Глава 20

Воссоединение

Разбомбленный и горящий Сингапур, который Фрэнк и Джуди покинули в середине февраля 1942 года, при японской оккупации стал совершенно другим городом, чем тот, каким он был при британском колониальном господстве. Названный завоевателями Сёнан-То («Светом Юга»), Сингапур почти восстановили, отчасти трудом военнопленных. Большое китайское население города использовали как рабов, по крайней мере, тех, кто оставался в живых. Десятки тысяч этнических китайцев были убиты кемпейтай, японской тайной полицией. Одна китаянка, мадам Вонг Лен Ченг, вспоминает период убийств как «жизнь в постоянном страхе». Хотя на вечеринках в сингапурских ресторанах японские оккупанты провозглашали тосты за военные успехи в Тихом океане, местным жителям оставалось лишь есть да спать. «Иногда мы боялись даже зажигать свет в доме, опасаясь того, что он привлечет японских солдат, которые вломятся в дом», – вспоминала мадам Вонг. Японец, пришедший к ней в дом, до смерти забил дубинкой ее брата, а мадам Вонг из-за недоедания в тот страшный период родила четверых мертвых детей.

Городские часы перевели на токийское время. «Если японцы говорили, что сейчас полночь, хотя на небе еще было солнце, значит, была полночь, – рассказывала мадам Вонг. Лавки, торговавшие продовольствием, свели ассортимент товаров к тапиоке и бататам. Свинина была безумно дорогой, и в очереди за ней приходилось стоять часами. За спекуляцию полагалось обезглавливание, но черные рынки только множились. Западные школы и западное влияние систематически искореняли, и некогда полная жизни местная пресса была низведена до состояния пропагандистского орудия Империи восходящего солнца. Как и в Глоегоере, военнопленные построили синтоистский храм, под который уничтожили огромную полосу влажных экваториальных лесов. После войны это святилище быстро уничтожили.

Лагерь Ривер-Вэлли располагался поблизости от центра преображенного города, на западном берегу спокойного протока реки Сингапур. Долину образовывал узкий сток, проходивший посреди лагерной зоны. Сам лагерь был скоплением жалких бамбуковых остовов хижин. Большинство хижин не имело стен и состояло только из крыш и балок. Пальмовые листья, которые использовали в качестве кровли, кое-где были унесены ветром, и часть строений оставалась открытой и сверху. В некоторых двухэтажных хижинах были койки, поднятые примерно на три метра над землей, но настилы на полу настолько разрушились, что людям оставалось устраиваться на ночлег, как птицам, на высоком насесте.

Даже по стандартам лагерей для военнопленных Ривер-Вэлли был отвратительным местом. От лагеря в Глоегоере, где пленные жили в постоянных бетонных постройках, он отличался в худшую сторону. Да и сам Сингапур под властью японцев стал непривлекательным местом, которое едва ли напоминало тот беззаботный город, каким он был всего лишь несколько лет назад. На смену безмятежности пришло отчаяние. Однажды Хартли вытащил мусорный ящик из лагеря за ворота – тут же группа голодных китайцев бросилась к мусорному баку и стала рыться в отходах, которые военнопленные уже просеяли в поисках съестного.

Сами пленные (по крайней мере, большинство из них) стали воплощением убожества и запущенности. Их лица покрылись грязью, салом и гарью. Нечесаные волосы свалялись от пота и морской воды. Люди не брились, глаза у них ввалились, обнаженные впалые грудные клетки были покрыты шрамами. Многие все еще находились в состоянии шока, и все держались на пределе жизненных сил. События последних дней показали, что предел этот уже совсем рядом.

Прибыв в Ривер-Вэлли, Джуди не пошла за Сирлом в его барак. Вместо этого пойнтер описал несколько кругов по лагерю. В поисках Фрэнка собака заглядывала в каждое помещение, каждый закуток и даже в отхожие места. Она рыскала по всему лагерю, не оставив необследованным и дюйма территории. Но Фрэнка нигде не было. Тогда Джуди легла прямо у ворот лагеря, спрятавшись от глаз в маленьком углублении, и стала ждать. Ее печальные глаза изучали всех входивших в лагерь.

