Следующие несколько недель все шло спокойно. Я извинилась перед Тоддом за свои закидоны, Тодд сказал, что это ерунда. Салли исправно ходила к доктору Эшу. Белла и Нола периодически появлялись, но ненадолго, и проблем из-за них не возникало. Джинкс ушла в подполье. Я отлично справлялась с работой в ресторане и тешила себя надеждой, что все устаканится как-нибудь само и слияния не потребуется. Раз уж стать настоящей мне не светит, пусть тогда все остается как есть.

А потом, вечером, уже после закрытия, меня перехватил Тодд. Вынул зубочистку изо рта и говорит:

– Знаю, Салли, завтра у вас выходной, но прошу об одном одолжении.

– О каком?

– Вы в курсе, что в сезон рысистых бегов я обычно работаю менеджером-устроителем?

Я кивнула.

– В День памяти, перед последним заездом, у нас на банкете всегда присутствует девушка, одетая жокеем. Ну, вы знаете – лосины, шлем, защитные очки. Мы называем ее Бетти Уинз. Ну и вот, наша бессменная Бетти приболела, а Элиот говорит: чем Салли хуже? Она отлично справится.

– Что нужно делать?

– Ничего особенного. Пройтись туда-сюда, спеть пару песенок на ваш выбор, достать из барабана несколько мячиков. Гонорар – пятьдесят баксов.

– Разве за одолжение платят, а, Тодд?

– Это не из моего кармана. Это из фонда. Мы проведем вечер на рысистых бегах. Я вас со всеми перезнакомлю. Само ваше выступление не займет больше пятнадцати минут.

– Согласна, – сказала я.

Тодд потер губы, посмотрел на меня внимательно.

– Вы уверены, что согласны? В смысле, вас не постигнет резкая перемена настроения?

Я рассмеялась.

– Ваша задача, Тодд, – толкнуть меня локтем, когда зажгутся софиты. Шоу беру на себя. Вы не пожалеете, обещаю.

Тодд заехал за мной назавтра в шесть на своем черном «Линкольне». Пока я собиралась, он пристально смотрел мне в лицо – наверняка уже что-то подозревал.

– Ничего себе! – воскликнула я, погладив сиденье, обитое красновато-коричневой кожей. – Этак я привыкну к хорошему.

– В том-то и проблема, – сообщил Тодд, выруливая на Шестьдесят шестую улицу. – Как только привыкнешь к кожаным сиденьям и прочим примочкам, шикарная машина становится обычным средством передвижения, ничуть не круче какого-нибудь добитого «Шевроле», а взносы по кредиту никуда не деваются.

– Зачем тогда весь этот пафос?

– Куда ж бизнесмену без пафоса?

Перед мостом Куинсборо он сбавил скорость. Всю дорогу мы подшучивали друг над другом, было очень весело. Вдруг Тодд сказал:

– Салли, а ведь я…

Я сообразила: сейчас он с шуточек перейдет к теме моей переменчивости, и быстренько выдала:

– Просто не верится, что в университете вы были бунтарем-активистом-леваком-радикалом и так далее!

– Ну и почему же вам не верится?

– Я в свое время таким радикалам в рот смотрела. Как раз шла война во Вьетнаме. Я восхищалась идеалистами, для которых идеи важнее, чем материальные блага. Только знаете что? Бунтари не любят побеждать. Они хотели поражения своей стране, потому что считали войну несправедливой. Игроки – совсем другое дело. Каждый игрок заточен на победу.

Тодд улыбнулся.

– Вот и видно, что вы ничегошеньки не знаете о нас, игроках. Один мой брат по разуму так выразился: «Вопрос не в том, выиграешь ты или проиграешь. Вопрос в том, как ты будешь играть». Игрок вступает в игру не ради куша, а ради адреналина.

– Сколько вам было лет, когда вы впервые сделали ставку?

Тодд отвернулся, стал смотреть вперед. Машина вдруг рванула, стрелка задрожала на отметке восемьдесят пять миль в час.

– Точно не помню. Примерно тогда же, когда научился ходить. Я ведь родом из Вест-Сайда, а это настоящая адская кухня. Я начинал со ставок в один-два цента.

– То есть вы были совсем ребенком?

