Глава 29
«Расскажи мне о горах», – написал Сезеброн.
– О горах? – улыбнулась Сири.
«Пожалуйста», – добавил он.
Король-бог сидел в кресле у кровати. Сири лежала на самом ее краю на боку, опираясь на локоть, чтобы видеть, что Сезеброн пишет. В пышном платье этим вечером было слишком жарко, поэтому она сняла его и осталась в рубашке, накинув сверху простыню. В очаге трещал огонь.
– Я и не знаю, что рассказать, – призналась она. – Ну, то есть горы не так впечатляют, как чудеса Т’Телира. У вас тут столько красок и разнообразия.
«Думаю, что скалы, которые выходят из земли и поднимаются на тысячи футов к небу, можно считать чудом», – написал он.
– Возможно, – согласилась Сири. – Мне нравилось в Идрисе, я не хотела знать ничего другого. Но кому-то вроде тебя там было бы скучно.
«Скучнее, чем сидеть целый день во дворце, никуда не выходить, ни с кем не говорить и позволять себя одевать и холить?»
– Да. Тут не поспоришь.
«Пожалуйста, расскажи о них».
Его почерк улучшался на глазах. Вдобавок, чем больше Сезеброн писал, тем, казалось, лучше понимал. Сири искренне хотела найти ему книги для чтения – она полагала, что он проглотит их так же быстро и станет не менее сведущим, чем ее наставники.
Сири – все, что у него было. Кажется, он ценил то, что получал от нее, но, возможно, только потому, что не знал, насколько она невежественна.
«Мои наставники, – подумала Сири, – обхохотались бы, узнав, как я жалею о том, что пренебрегала их уроками».
– Горы громадны, – начала она. – Здесь, на равнинах, ты не сможешь этого осознать. Только увидев их, понимаешь, насколько люди на самом деле ничтожны. Я имею в виду, что, как бы мы не работали и не строили, мы никогда не сможем соорудить что-либо такой высоты, как горы. Это скалы, как ты и сказал, но не безжизненные. Они зеленые – такие же зеленые, как и ваши джунгли. Но это другая зелень. Я слышала, что некоторые странствующие торговцы жалуются, что горы заслоняют обзор. Но я думаю, что они позволяют увидеть нечто большее. Ты видишь, как земная твердь простирается вверх, к владениям Остре на небесах.
Он помедлил.
«Остре?»
Сири покраснела, и ее волосы тоже.
– Извини. Наверное, не стоит при тебе говорить о других богах.
«Других богах? – написал он. – Вроде тех, что при дворе?»
– Нет, – сказала Сири, – Остре – идрисский бог.
«Понимаю, – написал Сезеброн. – Он очень красив?»
Сири рассмеялась.
– Нет, ты не понимаешь. Он не возвращенный, как ты или Гимн Света. Он… ну, я не знаю. Жрецы не рассказывали тебе о других религиях?
«Других религиях?» – переспросил он.
– Конечно, – кивнула она. – Не все же поклоняются возвращенным. Я и остальные идрисцы почитают Остре, пан-кальцы – например, Синепалый… ну, я не знаю толком, кому они поклоняются, но не тебе.
«Это очень тяжело осмыслить, – ответил Сезеброн. – Но если ваши боги не возвращенные, то кто они?»
– Не они, – поправила Сири, – он. Мы зовем его Остре. Халландренцы тоже верили в него, до того как…
Она чуть не сказала «стали еретиками».
– До того как появился Даритель Мира и халландренцы решили поклоняться возвращенным.
«А кто такой Остре?» – написал Сезеброн.
– Он не человек, – пояснила Сири, – он скорее сила. Знаешь, сущность, которая присматривает за всеми людьми, карает неправых и благословляет достойных.
«А ты встречалась с этим существом?»
Сири рассмеялась:
– Конечно, нет. Остре нельзя увидеть.
Сезеброн смотрел на нее, нахмурившись.
– Понимаю, – кивнула она, – тебе это покажется глупым, но… мы знаем, что он там. Когда я вижу в природе нечто прекрасное, когда смотрю на горы, на то, как дикие цветы растут в более совершенном порядке, чем может посадить человек, – я знаю. Истинная красота. Это напоминает мне об Остре. А еще есть возвращенные, в том числе самый первый – Во. Перед смертью он получил Пять Видений. Откуда-то ведь они к нему пришли?
