Глава 12

Когда Фрэнни подошла к веранде, волоча за собой сумку с продуктами, Ла Брава, улыбаясь, придержал для нее дверь.

— Что вы тут делаете? — поинтересовалась она. — Просто так торчите?

— Запираю заведение.

— Так рано?

Было начало восьмого. Ла Брава закрыл стеклянные двери, соединив их ручки висячим замком. Фрэнни, войдя внутрь, задержалась, оглядывая опустевший вестибюль. Последний луч солнца догорал на кафельном полу, который напоминал Ла Браве пол в правительственных зданиях. Он включил резную стеклянную люстру, но на Фрэнни светильник не произвел особого впечатления.

— Этого недостаточно. Гостинице недостает кое-чего другого.

— Цвета? Картин?

Фрэнни подождала, пока он зажжет еще несколько ламп и подойдет к ней.

— Ей не хватает тел, молодых, теплых. Я вовсе не против старушек…

— Боже благослови их, — вставил Ла Брава.

— Знаете, я надеюсь дожить до того времени, когда сама стану старушкой, — сказала Фрэнни. — Но здесь должна кипеть жизнь, а тут только вы, я да кинозвезда, а этого маловато. Джо, там, за стойкой портье, лежит коробка с моим именем. Достаньте ее мне, ладно? У меня руки заняты. — Ожидая, пока Ла Брава исполнит ее просьбу, она весело приговаривала:— Посмотрим-посмотрим, — однако, увидев посылку, сникла:— Черт, так я и думала, очередной набор биоэнергетического крема для груди. Втирать, осторожно массируя грудь круговыми движениями, для придания тонуса и упругости. — Войдя в лифт, она продолжила: — Как вы думаете, много упругости это снадобье придаст здешним ископаемым? Оно содержит коллаген и экстракт розовых лепестков, но, боюсь, телам давно минувших дней это не поможет. Они свое прожили, верно? — И дальше, по пути к номеру 204:— Я могла бы предложить пару баночек вашей кинозвезде… Что же вы приумолкли? Я видела, как вы с ней обедали, разве что с ложечки друг друга не кормили. Надеюсь, с такого расстояния вы заметили маленькие шрамы у линии волос?

— Нехорошо с вашей стороны, — упрекнул он Фрэнни, не обидевшись, но и не заступаясь за Джин. С Фрэнни он чувствовал себя словно со старым приятелем.

— Но вы хоть пригляделись? Заходите, Джо. И не надо мне врать. — Она перешла в кухню, он остался оглядывать комнату, дивясь, сколь обжитой вид она приняла всего за два дня. Этот эффект создавали цветные пятна. На стенах яркие картины без рамок— дерзкие аляповатые пейзажи, переливающиеся золотом, синевой и охрой, столь же необычного цвета и формы подушки, разложенные на полу и на диване, который она превратила в софу. На плетеных креслах — стопки книг и журналов. Ла Брава озирался по сторонам, а из кухни доносился голос Фрэнни:

— Честно говоря, я ревную. — Жалюзи подняты, в окна свободно проникает насыщенная голубизна вечернего воздуха, кажущаяся блеклой на фоне картин. — Вы вроде как пригласили на ланч меня, а сами отправились со своей кинозвездой.

Коробки с карандашной надписью «Спринг Сонг», переносной телевизор. Она вышла из кухни с двумя бокалами вина на высоких ножках.

—Садитесь, посмотрите мои снимки.

— Когда вы беретесь фотографировать, вы не отлыниваете!

— Сегодня вышло около сорока снимков. Я сложила их по порядку, как шла, от Первой улицы. Здешние окрестности мне не понравились, так что я поднялась до Пятнадцатой, решив двигаться оттуда, чтобы сначала снять что покрасивее. — Она уселась рядом с ним на разложенных на полу подушках, бокалы стояли на стеклянном столике для коктейлей. — Я люблю фотографировать все подряд, делать серию уличных видов. Может быть, я нарисую весь район на холсте шириной футов в тридцать. Лики Саут-бич.

— Типа этих? — кивнул он на картины, украшавшие стену.

— Это мой иерусалимский период. Свободное пространство. Я хотела передать дух местности, энергию сабров, а в итоге что бросается в глаза? Мечеть Омара, золотые купола. Теперь я занялась эко-деко: розовый с зеленым, фламинго, пальмы, изогнутые линии, скругленные углы. Буду класть краску жирными мазками, вкусно, чтобы прямо съесть захотелось. Кстати, не хотите поужинать у меня?

