Глава 16
Воспоминания Джеба
Тут все было по-другому. Во-первых, «пилеров» никак нельзя было назвать озлобленными лакеями в классовой войне между рядовыми констеблями и детективами; во-вторых, в Сити не маячила зловещая фигура сэра Чарльза Уоррена, внушающая страх и смятение в умы его плохо обученных, запуганных подчиненных.
Все это относится к более высокому уровню профессиональной эффективности полиции Лондонского Сити по сравнению со своими отсталыми в интеллектуальном отношении собратьями из полиции Большого Лондона. «Пилеры» сохранили место преступления в значительно большей чистоте: никто не слонялся взад и вперед в бредовой надежде найти что-нибудь такое, в чем даже он увидел бы «улику» – например, записку со словами: «Я – убийца, и я проживаю на улице Перерезанных Глоток, дом номер 15». Тот, кто руководил осмотром, определил каждому зону, в которой работал только этот человек и он один, и полицейские ползали на четвереньках, осматривая, изучая, ощупывая. Первым делом я отметил то, что они принесли с собой большое количество фонарей, с которыми ходят констебли, и хоть фонари эти были тусклыми, их обилие помогло более или менее прилично осветить место. «Бобби» из столичной полиции такое и в голову не пришло бы. Но самым поразительным было то, как полицейские обращались с нами, ребятами из прессы.
– Я Джеб из «Стар», – представился я первому констеблю, которого встретил, прибыв на место и просочившись сквозь толпу, собравшуюся у входа на площадь со стороны Митр-стрит.
– Да, сэр, – ответил тот. – Будьте добры проследовать за мной, я проведу вас к галерее, где журналисты ожидают окончания осмотра места преступления. Долго ждать вам не придется, и инспектор Коллард лично встретится с вами, как только ему позволит исполнение обязанностей. Наш полицейский врач доктор Браун…
– Как его полное имя?
– Да, сэр. Доктор Фредерик Гордон Браун прибудет в ближайшее время и проследит за отправкой тела в морг.
– Мы можем на него взглянуть?
– Решение будет принимать инспектор Коллард, сэр, однако наша политика заключается в том, чтобы всячески сотрудничать с вами, ребята, и тем самым доносить до общественности наиболее полную информацию.
– Констебль, если вы наслышаны обо мне, вы должны знать, что я ошибок не допускаю.
– Да, сэр, как скажете, сэр.
Я прошел следом за полицейским к огороженному веревкой пятачку посередине, где выяснил, что прибыл на место первым из настоящих журналистов – остальные были писаками, за гроши готовыми строчить в любое издание. Я не спеша огляделся по сторонам. Площадь была небольшая, в особенности по сравнению с массивными промышленными зданиями, окружающими ее, по большей части огромными безмолвными складскими строениями из красного кирпича, два из которых принадлежали «Кирли и Тонгу», а еще одно – «Хорнеру и сыновьям». Позади здоровенной туши здания «Хорнера» я увидел мрачную громаду и понял, что это задняя стена большой синагоги, где собираются по субботам на молитву евреи. На мой взгляд, это уменьшало, а не увеличивало вероятность причастности евреев, ибо любой иудей постарается следить за тем, чтобы отвести подозрения от своих собратьев по вере как можно дальше, хотя бы в физическом отношении.
Вся деятельность была сосредоточена в юго-восточном углу площади, где деревянный забор отгораживал внутренний двор; рядом находилось еще одно здание, всего в нескольких футах. Определенно, в этом доме кто-нибудь должен был что-либо слышать! Поблизости стоял врач, в белом халате, ровным счетом ничего не делая. (Впоследствии я узнал, что это местный врач; он первым подоспел на место преступления, установил, что бедная девушка мертва, и не трогал тело, не считая того, что он определил его температуру и на основе этого рассчитал время смерти. Несчастная была настолько изуродована, что врач просто не мог подойти ближе.) Рядом толпились следователи и констебли; одни делали зарисовки, другие изучали лежащие на земле вещи, судя по всему, принадлежавшие жертве, и составляли список.
