Книга: Краткая история семи убийств
Назад: Тристан Филипс
Дальше: Джон-Джон Кей

Ревун

– Еще раз говорю: я подловила ту блядву за попыткой отсосать у моего мальчугана писю за его карманные деньги. Вон она, та блядешка, скётся у подворотни. Я, по-твоему, что, совсем слепая? Ему ж всего двенадцать!.. Эти вонючие пробляди таскают свои кошелки по всей округе. Суются везде, проходу нет. Ты мне что говорил? Что не будешь их сюда пускать, что у тебя бизнес почти легальный и всякое такое. Поцелуйте, мол, мою черную задницу. А еще…
Бушвик. Давно уже стемнело, но жара в этом районе не спадает никогда. Баба стоит прямо передо мной, я чувствую, как от нее пованивает чесноком. Без помады, но в тенях, смоляные кудри влажноваты. Живот, как булка, нависает над джинсами. Мы стоим посреди улицы.
– Так чего ж ты мне не сказал, что сделал из той квартиры «точку»? – говорит она, указывая на изникающую скорым шагом шлюху, прикупившую крэк. – Ты меня уже притомил. Эти дома, между прочим, принадлежат не тебе, а городу.
Живет она не в этом корпусе, а через улицу, в той вон цепочке отдельно стоящих кирпичных домов, что придают Бушвику сходство с Бронксом. У железной ограды перед домом трое темнокожих мальчишек и девчонка чинят велосипед; ограда защищает не газон, а только бетон. На другой стороне дороги пять домов, и все обнесены заборами. Мы стоим перед моим домом, где «точка» находится на третьем этаже. Улицу с некоторых пор регулярно патрулирует полицейская машина, поэтому добро приходится держать внутри, выдавая дилерам пакетики лишь на краткосрочную продажу – столько, чтобы полиция, если что, не подняла бучу. Лучше так, по крайней мере, можно контролировать процесс. Корпус подремонтировал муниципалитет и запустил сюда бездомных; вместе с ними въехали и мы. Изначально задача была договориться со старшим по дому: если он молчит, то получает кропалёк на лапу. Ну а если пробует раскрыть рот, я напоминаю, что если полиция накроет «точку», то кирдык настанет в том числе и ему. В Бруклине от меня кормится целая стая старших по домам; все хотят, чтобы им чего-то отломилось. Ну а Бушвик – просто кусок дерьма. По Ист-Виллидж у меня вообще не возникает проблем, и только Бушвик мне постоянно что-нибудь подкидывает, и каждый раз что-нибудь новое. Пока по всей длине улицы я не замечаю ни одного споттера или курьера-бегунка.
В двух обшарпанных домах отсюда на поребрике сидит темнокожий паренек-споттер, а рядом с ним буцкает бумбокс, что-то насчет «фриков, гуляющих в ночи». Паренек сидит, притопывая своими пока еще новыми, незамызганными кроссовками. На прошлой неделе у него, кстати, еще не было ни кроссовок, ни бумбокса. Он не замечает, как я подхожу и останавливаюсь прямо перед ним.
– Валите нах, сучьё, заебли! – буркает он, не поднимая кучерявой головы. – Я не при делах.
На что я говорю:
– Ты кверху глянь, шибзденыш.
Паренек вскакивает, как чертик из табакерки, и истово пучит глаза:
– Да, сэр! Да, сэр!
– Ты чё, в армии, что ли?
– Нет, сэр!
– Как обстановка?
Он тупит голову, как будто боясь, что услышанное мне не понравится.
– Бро, твое дело сообщать мне обстановку. Посыльных я не стреляю. Ну так что там с бизнесом?
Парнишка по-прежнему смотрит в землю, но что-то мямлит.
– Чего?
– Гм, да ничего. Ничего вокруг такого, уже несколько дней.
– Херово. Это что же получается: все крекеры очухались и разом пересели на героин? Так и рынок может пересохнуть, а этого допустить нельзя.
– Э-э…
– Что «э»?
– Да я уж замаялся посылать народ куда надо, а они приходят обратно и говорят: чё за лажа? Там, дескать, в том проулке никого с товаром нет. Ну, я-то новичков с деньгами за милю срисовываю. Когда надо, сам подхожу и заговариваю по-братски: «Хой, тут в Бушвике все еще не отлажено. Я ж вижу, чего вы ищете, а у нас тут как раз всего на любой вкус». Они кивают, начинают что-то буровить, а я им тоже киваю – на проулок возле межи.
