72

Шарко, Казю и Бланкару устроили разбор полетов в кабинете Клода Ламордье.

Сыщики из уголовки выложили все факты как есть. Джеки Дамбр, по всей вероятности, прихватил ручку у себя дома, когда они привели его туда, чтобы связаться с человеком, скрывающимся за всем этим делом. Они нашли его лежащим в камере, и Шарко, Казю и Бланкар сделали все, чтобы остановить кровотечение, но тщетно.

Кто виноват? Кто наживет неприятности и заплатит «за разбитые горшки»? Клод Ламордье предупредил: будет внутреннее расследование и сотрудники Главной инспекции полицейских служб сыграют свою роль. Но сыщики решили, что инспекторы полиции тоже люди и лучше, чем кто бы то ни было, знают, что творится сейчас на набережной Орфевр. Знают, что это дело не укладывается ни в какие рамки.

Шарко упомянул о последних словах, которые сказал ему хакер перед смертью:

– Он говорил мне о Черной комнате. Она существует.

– А что это такое?

– Место, где находится худшее и где мы сможем добраться до Человека в черном. Что он разумел под «худшим» – не знаю. Но он не первый говорил об этой комнате. Она уже фигурировала в нашем предыдущем деле.

– Есть ниточки, чтобы узнать, где находится это место?

– Никаких. Ничего конкретного, только расплывчатые словеса. Во всяком случае, Дамбр знал о Человеке в черном много больше, чем дал нам понять.

Ламордье отпустил их. Три лейтенанта пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Когда Франк вернулся домой около шести утра, Мари Энебель испуганно вскрикнула, увидев кровь на его куртке, полах рубашки и брюках. Близнецы уже проснулись и играли на ковре, катая машинки.

– Боже мой, Франк, что случилось?

– Сложное дело…

Мари не стала настаивать. Лицо Франка просияло, когда дети кинулись к нему. Он раскинул руки и крепко прижал своих сыновей к груди. Не будь здесь Мари, напряженно всматривавшейся в каждую черточку его лица, этот бывалый следователь с дубленой шкурой наверняка залился бы горючими слезами. Плакал бы до изнеможения. Рыдал обо всех разбитых семьях, о Николя, о Камиль. Он никогда не говорил своим маленьким сыновьям, что любит их, – Адриен и Жюль пока что понимали лишь самые простые слова, – но в этот момент был полон любовью.

В дверях комнаты появилась Люси, в маске, зажимая на шее воротник хлопчатобумажного халата. Она держалась на ногах, но стояла согнувшись, словно на ее плечи легла вся тяжесть мира. Улыбка Франка тотчас погасла, когда глаза его встретились с глазами подруги. Губы сжались до тонкого шрамика.

Раскрытая ладонь Мари Энебель мелькнула в поле его зрения.

– Жюль, Адриен, пойдемте со мной! – Она посмотрела на Шарко. – Я сварю кофе. Это быстро…

Франк кивком поблагодарил ее. Он оторвался от своих детей, ощущая ком в желудке. Они были такие маленькие, такие хрупкие… Мари скрылась с ними в кухне и закрыла за собой дверь. Шарко поднял глаза на Люси:

– Как ты себя чувствуешь?

– На ногах держусь.

Она смотрела на его костюм… Кровь на рукавах… Шарко достал из кармана новенькую маску и осторожно надел. Потом он кинулся к Люси и обнял ее с той же силой, с тем же жаром, что и близнецов.

– Мне так повезло, что вы у меня есть, все трое.

Люси погладила его по спине. Он навалился на нее всем своим весом.

– Расскажи мне. Что случилось?

Франк глубоко вдохнул, и слова, застрявшие в горле, наконец вырвались наружу:

– Камиль… Она умерла.

Люси пошатнулась. Дальнейшее свелось к череде вспышек и звуков в ее голове. Она видела себя плачущей в объятиях Франка, слышала, как бегают близнецы, потом, словно издалека, голос матери, и наконец над ней склонилось лицо в маске, а сама она лежала на кровати в лихорадке. В мозгу бились слова: похищение… хакер… Человек в черном…

Она вернулась в гостиную час или два спустя, точно она не помнила. Зато твердо знала теперь, что Камиль мертва, что они ее похитили и убили неописуемым образом в зловещем подземелье.