Я ждал прибытия других журналистов – ну где же Каванах из «Таймс», Ренсалер из «Дейли мейл» и другие ребята, с кем я сталкивался на месте предыдущих преступлений? Их нигде не было видно. Я рассудил, что они все еще торчат на Бернер, изучают последнее преступление Джека и не могут попасть сюда, хотя Бернер была меньше чем в миле. «Стар» снова повезло, как и мне; я находился в редакции, когда поступил звонок, что позволило мне опередить всех и прибыть на место первым, в то время как остальным газетам пришлось прибегать к помощи игроков второго состава, поскольку все главные звезды уже были отправлены на Бернер.
Наконец к столпившимся журналистам подошел крупный мужчина с роскошными усами, как у моржа, в котелке и пальто, под которым можно было спрятать пехотную винтовку. Окинув нас взглядом, он опытным полицейским чутьем сразу же выделил меня.
– Вы ведь Джеб из «Стар», не так ли?
– Да, вы совершенно правы, – подтвердил я.
– Обращаюсь к остальным. Я проведу мистера Джеба взглянуть на бедняжку. А вам придется остаться здесь, поскольку я не допущу, чтобы вы топтали место преступления. Он расскажет вам все, что увидит, не так ли, сэр?
– Расскажу, можете не сомневаться, – заверил я.
Если и имело место какое-то недовольство, грузный полицейский не обратил на это внимания; его здоровенная туша и серьезное лицо подавили в зародыше любые возражения. Поднырнув под веревкой, я проследовал за ним к телу.
Мы приблизились к нему, но остановились в нескольких шагах, так что детали все еще оставались невидны. Я разглядел общий беспорядок, разбросанную одежду, однако на таком удалении все выглядело как-то неясно, я не мог ничего разобрать.
– Кстати, моя фамилия Коллард, – сказал полицейский. – А имя – Инспектор. Доктор Браун прибудет с минуты на минуту, как и, не сомневаюсь, комиссар Смит.
Смит был верховным шерифом полиции Лондонского Сити – что приблизительно соответствовало должности сэра Чарльза Уоррена в Скотланд-Ярде.
– Да, сэр.
– Значит, Джеб? Это имя или фамилия?
– Фамилия. Мое имя Журналист.
– Вот и отлично. Общность духа. Мне это нравится. Что касается частностей, мы созвали всех своих сотрудников и расставляем одну из самых больших сетей, а может быть, и самую большую, какие только видел Лондонский Сити. Наши следователи повсюду, ищут свидетелей. Если есть хоть какие-нибудь улики, если этот сумасшедший изверг что-либо оставил, мы это непременно найдем, обещаю вам.
Записывая его слова скорописью, я сказал:
– Как журналист и гражданин, я рад это слышать.
– А теперь, что касается тела, я должен вас предупредить: вам следует приготовиться к худшему.
– Я видел все предыдущие жертвы, кроме самой последней на Бернер-стрит.
– Я слышал, там все не так плохо.
– Я тоже так слышал.
– Так вот, а здесь у нас очень плохо. Судя по вашим заметкам, хуже на несколько порядков. Как я уже говорил, пришло время набраться мужества и поднять верхнюю губу – весь тот вздор о доблестных англичанах, который вы проповедуете в своих газетах.
– Я постараюсь приободриться и проявить стойкость.
– Так говорили многие новички, впервые встретившиеся с убийством, но только в конце концов все они блевали рыбой с картошкой в сточную канаву. Я вас предупредил.
Коллард повел меня к убитой.
Должен ли я это описывать? Полагаю, должен. Цензуры не будет, но все же подробности я изложу расплывчато, как ради себя самого, так и ради своих читателей.
Убитая лежала на земле, раскинув руки ладонями вверх, закинув одну ногу на другую. Платье и нижние юбки были задраны до плеч, без каких-либо скидок на викторианскую скромность. Она лежала голая от ключиц до лобковой кости, демонстрируя то, что нельзя видеть и тем более признавать, хотя я и не могу себе представить, как кто-либо может почувствовать прилив возбуждения от подобного зрелища. Если же такой человек найдется, он будет виновен не меньше Джека.