— Меня уже пригласил Морис.

— И эта звезда киноэкрана— как бишь ее? Джин Шоу? — она тоже намерена присутствовать? Ничего, я еще доберусь до вас, Джо!

— Продадите мне свою новую картину?

— Я поменяюсь с вами на ту фотографию Ланы, где она показывает свои унылые сиськи. Бедная девочка не идет у меня из головы.

Ла Брава взял в руки очередной снимок.

— Она живет за углом, в «Чикен Шэк». — Он разглядывал витрины магазинов и вывески баров, тянувшихся вдоль южной оконечности Оушндрайв. «Турф паб». «Игорный дом»— старинный паб, на стенах которого висят увеличенные фотографии Джека Демпси и Джо Луиса. «Поляроид» запечатлел и велосипедистов, отправившихся в тот день на прогулку. Ла Брава узнавал некоторых персонажей на этих снимках: пьяницу Уимпи, смазливого пуэрто-риканского торговца по имени Гилли. Он видел, как стоят, как двигаются эти фигуры, угадывая их жесты в застывших кадрах. А вот еще кто-то в тени, вроде бы знакомый— он внимательнее присмотрелся к снимку. На переднем плане, залитом солнечным светом, стоял некий человек, повернувшись лицом к камере, приподняв руку в знак приветствия.

— Это вам он машет?

— Дайте-ка взглянуть. Да, я несколько раз в тот день натыкалась на него.

— Это не тот парень, с которым вы разговаривали, сидя на стене?

— Надо же, вы меня заметили! А я-то думала, вы поглощены своей кинозвездой.

— Это тот парень?

— Да, общительный такой. Малость легкомысленный, конечно. Ему бы все хиханьки да хаханьки. — Для пущей выразительности она прищелкнула пальцами. — Не поймешь, когда он шутит, а когда говорит всерьез.

— Чем занимается?

— Торгует недвижимостью. В каком смысле — чем занимается? Деньги делает, как и все. Одни торгуют, другие воруют.

Ла Брава посмотрел на другой снимок — отель на северном конце улицы:

— А вот и «Елисейские поля».

Он передал фотографию Фрэнни, и та прокомментировала:

— Здание держится на десяти миллионах тараканов, которые подставили под него свои маленькие спинки.

Ла Брава просмотрел снимки еще нескольких гостиниц, затем принялся перебирать фотографии, которые уже видел, отыскивая ту, что особенно его заинтересовала — снимок южной части улицы.

— Видите того парня, который направляется в «Игорный дом»? Он не весь попал на снимок, ваш приятель отчасти прикрыл его.

— Тот парень, в проходе?

— Нет, другой. На нем вроде бы белая шелковая рубашка.

— А, охранник! — сообразила Фрэнни. — Да, его я помню. Не знаю, на самом ли деле он работает охранником, но здоровый как конь — что правда, то правда.

— Он был вместе с вашим приятелем-шутником?

— Не знаю. Дайте взглянуть еще раз. — Она принялась перебирать снимки, приговаривая: — По-моему, я щелкнула его еще раз. Ага, вот. Видите парня, с которым я разговаривала? Тут он повернулся спиной, но это он. Стоит рядом с мотоциклистом. А позади справа — тот здоровяк.

— Я его тут и не заметил.

— Еще бы, вас отвлек мотоциклист со своим пивным брюхом.

— И рубашка здесь кажется не белой, а серебристой.

— Вот именно, серебристая. И не рубашка, а тонкая куртка, провинциалы такие любят. Теперь припоминаю: волосы светлые-светлые, парень так и бросается в глаза. Вы бы сфотографировали его, Джо!

— Неплохая идея, — кивнул Ла Брава. — А где фотография вашего приятеля, когда вы снимали со стены?

— От вас ничего не укроется, верно? — Фрэнни нашла снимок и передала его Ла Браве. — Вот он.

Ла Брава всмотрелся в похожего на кубинца парня, в его позу: рука поднесена к уху.

— Что это он делает?

— Не знаю, у него такие беспокойные руки. Покажите… А, да. С серьгой играет. Я подумала было, что он голубой, но нынче не разберешься.

— Как его зовут?

— Он мне не представился. Болтал все время, но толком так ничего и не сказал. Спрашивал, где я живу, нравится ли мне это место, не соглашусь ли я выпить с ним — спасибо, нет, — и так далее.

— Он, случаем, не говорил, что он — Джеральдо Ривера?