– До университета я жил игрой. Но и в университете страсть делать ставки не отпускала. Я собирал деньги для всяких фондов, для вьетнамцев, пострадавших от войны, а набрав мало-мальскую сумму, говорил себе: можно на эти деньги поставить. Удача должна мне улыбнуться – дело-то благое!

– И что – удача улыбалась?

– Да. Как-то мне везло три недели подряд, и за мной закрепилась слава самого эффективного сборщика средств.

– А потом вы проиграли, да?

– Я терпел адские муки, но продолжал играть. Иначе как бы колесо фортуны стало вращаться в другом направлении?

– И в итоге вам снова повезло?

– Самое умное, что я за жизнь сделал, – это послушался Элиота. Элиот уломал меня вложить часть выигрыша в «Дорогу из желтого кирпича». Иначе сейчас я бы в ночлежке жил и суп бесплатный ел.

– А когда вы обратились в Общество анонимных игроков?

– Вложившись в ресторан, я долго терпел неудачи. Потерял все, что выиграл. Десять штук баксов, если точнее. Я был в отчаянии. Чертовски нуждался в деньгах, просил свою долю у Элиота. Денег он мне не дал, зато притащил меня к анонимным игрокам. Вот уже полгода я не бросал кости, не играл на деньги в карты и не ставил ни на лошадь, ни на собаку.

Я растрогалась и погладила его по плечу. Мне ли не понять, через что прошел Тодд! Страсть к игре – тоже ведь душевная болезнь.

– А как же скачки? – спросила я, когда Тодд свернул на парковку. – Разве вы сами не создаете себе ненужный соблазн?

– Это совсем другое. Здесь я ставок не делаю. Мои деньги в безопасности.

Он заметил, что я не поверила, и рассмеялся.

– Увидите через пару минут.

Мы прошли через служебный вход. Охранник кивнул, коснулся фуражки.

– Добрый вечер, мистер Крамер.

Пожилой чернокожий лифтер держал бюллетень. Он тоже поздоровался с Тоддом.

– Как думаете, мистер Крамер, хорошие шансы у Принца Индии?

– В прошлый раз, Джейсон, этот жеребец вообще ничего не выиграл.

– Ваша правда! – Джейсон поскреб темя карандашом. – Да только ведь помните, какая слякоть тогда была! Нынче-то сухо! Я вот думаю, не поставить ли пару долларов на Принца Индии. Уборщица наша слыхала от жокея, что Принц Индии придет первым.

– Ты, Джейсон, вроде не вчера к работе приступил. Должен понимать, у кого есть шансы, а у кого нет.

– Так-то я советов не слушаю, мистер Крамер. Только сегодня этот конь из головы у меня нейдет. Потому что я сон видел про индийского принца, которому на день рождения столько золота подарили, сколько он сам весил. Уж наверно, это знак, а не простое совпадение.

– Как знаешь, Джейсон. В конце концов, это твои деньги – тебе их и тратить.

– Раньше вы по-другому рассуждали, мистер Крамер.

– Я был на самом дне. Не так-то просто всплыть, и второй шанс мало кому дается.

Джейсон улыбнулся.

– Ну, я ж не то что вы, мистер Крамер. Изредка ставлю доллар-другой, для развлечения. За такое в аду не горят.

– И правильно делаешь, Джейсон. Продолжай в том же духе – и не будешь развлекаться в аду анонимных игроков.

Мы вышли из лифта на последнем этаже. Джейсон поехал вниз, а я подумала, что ад у каждого свой.

– Интересно, что происходит в аду с игроками? Может, их поджаривают на кострах из проигрышных лотерейных билетов? Или они должны до скончания времен ползать на коленках, искать выигрышный билет, что выпал через дырку в кармане?

Тодд смотрел на жокеев, щеголявших осанкой. В козырьках шлемов плясали отраженные огни.

– Буйная у вас фантазия, Салли. Только все гораздо проще. Ад для игрока – пассивно смотреть, как другие делают ставки. Собственно, мы с вами уже в этом аду.

Тодду махали из окошек касс, из киосков; уборщики отвлекались от своего занятия, чтобы поздороваться с Тоддом. Казалось, все хорошо его знают и любят. Тодд прошел через пресс-центр, где его поприветствовали сразу несколько журналистов. Он ответил каждому и взглянул на часы.