«Но ты не веруешь в возвращенных?»
– Я еще не определилась, – пожала плечами Сири. – Учение моего народа категорически против этого. Им не нравится то, как халландренцы понимают религию.
Сезеброн несколько секунд молчал.
«Так… тебе не нравятся такие, как я?»
– Что? Конечно, ты мне нравишься! Ты милый!
Нахмурившись, он написал:
«Не думаю, что король-бог должен быть милым».
– Хорошо, – закатила глаза Сири, – ты грозный и могучий. Великолепный и божественный. И милый.
«Уже лучше, – написал он, улыбаясь. – Я бы очень хотел встретиться с этим Остре».
– Как-нибудь я познакомлю тебя с монахами, – сказала Сири. – Они тебе в этом помогут.
«А вот теперь ты надо мной смеешься».
Сири встретила его взгляд улыбкой. В глазах Сезеброна не было обиды. Он не возражал против насмешек. Напротив, казалось даже, что он находил их очень интересными. Особенно ему нравилось пытаться определить, когда она серьезна, а когда – нет.
Он снова опустил взгляд.
«Однако мне больше хочется увидеть горы, чем встретиться с этим богом. Кажется, ты их очень любишь».
– Люблю, – признала Сири.
Она уже давно не думала об Идрисе. Но когда Сезеброн о нем заговорил, Сири вспомнила простор прохладных лугов, по которым когда-то бегала. Кристальную чистоту прохладного воздуха – то, чего, как она подозревала, в Халландрене никогда не найти.
При Дворе Богов за растениями ухаживали, их аккуратно подрезали и располагали в определенном порядке. Они были прекрасны, но дикие поля ее родины обладали своей особенной прелестью.
Сезеброн снова принялся писать:
«Наверное, горы прекрасны, как ты говоришь. Но мне кажется, что самое прекрасное, что там было, уже спустилось ко мне».
Сири встрепенулась и покраснела. Он казался таким открытым, ничуть не смущенным таким смелым комплиментом.
– Сезеброн! – воскликнула она. – Ты такой сердцеед!
«Сердцеед? – написал он. – Я говорю только то, что вижу. При моем дворе нет ничего прекраснее тебя. Горы, породившие такую красоту, и в самом деле должны быть особенными».
– А это уже перебор, – сказала Сири. – Я видела богинь при дворе. Они гораздо красивее меня.
«Красота не в том, как человек выглядит, – ответил Сезеброн. – Так учила мама. Путники в моей книге сказок не должны судить по внешности, потому что морщинистая старуха может оказаться прекрасной богиней».
– Но мы не в сказке, Сезеброн.
«Почему нет? – написал он. – Все эти сказки – просто истории, рассказанные людьми, которые жили задолго до нас. То, что они говорят о человечестве, – правда. Я видел, как люди себя ведут».
Он стер написанное и продолжил:
«Мне странно давать объяснения таким вещам, ибо я вижу не так, как обычные люди. Я – король-бог. В моих глазах все одинаково красиво».
Сири нахмурилась:
– Не понимаю.
«У меня тысячи дыханий, – пояснил он. – Мне трудно видеть так же, как другие – только по маминым сказкам я могу судить о том, как они видят. Для меня прекрасны все цвета. Когда другие смотрят на кого-то или что-то, то иногда одно им кажется прекраснее другого. Но со мной иначе. Я вижу лишь цвета – насыщенные, чудесные цвета, составляющие все сущее и дающие жизнь. Я не могу сосредоточиться только на лице, как многие. Я вижу блеск глаз, румянец щек, оттенки кожи – даже мелкие недостатки играют красками. Все люди чудесны».
Он стер слова и продолжил:
«И потому, говоря о красоте, я должен говорить не о красках. Ты другая. Я не знаю, как это описать».
Он поднял голову, и внезапно Сири ощутила, насколько близко они сидят. И что она в одной рубашке, прикрытая только тонкой простыней. И что он высок и широкоплеч, а сияние его души заставляет цвета простыней преломляться подобно свету, проходящему сквозь призму.