Далее меня поразило то, что для преступлений Джека было новым, – алая кровь. Я осознал, что впервые обратил на это внимание, потому что полицейские Лондонского Сити расставили вокруг столько фонарей, тем самым усилив освещенность, цветопередачу, насыщенность. Впервые столкнувшись с этим напрямую, я был буквально сражен наповал животной мощью цвета, затронувшего первобытные струны в моей душе. Казалось, эта кровь вытекла не только из тела убитой девушки, но и из всей бойни в последнем действии «Гамлета», из четвертованного Уильяма Уоллеса, обезглавленных Марии Стюарт и Анны Болейн, из героев многочисленных мифов и легенд, умерщвленных по разным причинам, таких как отец Эдипа или жители разоренной Трои, и нам кажется, что ее подозрительно недостает на славных батальных полотнах Ричарда Кейтона Вудвиля. Когда нас режут, из нас течет кровь. Много крови. Очень много. До сих пор милосердие ночной темноты оберегало меня от этой основополагающей истины.
Сверху всего этого было лицо. Или, точнее, это было не лицо. Лицо отсутствовало. Джек его отнял. Какую же животную ярость должен проявить человек, предположительно обладающий хотя бы какими-то зачатками цивилизации, чтобы осуществить подобное зверство? Изверг отрезал несчастной нос, выколол глаза, содрал кожу с нижней половины лица так, что оно стало напоминать отвратительный кусок густого красного желе, лежащий на спящей женщине.
– Боже милосердный… – выдавил я.
– Надеюсь, Журналист Джеб, у вас в запасе найдется достаточно эпитетов, – сказал инспектор Коллард. – Вам они понадобятся все до последнего.
Хотя обыкновенно я получаю наслаждение от словесной перепалки и считаю себя скорым на остроумный ответ, сейчас у меня в груди не осталось кислорода на то, чтобы думать о чем-либо подобном. Воздух вокруг словно сгустился, и чем больше я его вдыхал, тем неохотнее он наполнял мои легкие.
– Но лицо – это напоказ. На самом деле примечательно то, что этот тип сделал с внутренностями, – хладнокровно заметил Коллард. – В молодости я побывал в Африке и на всю жизнь насмотрелся на кровавое месиво, в которое мы превращаем черномазых из наших «Гатлингов». Бедная пташка выглядит так, словно ей разорвало живот снарядом из трехфунтовой пушки.
Сравнение с взрывом было вполне уместным. Но только не бомба, а динамитная шашка в человеческом обличье, под именем Джек-Потрошитель, разорвала несчастной живот, выдернув, разбросав, разодрав, вспоров кишки, органы, все внутренности, а закончив, как это можно было определить при ближайшем рассмотрении, он стал колоть. И здесь я умолкаю. Дальше вы сами можете все себе представить. Впрочем, не можете.
Однако именно в этот момент показался большой начальник Смит со своей свитой, а еще через мгновение подоспел высокий тип, по-ученому невозмутимый, бывший, как я предположил, доктором Брауном. Он направился прямиком к трупу, пощупал его ладонью, покачал головой, оглянулся на человека в белом халате, первого врача, и кивнул.
– Мое предположение – с момента смерти не прошло и часа, – сказал Браун. – Возможно, и получаса. Она до сих пор теплая, словно пирожок. Доктор, вы согласны?
– Абсолютно, хотя мне пришла на ум булочка, а не пирожок. Я ничего не трогал, оставил все для того, кто знает свое дело.
– Вы поступили совершенно правильно, доктор. Полиция Ее Величества благодарит вас. Время смерти… – Браун достал из кармана часы, – …час сорок ночи.
– Коллард, все совпадает? – спросил Смит.
– Полностью, сэр. Констебль Уоткинс обнаружил тело в час сорок четыре пополуночи и засвистел в свисток, вышел сторож из «Кирли», и, по его показаниям, времени было час сорок пять.
– Убийца в час ночи расправился еще с одной женщиной на Бернер-стрит – по крайней мере, так утверждает Ярд, – продолжал Смит. – Этого у ублюдка не отнимешь – он настоящий труженик.
Я записывал это неразборчивой скорописью, когда Смит меня заметил.
– Это еще что за птица? – спросил он. – Истинный мастер словес?
– Да, я журналист, – подтвердил я. – Джеб, газета «Стар».
– Что ж, сделайте мне одолжение, не цитируйте эту сочную фразу, которую я только что произнес. Она может показаться бессердечной, но «пилеры» достаточно часто имеют возможность полюбоваться на подобные кровавые художества, поэтому они не боятся о них шутить. А вот широкой публике это не по душе.
– «Комиссар Смит заявил корреспонденту «Стар», что это новое преступление потребует верха профессионализма от его подчиненных, и заверил, что будут приложены все силы…» – что-нибудь в таком духе, сэр?