Грузовик, который вез Фрэнка, остановился по пути в Ривер-Вэлли в деревушке, где загрузился продуктами. Хотя Фрэнка увезли из порта раньше, чем туда попала Джуди, в лагерь он прибыл гораздо позже нее. Преданность и терпение Джуди были вознаграждены, когда она увидела, как Фрэнк слезает с грузовика и идет в лагерь.

Джуди была переполнена радостью, она подскочила к Фрэнку и повалила его наземь. «Когда я вошел в лагерь, лохматая собака набросилась на меня сзади, сильно толкнула, и я очутился на земле, – с улыбкой вспоминал Фрэнк. – Собака была перемазана нефтью, а ее старые усталые глаза покраснели». Так человек и собака воссоединились, несмотря на все предпринятые (случайно) британцами и капитаном Ниси усилия.

Когда Фрэнк наконец поднялся на ноги с места, где его уронила Джуди, он плакал. «Ну-ну, старушка, перестань вести себя как сумасшедшая», – сказал Фрэнк с типично английской сдержанностью. Лишь недавно он находился на краю пропасти. Теперь, когда его друг чудесным образом снова оказался рядом, его надежды возродились, а решимость выжить вернулась. Как сказал Сирл, «он снова расправил плечи».

* * *

Встреча Питера Хартли и Фила Добсона в Ривер-Вэлли не сильно отличалась от воссоединения двуногого и четвероногого друзей. Как и в случае Фрэнка и Джуди, Хартли последний раз видел своего приятеля, когда Добсон выбирался из «Ван Варвика» через иллюминатор. Хартли привезли в Ривер-Вэлли одним из первых, и он ожидал, что и его друг скоро появится. Он начал задаваться вопросом, стоит ли ему бороться за жизнь. «Погибло столько моих друзей. Почему я не сдался, когда у меня был шанс погибнуть, а вместо этого стал бороться за жизнь?»

Наконец, на следующее утро, после бессонной ночи, которую Хартли провел в раздумьях, прибыл грузовик с тридцатью пленными. Среди приехавших был и Добсон. «Я почувствовал, насколько велико было мое чувство утраты, только тогда, когда мы радостно улыбнулись и пожали руки друг другу, – писал Хартли. – С этого момента я стал видеть мир в намного более светлых красках, словно потускневшее серебро внезапно и таинственным образом отполировали».

Фрэнк, Джуди, Питер и Фил были счастливчиками. Некоторые дружеские отношения, сложившие в Глоегоере, оказались разорваны навсегда. А некоторые из выживших вообще не попали в Ривер-Вэлли: тяжело раненных с «Ван Варвика» отправили в госпиталь тюрьмы Чанги.

Эдварду Портеру еще повезло – ему всего лишь размозжило ноги балкой в трюме обреченного судна. В Чанги Портер получил известность как мастер подделывать часы и ручки. Умение Портера гравировать поддельные торговые знаки компаний Rolex и Parker на обыкновенных предметах было настолько поразительным, что он не только обманывал японцев, веривших, что подделки – настоящие фирменные товары, но и заставлял платить за них хорошие деньги. Притягательность брендов была настолько велика, что японцы не решались просто конфисковать часы и ручки. Собранные благодаря торговле подделками деньги использовали на покупку лекарств, украденных у японцев и тайком переправленных в тюрьму[1].

В Чанги Портер сочинил много песен и вальсов, в которых часто отражалось его одинокое и подавленное состояние в тюрьме. Его песенка «Всегда будешь моей» могла бы быть написана Фрэнком в то время, когда он думал, что Джуди погибла в море.