Сезеброн улыбнулся в теплом свете очага.
«Ой, – подумала она. – Опасное дело».
Она кашлянула, села прямо и опять покраснела.
– М-м, да. Так. Очень мило. Спасибо.
Сезеброн снова опустил взгляд.
«Хотелось бы мне, чтобы ты съездила домой повидать горы. Может, я сумею убедить жрецов».
Сири побледнела:
– Не думаю, что стоит раскрывать им, что ты умеешь читать.
«Я могу воспользоваться художественным письмом. Им очень трудно писать, но меня научили, поэтому в случае необходимости я могу с ними общаться».
– И все же, – заметила Сири, – если ты скажешь им, что хочешь отправить меня домой, это может натолкнуть их на мысль, что ты говорил со мной.
Он на несколько секунд прекратил писать.
«Может, это и к лучшему», – написал он наконец.
– Сезеброн, они хотят тебя убить.
«У тебя нет доказательств».
– Это по меньшей мере подозрительно, – сказала она. – Последние два короля-бога умерли через несколько месяцев после рождения наследника.
«Ты слишком недоверчива, – ответил Сезеброн. – Говорю тебе: мои жрецы – хорошие люди».
Она посмотрела ему прямо в глаза.
«Если не считать того, что они отрезали мне язык», – признал король-бог.
– А еще держат тебя взаперти и ничего тебе не рассказывают. Слушай, даже если они и не собираются тебя убивать, им известно что-то, о чем тебе не говорят. Может, это как-то касается биохромы – что-то, что убьет тебя, когда появится наследник.
Нахмурившись, она откинулась назад и внезапно задумалась: может ли такое быть?
– Сезеброн, как ты передаешь свои дыхания?
Помедлив, он написал:
«Не знаю. Я… мало знаю об этом».
– Как и я, – добавила Сири. – А их могут у тебя забрать? Передать сыну? Что, если это тебя убьет?
«Они этого не сделают», – ответил он.
– Но такое возможно! Может, это и происходит! Вот почему заводить ребенка так опасно! Они должны создать нового короля-бога, и этот процесс убьет тебя.
Задумавшись, он опустил доску на колени, потом покачал головой и написал:
«Я бог. Я не получал дыхания, я с ним родился».
– Нет, – поправила Сири. – Синепалый сказал, что твой запас собирали веками. Каждый король-бог получает в неделю два дыхания, а не одно, и копит их.
«Собственно, – признал он, – иногда я получаю три или четыре в неделю».
– Но для жизни тебе нужно лишь одно дыхание в неделю.
«Да».
– И они не дадут такому богатству погибнуть с тобой! Они слишком боятся твоего дыхания, чтобы позволить тебе его использовать, но также они не захотят потерять его. Поэтому, когда рождается ребенок, они изымают дыхание у старого короля, убивая его, и передают новому.
«Но возвращенные не могут пробуждать своим дыханием, – возразил Сезеброн. – Так что мой запас бесполезен».
Сири задумалась – она слышала об этом.
– А это касается только твоего прирожденного дыхания или и тех, которые к нему добавились?
«Я не знаю», – ответил он.
– Готова поспорить, что при желании ты бы мог воспользоваться такими дыханиями, – сказала Сири. – Иначе зачем удалять тебе язык? Даже если ты не способен использовать дыхание, которое изначально сделало тебя возвращенным, у тебя есть тысячи и тысячи дыханий помимо него.
Сезеброн помедлил, затем поднялся, подошел к окну и уставился в темноту. Нахмурившись, Сири подобрала его доску, встала с кровати и нерешительно присоединилась к королю-богу, сознавая, что на ней одна только рубашка.
– Сезеброн? – позвала она.
Он по-прежнему смотрел в окно. Она приблизилась, стараясь не прикасаться к нему, и тоже взглянула на город. За стеной Двора Богов искрами вспыхивали разноцветные огни. Еще дальше простиралась темнота – неподвижное море.
– Прошу тебя. – Она сунула доску ему в руки. – Что случилось?
Не сразу, но он все же взял доску и написал:
«Прости. Я не хотел, чтобы показалось, будто я жалуюсь».
