Ты слышал когда-нибудь о «Школе Америк»?.. Хотя откуда тебе, для этого надо находиться вне Штатов… Все, что мне известно, это что Паваротти единственный, кто реально вышел из нее. И единственный, кто знал, как обращаться с оружием. Снайпер лучший, чем вся полиция или армейцы. И ты хочешь сказать, что худосочный хиппарик убил киллера номер один всей Ямайки? Брат, ну согласись, как тут не рассмеяться в голос. Ну хорошо, может, ты и прав. Я понимаю, ты за это очень переживаешь, как не понять. То есть ты уверен, что это был он? Да понятно, откуда ж тебе было знать… Ты просто можешь описать его внешность. Извини, брат, но мне нужно какое-то время, чтобы все это усвоить. Для меня это все равно что смотреть на человека, прикончившего Гарри Каллахана. Ты помнишь, когда это случилось? Февраль семьдесят девятого? Ну вот, теперь вырисовывается. Ты был на Ямайке до февраля семьдесят девятого. И говоришь, что пробовал там что-то такое раскрыть насчет Грин-Бэй, верно? Хотя это ничего не значит: даже ямайские газеты раскрыли насчет этого все, что только можно, причем гораздо раньше. Но если за тобой шел Тони Паваротти, то приказ должен был исходить из Копенгагена. Ну а поскольку это не в стиле Папы Ло, то единственный, кто мог отрядить Паваротти, это Джоси Уэйлс… Черт возьми, юнош мой, что ты такое понаделал, что Джоси Уэйлс послал кого-то тебя обнулить?
Ну да, ты не знаешь.
Может, ты не сознаешь всего, что знаешь. Хотя какой журналист не знает даже своих собственных фактов? Ты, видно, раскопал насчет Джоси Уэйлса что-то, чего больше не знает никто. Но, опять же, это ни о чем не говорит. Джоси выяснил, что у тебя на него есть что-то, цену чему ты сам даже и не знаешь. Да, то было шесть лет назад, но оно, безусловно, тебя преследует, так что ты наверняка должен что-то помнить. Что-нибудь в твоих записях, нет? Хотя забавно, ведь Джоси как будто ничего и не боится. Люди называют таких безбашенными… Ну так думай, мозгуй. Что может быть такого, о чем известно только вам обоим? Ты знаешь о его связях с наркотой, бандюганами? Или писал недавно репортаж про Колумбию?.. Хотя нет, это, должно быть, оттуда, из тех времен. В семьдесят девятом ничего такого еще не происходило – во всяком случае, такого, о чем бы ты знал. Грин-Бэй? Нет. С политикой ты тоже не соприкасался. Ты интересовался договором о замирении, но что вовлекло тебя в ту историю? Ты шел по следам Певца? О. Певец. Зачем же?
О. Брат.
Послушай, Пирс, ты же мне все рассказал. Только что выложил весь план, а сам его до сих пор так и не видишь. У нас больше общего, чем тебе кажется. Ты вдумайся. Сейчас уже всем известно, что, кто бы там ни стрелял в Певца, целил в сердце, но попал в грудь потому лишь, что Певец на тот момент делал выдох, а не вдох, верно? Это даже в книге про него написано. Но тогда, в семьдесят восьмом, кто мог это знать, кроме самого Певца, того ганмена и, получается, тебя? И вот до Джоси дошло, что он сболтнул тебе нечто, чего ты не должен был знать, – ведь, на то пошло, даже больница могла назвать лишь место, куда попала пуля, а не то, куда метился киллер. Я-то знал, что выстрел тот сделал Джоси, но узнал это лишь в семьдесят девятом году, не раньше. И даже тогда никто не мог знать умысла, за исключением того, в кого, собственно, стреляли, и того, кто пытался застрелить. Не выдал ли Джоси тебе интервью как раз вскоре после этого? Должно быть, так… Черт возьми, юнош мой, да ты у нас прямо из кино. Взять тот же Грин-Бэй: пускай о нем на сегодня все знают, но если я тебя верно понял, то правду о нем ты установил гораздо раньше, чем все, вместе взятые. Тебя, часом, не Шерлок зовут? Так что убить тебя Джоси пытался или из-за того, что ты выяснил, кто именно поднял руку на самого Певца, или же потому, что ты вызнал всю подноготную насчет Грин-Бэй. Хотя не могу взять в толк, зачем он пытался убить своих же собственных людей… Не знаю, что и сказать.
А впрочем, о Грин-Бэй забудь. Хоть ты о нем и знаешь сверх меры, но то, что убить тебя посылали самого Тони Паваротти, уже само говорит о многом. А послать его мог точно только Джоси Уэйлс. Тут вопросов нет: он смекнул, что ты знаешь про то, что это он пытался грохнуть Певца. Или хотя бы со временем об этом догадаешься. Но догадливость твою он, как видно, переоценил: шесть лет минуло, а тебе ничего и в голову не пришло…
Ну вот, теперь одно клеится к другому. Вот, стало быть, зачем ты нагрянул ко мне с визитом… Должно быть, я один на всем свете, кто разделяет теперь с тобой что-то общее. Надо же, каково: лишь двое из тех, кого Джоси Уэйлс пытался убрать, до сих пор живы. А он между тем с часу на час должен приземлиться в Нью-Йорке.