 

«Разлука причиняет такую печаль,

Сердца, кажется, предназначены для боли.

Но кто скажет о радости,

Когда мы встретимся снова?

Мысли о тебе, дорогая, возвращаются

В эти дни одиночества,

И мое страдающее сердце тоскует

О твоих нежных объятьях,

Хотя мы можем находиться в разных мирах,

Ты навсегда в моем сердце,

Любимая еще сильнее на расстоянии,

Ты всегда будешь моей».

 

Когда Фрэнк, Джуди и другие спасенные с «Ван Варвика» прибыли в Сингапур, они присоединились к заключенным, уже находившимся в лагере Ривер-Вэлли. Большинство узников составляли военнопленные с Явы, переведенные в Ривер-Вэлли перед следующим перемещением.

Люди с Явы были, как и члены группы из Глоегоера, в основном голландцами и жителями Британского Содружества, но среди пленных оказалось, по меньшей мере, несколько американцев, в основном, моряков торгового флота. Самым примечательным в этой группе являлся Джордж Даффи. В Ривер-Вэлли он попал в возрасте двадцати двух лет, но за последние три года он пережил столько, что хватило бы на всю жизнь.

Когда в конце сентября 1941 года Даффи закончил Массачусетскую мореходную школу, ему было девятнадцать. Его резкий акцент уроженца Новой Англии и манеры держаться компенсировали легкая улыбка и привычка подмигивать собеседнику. Через неделю после окончания мореходки Даффи оказался в Нью-Йорке на первой должности, на борту новейшего дизельного судна, носившего довольно подходящее название «Лидер Америки». Даффи и команда «Лидера Америки» прошли через Перл-Харбор всего за несколько дней до нападения японцев на эту базу, и им повезло оказаться вне зоны Манилы, когда японцы бомбили находившиеся там американские войска. «Лидер Америки» стал кораблем эскорта и возил военные грузы по океанам до тех пор, пока в сентябре 1942 года не наткнулся на немецкий рейдер у берегов Южной Африки[2].

«Лидер Америки» был торпедирован и затонул, а Даффи выбросился за борт и в конце концов взобрался на спасательный плот. Спустя какое-то время к плоту, где находился Даффи, подплыл еще один, с которого спросили, сколько человек на плоту. Когда на вопрос ответили, что 23 и никто серьезно не ранен, голос с явным немецким акцентом сказал: «Хорошо, я возьму вас на буксир».

Так Даффи стал военнопленным нацистов. Несколько недель его и других взятых в плен держали на немецком корабле, а потом высадили на берег в Батавии и, в сущности, продали японцам. Около двух лет Даффи держали в плену на Яве, а потом переправили в Ривер-Вэлли. Как и люди из Глоегоера, Даффи полагал, что это – не последняя остановка на его пути.

Их это устраивало, поскольку в Сингапуре пленным было вряд ли лучше, чем в Глоегоере. Они лишились всех пожитков, которыми обзавелись на Суматре, в том числе посуды. «Мне удалось найти плоскую жестянку, из которой я согнул тарелку, а также скорлупу кокосового ореха, который я разрезал пополам и использовал как кружку. Моя ложка была сделана из куска бамбука». Ни почты, ни Красного Креста в Сингапуре не было. Если какие-то изменения в положении пленных и имели место, то проявлялись они в еще более скудном питании. Оно состояло из маленьких шариков риса и небольшого количества сушеной рыбы и морских водорослей. По словам Хартли, «и то, и другое выглядело как сушеная веревка и имело такой же вкус». Пленные быстро ободрали листья и кору с деревьев, чтобы дополнить свой скудный рацион, но это не спасало от постоянного бурчания голодных желудков и быстрого распространения бери-бери.

Еще более жестоко многие военнопленные страдали от отсутствия табака. Его было много на Суматре, а в Сингапуре остро не хватало, что болезненно переживали привыкшие к никотину люди. То же самое испытывали и японцы, которые, в конце концов, позволив торговцам продать немного сигарет пленным, заметили, насколько улучшалось настроение у покуривших людей. После этого узники никогда не нуждались в табаке.