– Это потому, что я по-прежнему сомневаюсь в твоих жрецах?
«Нет, – написал он. – У тебя интересные теории, но я думаю, что это лишь предположения. Ты не знаешь, планируют ли жрецы то, что ты утверждаешь. Это меня не беспокоит».
– Тогда что?
Сезеброн замялся, вытер доску рукавом и написал:
«Ты не веришь в божественность возвращенных».
– Мы вроде об этом уже говорили.
«Да, говорили. Однако сейчас я понял, что именно поэтому ты так себя ведешь со мной. Ты отличаешься, потому что не веришь в мою божественность. Неужели только поэтому я нахожу тебя интересной? И если ты не веришь, то это печально. Потому что я – бог и в этом моя сущность, а если ты не веришь, то это заставляет думать, что ты меня не понимаешь».
Он помедлил.
«Да. Вышло так, будто я жалуюсь. Извини».
Улыбнувшись, Сири осторожно коснулась его руки. Он замер, потупившись, но не отстранился, как раньше. Поэтому она придвинулась ближе, прижавшись к его плечу.
– Мне не надо веровать в тебя, чтобы понимать, – произнесла она. – Я бы даже сказала, что те, кто тебе поклоняются, тебя не понимают. Они не могут подойти к тебе, увидеть, какой ты на самом деле. Их слишком увлекает аура и божественность.
Сезеброн не ответил.
– И, – добавила Сири, – я отличаюсь не только потому, что не верую в тебя. Во дворце полно неверующих. Синепалый, служанки в коричневом, другие писцы. Они служат тебе так же почтительно, как и жрецы. Ну а я просто… ну, я вообще непочтительна. Я и дома не слишком-то слушала отца с монахами. Может, это тебе и нужно? Кто-то, кто пожелает заглянуть за пределы твоей божественности и просто узнать, какой ты?
Он медленно кивнул и написал:
«Это утешает. Хотя очень странно быть богом, в которого не верит собственная жена».
«Жена», – подумала она. Иногда было трудно осознавать это.
– Ну, – пожала плечами Сири, – думаю, что каждому мужчине неплохо иметь жену, которая не боготворит его, как остальные. Кто-то должен поддерживать в тебе смирение.
«Полагаю, смирение – это нечто, противоположное божественности».
– Как и быть милым? – улыбнулась Сири.
Сезеброн рассмеялся.
«Да, именно так».
Он отложил доску. Затем нерешительно и робко обнял Сири за плечи и притянул ее чуть ближе. Они принялись смотреть в окно на огни города, которые даже ночью оставались разноцветными.
* * *
Трупов было четыре. Они лежали на земле, и кровь окрашивала траву в странный темный цвет.
На следующий день после встречи с мастерами подделок в саду Д’Денир Вивенна пришла сюда снова. Она стояла среди толпы зевак под палящим солнцем, которое напекло ей голову и шею. Позади выстроились молчаливые ряды Д’Денир, каменных солдат, которые никогда не выйдут на марш. Смерть этих четверых видели только они.
Люди приглушенно переговаривались, ожидая, пока стража закончит осмотр. Дент успел привести Вивенну сюда до того, как уберут тела. Она сама попросила, но сейчас пожалела об этом.
Для ее усиленного зрения цвет крови на траве был отчетливо различим. Красное и зеленое в сочетании казалось почти фиолетовым. Вивенна смотрела на трупы с ощущением какого-то несоответствия. Цвет. Так странно видеть побледневшую кожу. Вивенна могла определить разницу, причем существенную, между кожей живого человека и кожей мертвого.
Мертвая, обескровленная кожа была на десять оттенков белее. Будто… будто бы кровь и была цветом, и он покинул свое вместилище. Краску человеческой жизни беспечно пролили, оставив холст пустым.
Вивенна отвернулась.
– Видите? – спросил стоящий рядом Дент.
Она молча кивнула.
– Вы спрашивали о нем. Что ж, это его рук дело. Вот почему мы так беспокоимся. Взгляните на раны.
Она повернулась. В усиливающемся утреннем свете было легко различить то, что она пропустила раньше: кожа вокруг нанесенных мечом ран полностью лишилась цвета. Раны были густого черного оттенка, будто зараженные ужасной инфекцией.
