Книга: Краткая история семи убийств
Назад: Джон-Джон Кей
Дальше: Тристан Филипс

Джоси Уэйлс

Лихие люди пометок в книжках не делают. Я говорю что-то с уверенностью знания: например, что от солнца снаружи все становится жарче и тяжелей. А вы записываете это себе в голову и тренируете ее, чтобы она запоминала. «Прощать» и «забывать» – таких слов в моей книге нет. Не потому, что я ничего не прощаю, – будь оно так, река взбухала бы кровью во всем своем течении от Парка национальных героев до Кингстонской бухты. Просто я действую с опорой на три установки: помнить, ждать и шевелиться. Жопный юноша Бой Джордж однажды пропел по радио вопрос: «Ты торгуешь черными деньгами?» У меня есть ответ: я торгую всем, что черное.
Сидящий в Нью-Йорке Ревун говорит мне, что староват для брейк-данса. Для Майами он не тот типаж, что я, впрочем, знал еще по Ямайке. Ревуну нравится считать себя мыслителем, но он им не является. Этот человек не думающий, он просто прочел несколько книг. Точно так же, как некоторые из этих ребят считают себя зрелыми и опытными, хотя на самом деле всего-то прошли через пару-тройку неурядиц. Ревуну я поручил одно. Он обеспечивает связь между Джемдауном и Гризельдой Бланко. Ей нужно поставлять дерьмо ускоренным темпом в Майами, чтобы оттуда оно плыло до Нью-Йорка. Что до нас, то мы поставляем дерьмо ускоренным ходом из Кингстона в Майами через северное побережье или Кубу.
При этом у Ревуна есть одна особенность: он не уживается ни с какой бабой. Точнее, никакая баба не может ему указывать, что делать. Хотя, опять же, Гризельда не баба. Не женщина. Она вампир, у которого сотню лет назад отпал хер. Ревун выводит ее из себя; с ним она теряет терпение, а когда сумасшедшая вроде нее теряет терпение, перед ней отступают даже закоренелые ямайские рудбои (что правда, то правда: эта сука, бомбоклат, в своей ярости несравнима ни с кем). То, что она своими руками прикончит Ревуна, – дело считаных месяцев.
Церковь, кажется, говорит о даре прови́дения. Наделены им не только святые и ясновидцы, но и все, кто считает, что способен запрыгнуть в эти штаны и шагать впереди всех; шагать, пока шагается. В ту самую секунду, едва лишь встретив Бланко, я понял, что передо мною грубая и жестокая бестия, рассудительности в которой не так уж много, но решимости столько, что она сшибет наземь быка. Как и я, Гризельда понимает, что «правота» и «неправота» – всего лишь два слова, выдуманные глупцом, а значение имеет лишь то, какой вес я имею над тобой, а ты – подо мной. Но она пока не определилась, как с этим обходиться, так что иногда тупоумный ниггер – это страхолюдина из Колумбии, по тугодумию своему не въезжающая, что я веду дела разом и с Медельином, и с Кали, где ребята известны тем, что хотя бы слегка дружат с головой. Провидение. Проницательность. Я всегда, когда смотрю на человека, могу его прочесть. Взять того же Ревуна. Вот уж сколько лет я знаю, что он не только трахает мужиков, но и сам порой подставляет им зад. И что бы он там ни говорил, а сам в душе все еще томится по тюряге. Мне за одно это давно б уже полагалось его прикончить, но я как-то мирюсь. Смотрю, как он трахает мужика за мужиком, бабу за бабой, и все думаю: может, он все же остепенится, перестанет быть жопником, пересмотрит свое поведение… Изживет хотя бы потребность, чтобы ему вставляли… Ну да ладно, в отношениях содомитов я не разбираюсь, а Библию не читаю. Знаю только наверняка, когда человек дурит сам себя. Тут на другое нужно смотреть. На то, что он там затевает в Нью-Йорке. А повесить ему на хвост человека не могу, потому как тот все разузнает. К тому же есть вещи, которые проделывать может только Ревун.
Вчера моя женщина спросила, как это мне дали визу в Америку, и рассмеялась. Правильно смеется. Хотя в этом году мне есть чем заняться. Не могу сказать, когда меня последний раз интересовало, что делается на улицах Кингстона. ЛПЯ так хотела заполучить страну в руки – и вот заполучила. Так что зажритесь. В моем внимании теперь нуждается другая улица, так что мне остается единственно вглядываться. Лихой человек пометок не делает. Лихой человек все записывает в уме.
В Бронксе у меня Юби. Люди не могут понять, как я вообще его терплю (в данном случае «люди» – это Ревун, который его на дух не переносит). В самом деле, непросто питать симпатию к парню, который подстригается каждые две недели, разговаривает так, будто окончил навороченную среднюю школу, а одет всегда в костюм c отливом, вне зависимости от погоды. Но вот резон, который мало кто ловит: если людям западает в голову, что ты сутенер, никто из них не подумает, что ты наркодилер. У Юби вид студента, и это дает ему повод думать, что он стильный. Немного в самом деле есть. Этот парень всерьез думал поступать в колумбийскую школу юриспруденции, но раздумал, потому как счел себя и без того докой. Он вольготно обосновался в Куинсе и Бронксе, и я позволил ему взять под себя Майами вместо Ревуна. Ревуна я в известность не поставил, и тот мне на той же неделе перезвонил:
– Брат, что там за хрень деется?