Ее мать вышла за покупками. Франк съежился на диване, неподвижный, не сводя глаз с игравших перед ним детей. Выглядел он не лучше ее. Люси редко видела его в таком унынии. Она выпила большой стакан воды, продезинфицировала руки, надела маску и присела на краешек дивана.

– Что же теперь будет?

Франк с трудом выпрямился. Было 9:30.

– На набережной Орфевр массово мобилизуются ресурсы. По словам Ламордье, половина команд уголовки – или того, что от нее осталось, – будет работать над этим делом, а он берет на себя руководство и станет нашим непосредственным начальником.

Вздох… Долгое молчание.

– Сейчас они копаются в биографиях Карайоль и хакера, шерстят этот пресловутый список рабочих канализации… Допросить почти триста пятьдесят человек, проверить тонны рабочих графиков – это займет много дней, недели. Разумеется, они выбирают приоритетные направления, по массе критериев.

Маленький Жюль вложил трактор в его протянутую руку. Шарко покатал игрушку по колену и вернул ее сыну. Тут в дверь постучала Мари и вошла с двумя пакетами.

– Я не стала покупать ни птицы, ни яиц. Они снизили цену на цыплят, но никто их не берет, секция переполнена. Думается мне, ничего хорошего не сулят такие акции, что-то за этим кроется. Наверняка причина в этом самом гриппе птиц. Я поступила как все, взяла мясо и рыбу.

Она подхватила пакеты и направилась в кухню. Люси тяжело вздохнула:

– Родители Камиль… ее семья… они в курсе?

– Думаю, да.

Люси даже представить себе боялась их боль. Они жили далеко, им, наверное, сообщили по телефону.

– Что ты собираешься делать?

– Пойду на вскрытие, Шене меня ждет.

Люси скользнула рукой по его спине и только посмотрела на него, ничего не сказав.

– Потом навещу Николя. Его отец должен приехать из Бретани после обеда, поддержит его, побудет с ним несколько дней.

Он смотрел в пол:

– Я не знаю, что сказать Николя. А ведь мы делаем это много лет. Приходим к мужьям, к матерям, сообщаем им худшее. Но тут… это же друг.

Он взял чашку остывшего кофе, сжал ее в ладонях. Взгляд его блуждал по черной жидкости, как будто он искал там ответов какого-то оракула.

– Мы не стремимся жить лучше или хуже других. Мы хотим просто нормальной жизни, немного счастья время от времени. Видеть, как растут наши дети, и не бояться за их жизнь.

Он пригубил кофе.

– Потом я поеду в Польшу. Так надо.

– В Польшу?

– Там Человек-птица истребил семью, которую ты видела на снимках. Я полечу самолетом, встречусь с офицером полиции, который вел это дело, получу информацию и вернусь. Польша совсем рядом, это на день-два максимум.

Люси вцепилась в его правую руку:

– Не надо, пусть пошлют кого-нибудь другого, черт побери!

Шарко посмотрел на своих близнецов. Адриен… Жюль… О господи, как ему хотелось вырваться отсюда и увезти их подальше, куда-нибудь, где они могли бы все вчетвером слушать морской прибой, смотреть на волны.

– Кого другого? Тебя? Николя? Я хочу поехать, Люси. Я это делаю ради наших детей. Ради Николя. Ради…

Он ничего больше не сказал, но Люси знала, о ком он думает. О своей жене и маленькой дочке, загубленных так давно. О Кларе, о Жюльетте, дочках Люси. Убитых. Обо всех дорогих ему существах, унесенных чьим-то зверством. Люси знала, что ни к чему спорить, бороться с этой силой, побуждавшей Шарко идти до самого конца. Она была такой же, как он.

И она погладила его по затылку, успев сказать, прежде чем появилась Мари:

– Делай что нужно. Я знаю, что ты скоро к нам вернешься.