– До первого забега всего пятнадцать минут! А я еще со Стэном не переговорил!

Он устремился на зыбкую внешнюю лестницу, к будке комментатора.

Будка была из стекла и металла, мы лезли по винтовой лестнице, голова кружилась от высоты. Стеклянную дверь караулила брюнетка с впечатляющим бюстом и глянцевым журналом. Увидев Тодда, она не улыбнулась и не кивнула, а просто отперла дверь, впустила нас и вернулась к своему журналу.

– Это Холли, – сказал Тодд. – Подруга Стэна. Два года назад она получила титул «Мисс Энглвуд».

Сам Стэн и его ассистент сидели за столом с микрофонами, откуда отлично был виден весь ипподром. Стэн неотрывно смотрел в бинокль.

– Сегодня трек отличный, верно? – сказал Тодд.

Стэн поднял глаза. Лицо у него было мальчишеское, с кислым выражением, как у грустного, густо набеленного клоуна. Стэн кивнул, полез в кожаный чемоданчик и достал пачку стодолларовых купюр, перехваченных резинкой. Деньги он вручил Тодду. Тодд принялся считать. Купюр было двадцать штук. Все они отправились к Тодду в брючный карман.

– Есть интересные кандидаты? – спросил Тодд.

Стэн приложился к биноклю, окинул взглядом рысаков.

– Нет. Четыре лошадки недурны, только у них шансы почти равные, ставить пока не вижу смысла. Подождем второго забега. Звякни мне.

Голос у Стэна оказался ровный, тусклый, интонации никакие, что вполне сочеталось с его застывшим, как маска, лицом. Мисс Энглвуд отвлеклась от журнала ровно на столько, чтобы выпустить нас и запереть за нами стеклянную дверь.

– Ну и что это было, Тодд?

– Стэну всего двадцать шесть. Он – самый молодой комментатор рысистых бегов. И вдобавок – один из лучших судей. Мало кто знает, что комментирование для него – только дополнительная работа. Настоящие деньги Стэн делает, отслеживая иноходцев и рысаков по всей стране.

До меня стало доходить.

– А вы делаете ставки за Стэна…

Тодд улыбнулся и кивнул.

– Ему запрещено ставить на бегах, которые он же и комментирует. За скромное вознаграждение в пять процентов я оказываю Стэну эти услуги. Либо здесь, либо по телефону, через моего букмекера. У меня репутация игрока, поэтому персонажи, от которых что-то зависит, ничего не подозревают.

Мы вышли из лифта. Официант проводил нас к столику в вип-зале, принял заказ и принес нам программу бегов заодно с рекомендациями насчет ставок.

– Тодд, мне неловко, что вы за меня платите, – сказала я, когда принесли напитки.

Он тряхнул головой.

– Успокойтесь, это же не из моего кармана. Ужин с напитками полагается Бетти Уинз, таковы наши правила.

– Тогда ладно. – Я подняла бокал с коктейлем «Александр». – Ну, за приятный вечер!

Тодд чокнулся со мной.

– За приятный вечер с самой восхитительной и волнующей женщиной из всех, кого я встречал.

Честное слово, Тодд был очень мил. Казалось, мы сто лет дружим. Из динамика донесся голос – сочный, глубокий, проникновенный. Неужели это Стэн?

В зале прибавилось людей. Все они знали Тодда.

– Ну что, Стэн кого-нибудь выделил в первом забеге? – спросил краснолицый тип с огромной сигарой и бриллиантовыми кольцами на трех пальцах.

Тодд покачал головой.

– Может, ко второму забегу определится.

– Черт! – рассердился краснолицый. – Я рассчитывал, Стэн сразу победителя назовет.

Тодд вручил мне двадцатидолларовую купюру.

– Это еще зачем?

– Чтобы вы сделали ставку, Салли.

– Разве мы ставим в первом забеге?

– Я и Стэн – нет. Стэн – вообще не игрок. Он – судья, а это серьезно меняет дело. Персонажи вроде Стэна ставят только для того, чтобы выиграть. Обычный игрок ставит ради адреналина, как я уже говорил. Вот вы и сделайте ставку. Может, и мне вашего адреналинчика перепадет.

– На какую лошадь мне поставить?