– Этот человек далеко пойдет… Ну хорошо, Джеб, держись рядом, старайся представить нас в лучшем виде и не совершай ошибок.
– Он никогда не совершает ошибок, сэр, – сказал Коллард.
– Ну да, это тот самый человек, который раскрыл «тайну колец Энни». Как это получилось остро! Любопытно, на сколько экземпляров вырос тираж?
– Это моя работа, сэр. Только и всего.
– Позвольте перебить вас и показать кое-что такое, что может оказаться уликой, – вмешался полицейский врач.
– Господи Боже, улика! – воскликнул Смит. – Это что-то новенькое! Будьте добры.
– Я вижу необметанный край на хлопчатобумажной ткани на шее у убитой. Позвольте ее развернуть?
– Почему бы и нет?
Пальцы врача ощупали скатанную одежду и ловко отделили один слой. Браун развернул его, следя за тем, чтобы не прикасаться им к телу и не испачкать его кровью и другими жидкостями. Оказалось, что это фартук, или, точнее, половина фартука. Довольно большой кусок отсутствовал.
– Интересно, это трофей? – предположил Коллард.
– Возможно. Но больше похоже на недостающий элемент загадки, – сказал Смит. – Мы не могли бы упустить такое, как и форму отсутствующего куска. Подброшенный где-нибудь в другом месте, он установит некую извращенную связь, смысл которой будет понятен только этому типу. Ему нравится, что мы ждем, мы гадаем, а разъяснения он предлагает только тогда, когда ему это угодно. Однако сейчас налицо нечто новое: это послание. Убийца хочет что-то нам сообщить. Вот для чего вы здесь, Джеб. Вы объясните нам, что это значит.
– Быть может, убийца забрал этот кусок себе, – предположил я. – В прошлом он забирал внутренние органы, но выяснилось, что они недолговечны. А может быть, он уже съел их, вместе с замечательным кларетом и конскими бобами с юга Франции… Убийце захотелось получить что-нибудь такое, что можно хранить, прижимать к груди, воскрешая в памяти свои славные подвиги. Возможно, что-нибудь более существенное, чем знаменитые кольца Энни, не имеющие ни запаха, ни текстуры.
– Совсем спятил, – согласился Смит. – Но при всем том в высшей степени организованный тип. Отнюдь не импульсивный маньяк. С такими мне еще не приходилось встречаться. Это хладнокровный маньяк. Уверен, что у него есть насчет всего этого какой-то четкий план.
Далее все протекало медленно. Сам я не чувствовал никакого давления, поскольку было воскресное утро, а «Стар» не выходила по воскресеньям; следовательно, мне нужно было подготовить свой материал до семи утра в понедельник – в запасе больше двадцати четырех часов, и я понимал, что необходимо действовать строго, четко и организованно. Оправдываться спешкой к назначенному сроку будет нельзя, но мне еще предстояло совершить большую ошибку.
Я отправился бродить по Митр-сквер. Полиция пропускала на площадь все новых и новых людей, в том числе корреспондентов вышеупомянутых газет. Я поделился с ними тем, что у меня было – не хочется ведь, чтобы собратья по ремеслу без особой на то необходимости люто тебя ненавидели, не так ли? – и они оценили готовность Джеба к сотрудничеству. Увидев, что констебль Уоткинс освободился, я поболтал с ним, получив несколько хороших цитат. Порой неграмотная прямота может стать облегчением. Уоткинс сказал, что бедняжку «выпотрошили, словно свинью на рынке». Очень удачная фраза.
Когда я уже начал подумывать, что дело сделано и можно вернуться домой, урвать немного сна, опять проклясть мать, после чего посвежевшим вернуться в редакцию для долгого сидения за пишущей машинкой, – как вы думаете, что произошло? На площадь торопливо вошел встревоженный полицейский, устремившийся к Смиту.
Я увидел, как уставшее полицейское начальство встрепенулось, словно получив заряд электричества. В первую очередь ожил сам Смит, начав выкрикивать распоряжения. Я пробрался к инспектору Колларду. Тот куда-то заторопился.
– Послушайте, в чем дело?
– В четырех кварталах отсюда обнаружен отсутствующий кусок фартука. И ублюдок оставил нам послание.