– Тебе надо смениться. Майами для тебя слишком захолустен, тебе нужен Нью-Йорк. Там и вечерами есть куда пойти, развеяться.
– Что ты, бомбоклат, имеешь в виду?
– Имею то, что имею, мандюк. В общем, размещаю тебя на Манхэттене или, может, в Бруклине.
– Я те места не знаю.
– Ну так купи, бомбоклат, путеводитель и изучи.
«Брат, ты ж знаешь, у меня на эти вещи чутье, и я этому перцу не доверяю», – не устает он повторять при каждом звонке, почти одной и той же фразой. Но Ревун человек недумающий, он лишь прочел пару-тройку книжек, а вот Юби, не в пример ему, мыслит широко и глубоко. Он кинул Колумбию ради торговли «травой», потому как Колумбия в плане деланья денег уже не могла научить его ничему, чего бы он сам уже не знал.
Сметлив просто даже слишком. Сто тыщ фунтов «травы» и десять тыщ «беляка» всего за один год. Это знаю и я, и он, и Ревун, который Юби от этого еще больше ненавидит. Мозг этого человека обогащает нас всех. Но он же, этот мозг, нуждается в моем снабжении, и хотя я уверен, что Юби пытался контактировать с Эскобаром напрямую, доверия ему при таком ловкачестве от тех дельцов нет. Что ж, пускай себе ловчит – иное и представить сложно, – только Ревуна я в это не посвящаю. В другой раз Ревун позвонил мне просто с тем, чтобы сказать: со всего Джемдауна Юби единственный, кто делает педикюр, а значит, он, наверное, жопник или что-нибудь в этом роде. Без бэ. Я хохотал так долго, что Ревун напрягся – ничего, мол, в этом смешного нет. Я сказал ему поостыть. И не сказал, что Юби, когда не убивает сам, подсылает для этого двух своих братцев – родная кровь, ничего не скажешь, – которые, если верить молве, уже укокошили для него больше полусотни человек. Почему он зовется Юби – это вопрос, но, наверное, к психиатру. Лихие люди пометок не делают. Вместо этого я припоминаю имя на манер скороговорки – ля-ля-ля, тра-ля-ля, – как в детской считалке или песенке. Если б кто-то это знал, меня бы, наверное, перестали воспринимать всерьез. И вот я послал Ревуна с еще одним парнем встретить кое-какой груз во Флориде и уже другой фурой переправить окольным путем в Вирджинию, а то и в Огайо. Но в Западной Вирджинии фуру перехватывают копы. И мало того, что пропала такая тьма доз, это бы еще полбеды. Но тут еще всюду начали выщелкивать наших: под Вашингтоном, в Детройте, Майами, Чикаго и по всему Нью-Йорку.
Но за всем этим наш Ревун упорно не слезает с Юби.
– Он, наверное, точно «ча-ча-ча»: ты глянь на него. Взять этот его костюмчик с отливом: шит-то небось из материной шторы… Помяни мое слово, Джоси: рано или поздно этот подонок обернется против тебя.
– Я за ним смотрю, Ревун.
– Тогда смотри крепче. У меня к нему большого доверия нету. У него рука всегда на подбородке, все чего-то думает: прибрасывает небось, как тебя скинуть…
– Ты серьезно? Ну так учти: он не единственный, за кем я смотрю.
– Это ты о чем?
– А о том. Почему мне мой человек в Куинсе докладывает, что поставки между тобой и Юби нестабильны? Почему не налаживаются каналы по Нью-Йорку?
– Что значит «нестабильны»? Этому мудаку нужно усвоить: за один день дела не делаются.
– Ждать у моря погоды, что ли? Ревун, ты там, часом, не захворал?
– В смысле?
– Братан, ты что, на Нью-Йорк монополию взял, что ли? А «Иерархия донов»? А «Артель Кровавой Розы»? А «Хотстепперы»? Им всем кусок подай, от каждой улицы – и это я только о ямайцах говорю. Не будем поставлять мы – они найдут другого поставщика, все просто. И вот из-за таких, как ты, я вынужден сам лететь в Нью-Йорк и наводить там мало-мальский порядок. А ты подумал, Ревун: зачем мне туда лететь? Может, мне лучше просто передать Куинс тому же Юби, а тебя отозвать обратно на Ямайку?
– Да что ты, Джоси! Ни даже-даже. Я… Не, ну так нельзя. Я же просто…
– Ты просто что? На будущее: не вынуждай того человека из Куинса звонить мне. Я половины не понял из того, что он мне наговорил.