Фрэнни замерла, едва оторвав от столика свой бокал:

— Вы что, издеваетесь надо мной, Джо?

— Просто спросил. Мне показалось, я его знаю.

— Разве он похож на Джеральдо Риверу? Ничего общего. Что за шутки, Джо? Вы работаете на полицию?

Обед у Мориса, в картинной галерее; жаркое из филе с луком при свете свечей в стиле «Марго» 69-го года.

— Если это обед по-железнодорожному, должно быть, имеется в виду «Восточный экспресс», — сделала комплимент Джин.

Морис пояснил, что все дело в сковороде— чугунной сковороде, бывшей некогда собственностью «Флорида Ист-Коаст», которой как минимум сто лет.

После обеда, устроившись в гостиной с рюмкой коньяку, Морис заметил:

— Бог и впрямь любит троицу. Взять хоть этих— Артур Годфри, Мейер Лански и Шепперд Струдвик, актер. Помнишь его, Джин? Ему было семьдесят пять, когда он умер.

— Да, я читала в газете, — подтвердила Джин. — Умер в Нью-Йорке. Мы один раз снимались вместе.

Ла Брава узнал это имя, он вспомнил и лицо актера, его снежно-белые волосы, сцену на кладбище.

— Шепперд Струдвик играл вашего мужа в «Некрологе». Помните? Мы все пытались понять, кто же это был.

Она оглянулась на него то ли с удивлением, то ли пытаясь припомнить, о чем он говорит, потом кивнула:

— Вы правы, он был моим мужем.

— Шепперд Струдвик, — подхватил Ла Брава. — Вы хотели избавиться от него, сговорились с Генри Сильва… Вы наняли его убить вашего мужа, не так ли?

— Что-то в этом роде.

— Точно, Генри Сильва играл плохого парня, — продолжал Ла Брава. — Я запомнил его, потому что в тот год я еще видел его в вестерне, а потом снова смотрел этот фильм в Индепенденсе— «Высокий Т.», с Ричардо Буном и этим, как его, Рэндолфом Скоттом. Но я не припомню, кто играл в «Некрологе» хорошего парня.

— Об Артуре Годфри писали на первых страницах все газеты страны, — гнул свое Морис, — Мейер Лански удостоился двух колонок в «Нью-Йорк таймс», он мог купить и продать Годфри. В честь Артура Годфри назовут улицу. А что достанется Мейеру Лански? Помнится, один парень из ФБР говорил, что Мейер Лански мог бы стать председателем совета директоров «Дженерал моторс», если бы занялся законным бизнесом. — Поднимаясь из шезлонга, Морис подытожил: — Вот что я вам скажу: держу пари, Мейер Лански получил от жизни куда больше удовольствия, чем Альфред П. Слоун и другие парни из «Джи Эм».

Обращаясь к Джин, Ла Брава сказал:

— Нет, ваш план заключался не в том, чтобы убить Шепперда Струдвика, а в чем-то другом. Помнится, ему все время присылали вырезки из газеты с сообщением о его смерти, запугивали…

— Мейер Сучовлянский, родился в России, — сказал Морис. — Это его настоящее имя. — Кончиком пальца он задумчиво обводил линию горизонта на фотографии с видом Майами-бич.

— Никак не могу припомнить, кто же все-таки играл хорошего парня, — сокрушался Ла Брава.

— Может, там и не было хорошего парня, — ответила Джин.

— Он жил тут годами, в «Империал-Хаус», — сказал Морис. — Его жена, наверное, все еще живет там — Тельма, его вторая жена. Работала маникюрщицей в какой-то гостинице в Нью-Йорке. Познакомилась с Лански, они влюбились…

— Виктор Мейчер, — припомнил Ла Брава.

Джин, однако, слушала не его, а Мориса.

— Ты был знаком с Лански?

— Был ли я знаком с ним? — переспросил Морис, переходя к другой фотографии. — «Макфадден-Довиль»… здесь Лански тоже бывал. Там бывал весь свет. Знаешь, сколько мне приходилось платить за кабинку у пруда, чтобы принимать ставки у гостей прямо на месте? Хозяйка присылала ко мне своего парнишку, он делал ставки. Я платил сорок пять штук за сезон, за три месяца, не считая того, что с меня брала «Эс-энд-Джи» за телеграфную линию.

— Зато ты заработал, — вздохнула Джин.

— Все было тип-топ, пока Кефовер, сукин сын… Знаешь, кто эта красотка в купальнике? Соня Хени. Мы, бывало, звали ее Соня Хейни. А вот еще, Мейер Лански на собачьих бегах, он бывал там время от времени. А это — «Игорный дом»…

Ла Брава заглянул ему через плечо.