– Ты сам-то знаешь, где у нас межа?
– А кто ж ее, мля, не знает… Короче, с тобой чё-то не хотят иметь дела. Обычно ты отправляешь двух-трех бегунков с фасованным товаром, и те его продают. Но вот уже четыре дня как народ сюда приходит со словами, что у нас тут какая-то хрень: никаких бегунков вдоль улицы. Да и дилеров чего-то не видать. Твоего охранщика так это притомило, что он ушел и нашел себе настоящую работу во Флэтбуше.
– А куда бегунки делись?
– Откуда ж я знаю… Только вот что-то не бегают. И дилеры твои больше не крутятся.
– А с ними-то что за хрень?
– Ты б взял да и проверил на «точке».
Я смотрю на этого пацана: ишь ты, разыгрывает из себя крутого. То ли вмазать ему раза́ рукояткой пистолета, то ли, наоборот, повысить… Ёшь твою медь, сюда ж через четыре часа нагрянет Джоси!
– И еще: коль уж покупатели не срисовываются, я тут срисовал еще кое-что. Пару дней назад тут начал какой-то сраный «Понтиак» разъезжать, и мне показалось, что ниггеры в нем, как пить дать, из «Иерархии донов». Уже вынюхивают насчет этого места, знают, что с охраной тут слабовато.
– Зрение у тебя, щегол, гляжу, развито не по годам…
– Как платят, так и зырю.
Я смотрю на этого парнишку и уже прибрасываю, как он мне до прибытия Джоси наладит обстановку в Бушвике. Я даже не заметил, как за мной увязалась та чертова бабень.
– Сначала та проблядь припирается к самым моим воротам, задирает свою юбку без трусов и говорит моему младшенькому, что за два бакса даст ему взломать мохнажку. Хорошо, что я в это время находилась у окна и слышала ту возню. Но не успела я опомниться, как сюда притаскиваются еще трое нариков, решив, что здесь торгуют крэком, – это у меня-то дома! А все потому, что торгуют в этом же корпусе.
Дом с моей «точкой». Межа. Самый слабо охраняемый секрет во всем Нью-Йорке. «Краснокирпичники» под цвет ямайской красной глины, каждая комната с двумя окнами. Посредине пожарная лестница. Крыльцо с тремя ступенями под небольшим куполом входа, с претензией на шик, хотя единственно богатые люди, обитавшие за все время в Бушвике, занимались варкой пива. Мы с Омаром стоим здесь уже минут десять, но, кроме этой вот бабы через улицу, что сейчас меня костерит, снаружи никого – ни дилеров, ни охранщика. И прав паренек: никаких тебе бегунков, вообще нигде.
– Омар, сходи проверь внутри. Проверь, те двое бомбоклатов вообще там или нет.
– Понял.
Прежде чем пойти, Омар озирается. Привычка. А затем идет мимо приткнувшейся на крыльце прошманды к двери в подъезд, толкает ее и заходит. Черт, надо было сказать ему, чтобы вынул на всякий случай ствол, но теперь-то уж что… На отдалении у проезжей части стоит «Додж» на четырех бакулках: колеса хозяева ему на ночь снимают. Ребятня, что чинила велик, скрылась к станции метро лексингтонской ветки. Бабень продолжает вопить, что ей накласть, что какой-то там ниггер делает свой бизнес – дело есть дело – и что какой-нибудь тупой негрила или нарколыга решает палить свои деньги на эту дрянь, это тоже его дело, но никто не смеет ей указывать, что у нее на дому наркопритон. И какой вообще дебил обустраивает «точку» рядом с тем местом, где идет продажа крэка? Я хотел было отправить ее на все шесть направлений, потому как нарик, стоит ему раздобыть снадобье, стремится употребить его тут же, поэтому надежное место, где можно обсадиться, должно находиться поблизости, и там же можно прикупить еще, то есть двойной доход. Плюс уже не нужно переживать, что полиция застукает тебя с дозой в кармане: выкусите, она уже во мне. Хотя кто она такая, эта лярва, чтобы я с ней объяснялся, как со своей школьной директрисой?
Омар, показавшись из двери, мотает головой, и до меня только тут доходит, что паренек прав и межа действительно брошена, а дилеры залипают на «точке». В двух кварталах к западу угол Гейт и Сентрал. Единственные два здания во всем квартале, которые никто не поджег или которые по случайности не сгорели сами. В Бушвике, пожалуй, нет ни одного квартала, улицы или дома, который люди не спалили бы дотла для получения страховки, потому как продать нынче жилье здесь – нечто из области фантастики. Сейчас мы на углу Гейт и Сентрал. «Точка» с крэком.