Другим новшеством было регулярное наблюдение, пусть и через ограду, за настоящими женщинами. Сингапурские женщины занимались повседневными делами на виду у пленных, не зная о том, что за ними наблюдают. Как вспоминал Даффи, «высокие, тонкие малайские или китайские леди в облегающих длинных халатах были обычным зрелищем». На протяжении двух лет пленные редко видели женщин, за исключением случайно встретившихся им деревенских жительниц. Можно представить, как жадно пленные смотрели на этих ухоженных, модных молодых женщин, но, по крайней мере в случае Даффи, – жестокое обращение подавило всякие сексуальные позывы. «Нас так долго кормили настолько плохо, что женщины не вызывали никакого физического интереса», – пишет Даффи. Лес Сирл впоследствии скажет: «Я, например, никогда снова не поверю в то, что секс – основное желание, мотивирующая или движущая сила. Главным приоритетом человечества, несомненно, является еда».

Пожалуй, самой тяжелой пыткой было дразнящее присутствие цивилизации. Из лагерных окон виднелось неоновое сияние центра Сингапура, который находился настолько близко, что можно было почти ощутить запах джина и услышать звуки музыки. Военнопленным казалось, что войны нет, или что, по меньшей мере, если война и была, то в ней японцы одерживают легкие победы. На расстоянии ночной город выглядел, в общем, таким же, каким он был при британском господстве. Близость удовольствий в Городе львов напоминала пленным о том, что они потеряли – и вряд ли снова обретут. И люди считали нечестным, что жизнь проходит мимо них. Один из пленных сравнил это положение с положением женщины, которая снова выходит замуж до того, как ее первый муж «умер по-настоящему».

Поэтому когда поползли слухи о том, что большинство пленных собираются снова отправить на Суматру, это не сочли плохой новостью. В какой-то неведомой части Суматры затевалось нечто особенное, что-то касающееся сбора урожая фруктов и зерновых. В путь должны были отправить только наиболее сильных и приспособленных, тех, кто пройдет проверку и докажет, что все еще находится в приличной физической форме.

Впрочем, проверка оказалась фарсом. Пленных построили по десять человек на одном конце лагеря. Затем они промаршировали под угрозой штыков на другой конец. Все, кто проделал этот маршрут, не упав, были сочтены годными для отправки на Суматру. Проверку прошли все, кроме совсем уж больных.

Но им предстояла еще одна, более унизительная процедура. На автофургоне приехали пара японских врачей и пара японских медсестер, которые провели массовую проверку на дизентерию. Каждый пленный должен был спустить шорты, нагнуться и позволить медсестре вставить в анальный проход стеклянную трубку длиной более двадцати сантиметров. Ни одного пленного, не подходящего для отправки в новое путешествие, в результате этих манипуляций не нашли, несмотря на то что у значительного большинства была, по меньшей мере, легкая форма дизентерии.

Пленных пешим строем провели через Сингапур в гавань Кеппел, которую менее чем 30 месяцев назад столь многие из них покинули в отчаянной попытке бежать от войны. И вот они снова оказались там, превратившись из отчаявшихся в просто бесчувственных людей. Никого из них больше не беспокоили унизительное шествие по городу, враждебные взгляды толпы или охранники, отгонявшие пленных ружейными прикладами. Но несколько китайцев тайком показали пленным знаки «V означает победу», и многие сообразительные пленные поняли смысл этого жеста: война идет для японцев хуже, чем они хвастаются.

