Поскольку последствия знаменитого «двойного удара» хорошо известны, едва ли необходимо задерживаться на них подробно; достаточно будет краткого упоминания. Как выяснилось, убийство сразу двух проституток потрясло не только Лондон и империю, державшую его на своих плечах, но и весь мир. В момент наивысшего подъема истерии из ниоткуда появилось имя Джек-Потрошитель (если, конечно, мое распаленное воображение можно считать за ниоткуда) и благодаря случайному совпадению касательно отрезанного уха и блестящей изобретательности автора (увы!) тотчас же было принято этим самым миром, земным шаром, который испытывал ужас перед Джеком, но в то же время отчаянно жаждал информации о нем. К середине недели появилась загадка «еувреев», помещенная в туманную фразу, что породило дальнейшие возбужденные комментарии, страх, истерию и всевозможные гадости. Назывались самые разные подозреваемые, тщательно изучался жизненный распорядок всех этих людей, и в конце концов с величайшим сожалением они признавались невиновными, после чего им предоставлялась возможность кануть в небытие. Мы старались изо всех сил, подпитывая общий интерес, по настоянию О’Коннора опубликовав новое письмо… на самом деле открытку, которая, как ему было известно, являлась фальшивкой, просто потому, что она придавала новый импульс версии о Джеке, а также содержала удачное самоопределение, несомненно, плод моего вдохновенного труда, – «Дерзкий Джеки».

Джек превратился в самостоятельную индустрию, поскольку все газеты трубили в один голос: «Джек!», во всех выпусках. «Меняйте гранки, меняйте гранки!» (Я все еще не мог понять, что это означает.) Не могу точно сказать, подпитывалась эта лихорадка страхом или чем-то более сомнительным. Налицо была тайна, нездоровое увлечение жуткой трагедией других людей. До тех пор пока Джек будет ограничивать свою жажду крови одними шлюхами, у него будут сотни тысяч поклонников среди благополучной буржуазии и интеллигенции, огражденные от безумия охотника своим положением в обществе. Но пусть он только преступит эту черту, как тотчас же станет менее возбуждающим и гораздо более осязаемой угрозой.

И все это время я трудился не покладая рук. Все воскресенье 1 октября мы с Гарри Дэмом работали до самой ночи вместе с Генри Брайтом, объединившим два наших материала в одну гладкую, бесшовную статью, которая, на мой взгляд – а я прочитал также то, что предложили «Таймс», «Ивнинг мейл» и «Газетт», – была лучшей. Генри – талантливый журналист, обладающий опытом, и он связал рассказы в единое целое, объединив убийства, тайны, кровь и неэффективность официального полицейского расследования. Могу с гордостью сказать, что ее и сегодня полезно прочитать. Это была моя лучшая работа в журналистике.

Я лишь вскользь упомяну о дальнейших событиях, случившихся в последующую неделю, среди которых было увеличение обещанного вознаграждения, проведение следственных действий, похороны, показательное тестирование ищеек в Риджент-парке, ставшее еще одним унизительным позором для Уоррена (его лучшим собакам Барнаби и Бурго удалось отыскать лишь парочку, уютно устроившуюся в зарослях!), который стремительно превращался в посмешище для всей западной цивилизации. Личности жертв двойного удара были быстро установлены, и их имена стали известны так же широко, как имена богатых наследниц Вест-Энда. Бедная Элизабет Страйд, вечно обделенная, поскольку ее убийство оказалось таким непримечательным, была той дамой, которая встретила свой конец в Датфилдс-ярде. Иммигрантка из Швеции, она, несмотря на свое прозвище Долговязая Лиз, была маленькой и пухленькой. Страйд только что вернулась из деревни, где она со своим возлюбленным собирала хмель, хотя и без особого успеха. Второй была Кэтрин Эддоус, с Митр-сквер, где Джек без спешки расправился с ней, оставив на всеобщее обозрение жуткую экспозицию на тему «я тебе кишки выпущу!».

После того как обо всем было доложено, мы, газетчики, почувствовав золотую жилу, пересказали все еще раз, приукрасив, добавив теории, иллюстраций и так далее и тому подобное. Возникли вопросы: каким образом Джеку удалось, словно по волшебству, бежать из Датфилдс-ярда, когда тележка, запряженная пони, по сути дела наглухо заперла его во дворе? Как он затем смог всего за сорок пять минут пересечь город, а это почти миля кратчайшим путем по улицам (по прямой короче, но, насколько нам было известно, Джек не был вороной и не мог лететь по прямой), и без единого звука убить миссис Эддоус прямо под носом у двух «пилеров», после чего, что еще загадочнее, как ему удалось выбраться из этого запертого ящика, окруженного полицейскими, и выйти на Гоулстон-стрит к жилым зданиям Уэнтворт, чтобы оставить там откровенную улику, а также эту туманную, манящую надпись? И что могли означать его слова? В чем тайна «еувреев»? Что это – шифр, иностранное слово, сознательная описка, масонский символ, заговор царской охранки, малоизвестное просторечие? Немало чашек чая и сдобных пышек было поглощено за решением «головоломки еувреев».

И в этот самый момент пришло нечто иное – письмо от моего нового друга профессора Томаса Дэйра. Горя нетерпением поддержать знакомство со столь блистательным умом и все еще желая услышать теории относительно Джека, на которые Дэйр лишь туманно намекнул, я вскрыл конверт.

«Дорогой мой Джеб! – начиналось письмо. – Как было приятно поболтать с вами на вечеринке у Чарли. Возможно, вы помните разговор о том человеке, кого теперь зовут Потрошителем. Каков тип, «Дерзкий Джеки»! Он обеспечивает вам тираж, он заставляет работать мой мозг.

Однако ничто не затронуло меня так глубоко, как это дело со словом «Й-Е-В-Р-Е-И». Оно не выходит у меня из головы. Это язык. Это средство общения. Это «Дно». Поэтому я потратил почти всю прошлую неделю, сопоставляя различные предположения с этим образцом в надежде взломать код.

Я пришел к определенным заключениям. Стараясь быть добропорядочным гражданином, когда это не чересчур обременительно, я отправился в Скотланд-Ярд и прождал три часа, чтобы попасть на прием к какому-то инспектору, который вежливо выслушал меня, кивнул и сказал: «Очень хорошо, сэр, я все записал, а теперь, если не возражаете, у меня есть другие дела», после чего указал мне на дверь. Подобное безразличие я отношу на счет Уоррена, который, в конце концов, не полицейский, определенно не сыщик, даже не солдат, а на самом деле что-то вроде инженера. Когда требуется рассчитать количество кирпича и раствора для строительства моста в Месопотамии, исходя из бюджета, объема перевозок, предполагаемого срока эксплуатации и стоимости ремонта, наверное, он как раз тот, кто нужен; однако именно так он видит мир, не вдаваясь в нюансы, не обремененный тем, что скрывается на «Дне», опираясь исключительно на то, что можно пересчитать и измерить. Подобному болвану ни за что не поймать такого дьявола, как Джек.

В любом случае я считаю, что мне удалось разгадать значение слова «Й-Е-В-Р-Е-И». Я единственный человек в Лондоне, кто это знает, если я только не расскажу вам. Вас это заинтересовало?

Ваш Томас».