– Ты – как все твои долбаные братья-ямайцы, – костерит меня баба. – Хотя нет, ты не такой. Ты не можешь распоряжаться даже своим собственным дерьмом. Хотя ты даже не дерьмо, а вообще невесть что. Тебе лучше нанять меня управляться со всей твоей хренью, потому что тебе даже куриц стеречь нельзя доверить: проворонишь…
От моей полновесной резкой оплеухи она, поперхнувшись собственной руганью, отшатывается, а затем открывает рот, чтобы продолжить, но под моей зуботычиной, вякнув, захлопывает рот, ничего не успев выкрикнуть. Я хватаю ее за щеки и стискиваю, пока она не начинает крякать, как утка.
– Слушай сюда, лахудра жирная, ты мне уже все уши прожужжала хуже комара. Тебе что, каждую неделю не перепадают бабки? Так чего ты, бля, хочешь: бабла или смерти? А?.. Ага. Я так и понял. А теперь дуй с глаз моих, пока я твое брюхо как боксерскую грушу не использовал, поняла?
Она подхватывается и бежит. А я вместе с Омаром и парнишкой шагаю к «точке». Кто-то для прикола пришпилил на входе табличку, «Не влезай – убьет». Все проясняется достаточно быстро. Один из моих дилеров валяется на матрасе прямо в прихожей, чуть левее от двери. Судя по всему, он только что принял дозняк, да так, что трубка едва не валится у него из пальцев, но он на автопилоте ее держит. Бессмысленные глаза полузакрыты.
– Ах ты, сучара… Запас из общака тыришь?
– Чёёёё? А, брааат? Вмазаться пришел? Ну на, мля. Мне ж не жалко, бро, я с тобой поделюсь.
– Гаденыш, а кто межу стеречь будет, пока ты здесь залипаешь?
– М-межу?
– Межу, межу. Стеречь место, беречь товар. Фасовать запас, раздавать его бегунам. Где они, кстати?
– Хто?
– Бегуны.
– Бегуны, бе-гу-ны… А чё… Так ты вмазываться буешь, или я нычку себе забираю?
Он осоловело поводит на меня глазами и кивает, будто я с ним согласился.
– Ты хоть понял, дурила, что тут учудил? – спрашиваю я. – Мне теперь искать нового бегуна, нового дилера, даже нового охранщика. А времени остается всего четыре часа, и все из-за того, что мой гребаный дилер заделался юзером.
– Ди-лер ю-зе-ром, – лепечет он сонно, пытаясь повторить.
Я даже не прохожу в помещение. Тут голову в комнату засовывает та самая прошманда, что пыталась отсосать у пацана, заглядывает с таким видом, будто этого дилера знает. Или меня. Я машу ей стволом, и она не шарахается, а просто оглядывает меня снизу вверх и скрывается в потемках. Омар стоит снаружи под окном. Муниципалитет заколотил их щитами, но нарики щиты снова отодрали. Из мебели в комнате единственно матрас с дилером и хилая лампочка.
– А где твой напарник? – спрашиваю я.
– Хто?
– Так. Вставай давай, пока я тебя не ляпнул прямо тут.
Он смотрит на меня. Глаза остекленелые, но слегка проясняются, или же он впервые вглядывается в меня внимательно.
– Будут тут мне еще всякие пидоры указывать гнойные.
Не сводя с него глаз, я поднимаю ствол и делаю ему дырку во лбу. Он откидывается на матрасе. Я хватаю его за ногу и подволакиваю к окну. Снова появляется та шалава, норовя нагнуться и вынуть у него трубку. Я навожу ствол на нее:
– Секунда, и тебя нет. Пристрелю нах, коза.
Она поворачивается и уходит так же неспешно, как и зашла. Я усаживаю труп, складываю его руки на коленях, а голову нагибаю так, будто он задрушлял или сидит в чумовом кайфе. Из кармана у него выпадают два пакетика с коксом. Пакетики, трубку и зажигалку я перекладываю к себе.
Снаружи меня ждет Омар.
– Омар, отыщи второго дилера. И приведи мне того споттера. Давай по-быстрому.
Назад: Тристан Филипс
Дальше: Джон-Джон Кей