Конечно, перспектива снова оказаться в море не могла не тревожить пленных. Очень многим из них довелось – и не раз – спасаться с тонущих судов в тех самых водах, по которым им предстояло теперь вернуться на Суматру. Даже те, кто, как Джуди, издавна служил в ВМФ, должны были бояться плавания после недавних испытаний на просторах океана. Для переправы на Суматру выбрали трамповые суда, что стало удачным решением, поскольку благодаря малому размеру они вряд ли навлекли бы на себя торпедные атаки мародерствовавших в Малаккском проливе подводных лодок. И всего лучше было то, что эти корабли не были «дьявольскими судами»: они не имели нижних палуб, куда обычно загоняли пленных. Людей отправили на палубу, и свежий морской ветер компенсировал им нехватку пространства.

Джуди снова пронесли на борт (судна «Элизабет») украдкой, но на этот раз охранники, по-видимому, не проявили особого интереса и не пытались найти собаку. Возможно, это следовало воспринять как предупреждение. Большую часть времени, проведенного в Ривер-Вэлли, Джуди провела, как и все остальные: она пыталась подкормиться, ловя городских змей и крыс. Но было очевидно, что собака испытывала последствия голода. Ее вес упал с 24 до 16 с небольшим килограммов. Некогда яркие коричневые пятна стали тускло пегими, а шкура висела на теле собаки, как пятнистая занавеска. Ребра у Джуди выпирали, ее глазницы запали. Фрэнку оставалось лишь надеяться, что они будут работать на сборе урожая и смогут питаться более или менее сносно.

На сей раз путешествие прошло без инцидентов. А когда «Элизабет» достигла устья реки Сиак и повернула на юго-восток, пленные поняли, что их точно не направляют обратно в Глоегоер и что это не было каким-то изощренным обманом, призванным сбить их с толку. Вместо Медана их везли в Пакан-Барое, главный поселок Центральной Суматры.

В конце июля пленные сошли на берег. Они сразу же увидели там других военнопленных, но до тех пор, пока их не погнали форсированным маршем в джунгли, не понимали, что их новый дом и новая миссия не будут иметь ничего общего с сельским хозяйством. Фрэнк избежал предыдущего похода по дебрям Суматры, но для Джуди, Сирла, Девани и других этот марш в глубину острова стал болезненным повторением пути, который они уже однажды проделали почти двумя годами ранее.

По прибытии пленных немного провезли на поезде, затем велели выгрузиться и идти пешком. Спустя какое-то время люди наткнулись на овраг глубиной метров двести, на дне которого бесновалась река. Вместо более или менее прочного моста японцы соорудили шаткую конструкцию из бревен и деревянных балок. Настила, по которому можно было бы идти, не было, между опорами положили только доски. Ограждений у моста тоже не оказалось. Переход через реку превратился в ужасающую пытку, особенно для измученных, голодных людей, у которых не было обуви. Один голландец отказался переходить по мосту и начал истерически кричать. Ему предложили другой вариант: спуститься в лощину и переплыть реку. Больше этого человека никто не видел.

Остальным пришлось пересечь реку по мосту. Пока пленные осторожно двигались к другому берегу, остальным приходилось долго ждать, и те, кто перешел мост в числе первых, получили довольно продолжительный отдых. Успевшие перевести дух пленные прошли примерно 15 километров до нового лагеря, распевая «А ну, выкатывай бочку» и популярную песню солдатского протеста «Черт с ними со всеми»[3]. Но хорошее настроение быстро улетучилось и растворилось в ощущении безнадежности. Вскоре густой лес полностью закрыл дневной свет. Вокруг поднимались пузыри болотного газа, окружая людей туманом. Глотки у всех пересохли от жажды, а охранники гнали пленников дальше и дальше. Джуди робко трусила рядом, двигаясь в ритме тяжелого, шаркающего шага Фрэнка.

Наконец пленные увидели тусклые огни отдаленного лагеря, расположенного по обе стороны от линии временной дороги. Пленные дошли до расчищенного в отдаленных джунглях участка. Это был их новый дом. Пугающая новая реальность потонула в смоляном мраке ночи. Но ненадолго.