– Хорошо-хорошо, брат, я этим подзаймусь, – спешит меня заверить Ревун. Но не говорит того, что действительно должно занимать его на всю голову: не низовой бизнес, а то, что на его территорию пролезает новая банда – та самая, что пытается пролезть и на Майами. Люди подзабыли, что, когда к власти в восьмидесятом пришла ЛПЯ, куча народа, недолго думая, свалила в Штаты. И вот теперь «Кровавая Роза», «Хотстепперы», а уж в особенности «Иерархия донов» пытаются столбить там территорию, как у себя в Кингстоне. И вновь я убеждаюсь, что Ревун человек недумающий, а просто прочел пару-тройку книжек.
И еще одна деталь. Сказать по правде, мне не очень-то много надо, но я говорю Ревуну:
– Слушай, ты помнишь того опездола, Тристана Филипса? Ну этого, из Совета замирения с Папой Ло, Шотта Шерифом и Певцом? Который исчез, как иллюзионист, хотя я посылал разобраться с ним не одного, а целых двоих? Так вот, он сейчас живет в Куинсе, и мне нужно, чтобы ты поставил на этом братане крест. Пока он не примкнул к какой-нибудь банде от ННП, пусть даже засветился на американском ТВ с речами за мир и дружбу.
В восемьдесят втором я отрядил Ревуна заняться этим долбаком. Сказал ему взять билет на самолет и отправиться в Нью-Йорк, найти там ствол и закрыть эту страницу в ямайской истории. Через неделю последовал звонок, но не от Ревуна, а от Бенни, одного из его бегунков, с сообщением, что дело сделано. Я уж не стал Ревуна спрашивать, под какой он был балдой, давая этому засранцу мой номер телефона. Хуже того – дал его тому, кто позволил себе базар таким тоном: «Ну это, короче. Ревун велел сказать, что фокусник, типа, накрылся, ага? Ну пока». Не потому, что он засранец, а просто потому, что он реально не знал, с кем разговаривает. Ну да бог бы с ним: с Филипсом покончено, страница закрыта, и дело с концом.
А затем в позапрошлый четверг один из моих людей, который только что вышел из «Рикерса», спросил, знаю ли я такого Тристана Филипса, который, по его словам, знает всё обо мне. Я уточнил: «Ты, наверное, хочешь сказать, не знаю, а знал?» А он мне отвечает: «Нет, Джоси, тот братан отсиживает в “Рикерсе”; второй годок мотает из пяти, полученных за вооруженный грабеж. Сидел в “Аттике”, а затем перевели в “Рикерс”. Он сейчас влился в “Иерархию донов”. Если хочешь, могу отправить весточку, чтобы его там чикнули». Я тогда сказал: «Да не надо, пускай живет». А сам в пятницу звоню Ревуну:
– Знаешь, с кем я нынче пересекся? С Тристановым знакомцем. Приходил в ЛПЯ за деньгами, жаловался, что кореш твой совсем от рук отбился, денег на ребенка не дает… Ну, что скажешь? Забавно? – спрашиваю я.
– Да, прикольно, – отвечает он в замешательстве.
И вот я собираю спортивную сумку, чтобы лететь в Нью-Йорк. Надолго отлучаться не планирую. Юби там уже все подготовил. Случайно глянув, замечаю моего старшего: стоит в дверях и смотрит, в школьной форме.
– Па, ты откуда, бомбоклат, вернулся? Ты там не вмазанный маненько?
– А ты чего маячишь надо мной сторожем? Отправляйся-ка в школу, юноша.
– Да ну ее нах.
– Что? Я похож на родителя, который позволяет своему отпрыску выражаться в своем присутствии?
– Да брось ты, па.
– Хорошо. А ты брось кривить рожу и ступай-ка в школу. Думаешь, мужская школа Уолмера дается за бесплатно?
– Нас учат, что образование должно быть всеобщим и бесплатным, так что…
– Ну-ну, поучи меня. А за прекословье тебя пестиком по голове. Отойди-ка лучше с дороги и марш в школу, пока там ворота не заперли.
– Па, ну откуда мне знать, что…
– Знать что? У нас речь сейчас, кажется, об образовании. И я думал, ты уходишь в школу; так почему я все еще вижу здесь твою постную физиономию? Ты мне с каждым днем все больше напоминаешь твою, бомбоклат, матушку.
Я улыбаюсь, чтобы он не чувствовал с моей стороны угрозы. Но ему уже шестнадцать, а я по себе помню, как в этом беспутном возрасте начинает играть кровь. Внутри голод, который все растет, и его ничем не унять. Все это так знакомо. Чувствуется, что мы дурачимся, но во всем этом сквозит и некая угроза. Мне отчасти нравится то, как этот засранец ерепенится, выпячивает грудь.
– Смотри у меня, – говорю я шутливо, когда он поворачивается уходить.
Сын лишь один раз кивает и удаляется, поправляя на спине синий ранец. Еще год, от силы два, и управы на этого парня у меня уже не будет.
Назад: Джон-Джон Кей
Дальше: Тристан Филипс