— Тут бывало битком набито любителей собачьих бегов, и бокса тоже. Один малый — кажется, из Филадельфии, — Джон Савино «Мороженое», он раньше торговал в парке пломбиром, лет двадцать назад купил это заведение. Не знаю, что там теперь стало с ним, все так переменилось.

— Но ты ведь не уедешь отсюда, — проговорила Джин Шоу. — Ни за что.

— С какой стати? Мне принадлежит эта гостиница — большая ее часть — и лучший пляж во всей Флориде.

— Мори, а если у меня обстоятельства, скажем так, более стесненные, чем я дала понять…

— Более стесненные?

— Если я окажусь совсем без средств, ты мог бы выкупить мою долю?

— Я же тебе сказал: насчет денег не беспокойся.

Ла Брава молча слушал, наблюдая, как Морис вновь усаживается в кресло.

— Мори, ты меня знаешь. — Джин выпрямилась, вид у нее был напряженный. — Я не желаю оказываться в зависимости от кого бы то ни было. У меня всегда были собственные средства.

— Весь наш район, начиная с Шестой улицы, входит в Национальный реестр исторических памятников, — заявил Морис— На покупателей это действует, Джини. Если мы не пустим сюда застройщиков, цена будет только расти.

— Ну а если мне нужны деньги…

— Если цены пойдут вниз, тогда другое дело.

Ла Брава прислушался. Сейчас Морис рассуждал отнюдь не как патриот здешних мест, твердо намеренный жить здесь до самой смерти.

— Пять лет назад «Кардозо» продали за семьсот тысяч, — продолжал Морис. — Сделали ремонт и теперь могут перепродать по двойной цене— во всяком случае, около того.

Джин откинулась на спинку дивана, сдаваясь.

— Сколько, по-твоему, стоит «Делла Роббиа»?

— Четыреста пятьдесят— пятьсот. Но запомни, — сказал ей Морис, — я хочу, чтобы ты даже и не думала о деньгах. Ты поняла?

Ла Брава слушал. Морис заговорил как человек, располагающий средствами, причем немалыми.

Он проводил ее до комнаты.

— Как насчет стаканчика на ночь? — предложила она. — Или чего другого?

Тоже реплика из фильма?

Было что-то такое в ее интонации, в едва уловимом движении глаз. Как разобраться, что в ней настоящее, а что — из кино?

И все же она застала его врасплох. Они сидели рядом на покрытой чехлом софе, держали в руках стаканы — просто чтобы занять руки, пока не придет время их отставить, — и вдруг она тихо, почти жалобно попросила:

— Скажи мне, что для старушки я еще очень даже ничего, и я буду любить тебя вечно.

Он ответил— автоматически, его так воспитали, что поддакивать даме стало условным рефлексом:

— Да ладно, чего там, ты же всего на два-три года меня старше.

Глядя ему прямо в глаза, она сказала:

— Джо, мне сорок шесть лет, и с этим не поспоришь.

Быстро подсчитав в уме, он прикинул, что в «Некрологе» она должна была играть еще несовершеннолетней— в этом черном платье сговаривалась с Генри Сильвой, чтобы совместными усилиями затравить своего надоевшего супруга.

Но он отбросил вычисления, сказав себе: «У нее нет возраста. Она — Джин Шоу». Он вгляделся в ее лицо, в небольшие округлые припухлости под карими глазами— они-то и привлекали его больше всего. Если она продолжает играть роль, что в этом плохого? Будем играть. Может, он и сам бы стал актером, если б не отправился в Белтсвилл, штат Мэриленд, где научился обращаться с оружием и принес присягу защищать жизнь президента и других важных шишек вроде Боба Хоупа, малыша Сэмми Дэвиса, Фиделя Кастро…

— Джин! — позвал он.

Глаза ее затуманились немного печальным светом.

— Ты впервые произнес мое имя. Пожалуйста, повтори!

— Джин!

— Да, Джо?

— Ты должна быть очень осторожна.

— В самом деле?

— У меня есть предчувствие, что тебе грозит опасность.

— Ты это серьезно? — усомнилась она.

Да, он говорил серьезно— во всяком случае, пытался, но и его слова стали звучать как реплики из кинофильма.

— Джин! — сказал он. — Пошли в постель.

— Меня так просто не получишь, Джо, — возразила она. — Меня надо попросить.

Все это казалось игрой.