Вивенна повернулась к Денту.
– Пойдемте, – сказал наемник, уводя ее подальше от толпы, которую начали разгонять городские стражники, раздраженные количеством зевак.
– Кем они были? – тихо спросила Вивенна.
Взгляд Дента застыл.
– Бандой воров. Мы работали с ними.
– Думаешь, он нацелился на нас?
– Не уверен, – ответил Дент. – Он нашел бы нас, если бы захотел. Не знаю.
Когда они шли между статуями Д’Денир, приблизился Тонк Фа.
– Золотце и Чурбан настороже, – сказал он. – Но никто из нас его не заметил.
– Что случилось с их кожей? – спросила Вивенна.
– Это его меч, – прорычал Дент. – Нужно разобраться с ним, Тонкс. Чую, в итоге мы столкнемся с ним.
– Что за меч такой? – поинтересовалась Вивенна. – И как он вытягивает из кожи цвет?
– Мы должны украсть эту штуку, Дент. – Тонк Фа потер подбородок.
Рядом с ними появились Золотце и Чурбан, замкнув защитный строй, и они влились в поток людей на улице.
– Украсть меч? – переспросил Дент. – Да я даже не прикоснусь к этой штуке! Нет, мы вынудим его им воспользоваться. Обнажить его. Он его долго не удержит, и мы легко сможем с ним справиться. Я сам его убью.
– Он одолел Арстила, – тихо напомнила Золотце.
Дент застыл.
– Он НЕ одолел Арстила! По крайней мере, не в поединке.
– Вашер не использовал меч, – напомнила Золотце. – Раны Арстила не почернели.
– Тогда он сжульничал! – бросил Дент. – Напал из засады. Привел сообщников. Сделал еще что-то. Вашер не поединщик.
Думая о трупах, Вивенна позволила увести себя. Когда наемники обсуждали смерти, виновником которых был Вашер, Вивенне захотелось на них посмотреть. Что ж, она их увидела. И это вызвало у нее тревогу. Выбило из колеи. И...
Она нахмурилась, ощутив слабое покалывание.
За ней наблюдал кто-то с большим количеством дыханий.
* * *
«Эй! – сказал Кровь Ночи. – Это Вара-Треледис! Надо подойти к нему поговорить. Он будет рад меня видеть».
Вашер открыто стоял на крыше здания, не заботясь о том, что его увидят. Его это редко волновало. По разноцветной улице двигался нескончаемый людской поток. В этом потоке шел Вара-Треледис, или Дент, как он сейчас называл себя, со своей командой. Женщина – Золотце. Как всегда, Тонк Фа. Бестолковая принцесса. И мерзость.
«А Шашара тут? – спросил Кровь Ночи с воодушевлением в призрачном голосе. – Надо и ее повидать! Она наверняка обо мне беспокоилась».
– Мы давно убили Шашару, Кровь Ночи, – проронил Вашер. – Как и Арстила.
«Как убьем и Дента в конце концов», – мысленно добавил он.
Как обычно, Кровь Ночи отказался признать смерть Шашары.
«Она же меня создала, знаешь ли, – сказал он. – Создала, чтобы я уничтожал зло, – и я отлично справляюсь. Думаю, она бы мной гордилась. Надо с ней поговорить, показать, как хорошо я работаю».
– Да уж, хорошо, – прошептал Вашер. – Слишком хорошо.
Кровь Ночи довольно загудел, восприняв это как похвалу. Однако Вашер сосредоточился на принцессе, разгуливавшей в совершенно экзотическом платье, выделяясь как снежинка посреди тропического зноя. С ней надо что-то делать, она создает столько помех. Планы рушатся с грохотом, как плохо сложенные ящики. Он не знал, где Дент нашел принцессу и как ему удавалось ее контролировать. Вашер испытывал сильное искушение спрыгнуть вниз и позволить Крови Ночи заняться ею.
Но смерти прошлой ночи привлекли слишком много внимания. Кровь Ночи был прав – Вашер не умел красться, и слухи о нем уже распространялись по городу. Это было и хорошо, и плохо.
«Позже, – подумал он, отворачиваясь от глупой девчонки и ее свиты наемников. – Позже».