– Воспользуйтесь вещим сном Джейсона. Поставьте на Принца Индии.

Я сделала, как советовал Тодд. Несмотря на то что я вся извелась, а Тодду действительно перепало моего адреналина, Принц Индии несколько раз останавливался и в итоге пришел предпоследним.

Перед вторым забегом Тодд позвонил Стэну. Не успел он повесить трубку, как его окружили четверо пижонов во главе с краснолицым любителем толстых сигар.

– Ставьте на Истинного Маккоя, – объявил Тодд.

Каждый из четверых сунул Тодду двадцатку, и все они направились к Джейсону, чтобы сделать ставки. Одну из двадцаток Тодд дал мне.

– Видите, как легко деньги зарабатывать? Ну же, поставьте двадцать баксов на Истинного Маккоя!

Пока я шла к окошечку букмекера, в голове у меня крутилась песенка из «Парней и куколок», про жеребца по кличке Пол Ривер, который придет первым, если ветра не будет. Тодд поставил на Истинного Маккоя пятьдесят баксов. От лица Стэна, конечно.

Забег начался. Никогда в жизни я так не кричала! Истинный Маккой стабильно держался третьим, пока лошади не вышли на последний круг. Тут-то Истинный Маккой и показал, на что способен. Финишировал с триумфом. Мы победили. Мне за мои двадцать долларов полагалось впятеро больше, то есть сотня. Пока я обналичивала билеты, руки у меня тряслись. Кассир отсчитал сто баксов, я поспешно спрятала деньги в сумочку. Вот это жизнь! Настоящая! Истинная! Тодд получил четыре пятидесятидолларовые купюры для Стэна.

– Выигрыш ваш, – сказала я, протягивая деньги Тодду.

Тодд покачал головой.

– Ни за что не возьму. Вдруг дойдет до моих друзей – анонимных игроков?

Следующая лошадь, выбранная Стэном, пришла третьей, но, кроме нее, были и другие, так что к восьмому забегу я успела выиграть четыреста семьдесят долларов тридцать пять центов.

– Ну и на кого мне теперь поставить, Тодд?

– Не знаю. И Стэн не знает. Сегодня очень сильный состав. А вам, Салли, еще работа предстоит.

Тогда я вспомнила, зачем, собственно, пришла. Нужно задействовать Беллу – только сделать так, чтобы она не пронюхала про деньги. Я огляделась. Вокруг была целая толпа народу.

– Мне бы уединиться на пару минут, Тодд. Для настройки.

– Сразу за секретариатом есть раздевалка. Там, кстати, жокейский костюм. А я пока отдам Стэну выигрыш.

Я быстро переоделась, спрятала деньги в бюстгальтер, причесалась и вызвала Беллу.

– Вот еще! – скисла Белла, выслушав меня. – Чтобы я в жокейском костюме танцевала? Поищи другую клоунессу.

– Белла, я же Тодду обещала!

– Ты обещала – тебе и выполнять.

В дверь постучали.

– Салли, вы скоро? – крикнул Тодд.

– Минутку!

– Вас водитель ждет!

– Слушай, Белла. Я поделюсь с тобой выигрышем, если ты за меня споешь. Я выиграла сегодня четыреста семьдесят баксов.

– Я согласна на половину суммы, и чтобы ты не вздумала задвигать меня после песен. Остаток вечера – мой.

– Белла, побойся бога. Это грабеж.

– Нет, это – шоу-бизнес. Не нравится – найми кого другого.

– Ладно, будь по-твоему. Твоего персонажа зовут Бетти Уинз.

Прежде чем отключиться, я успела подумать: ничего, Белла, когда-нибудь я с тобой поквитаюсь.

Белла взглянула в зеркало, накрасила губы, надела красный шелковый шарфик, который обнаружился в шкафу.

– Значит, нас ждут! Ладно, Бетти Уинз. Пойдем, устроим им шоу.

Вместе с Тоддом под дверью раздевалки торчал еще какой-то тип. Белла приложилась к Тоддовым губам, чего он явно не ожидал, и пропела:

– Увидимся позже, милый.

– Господи! – пробормотал Тодд.

– Я не подведу, – хихикнула Белла и пошла за водителем, отчаянно виляя бедрами.

Водитель, молодой смазливый пуэрториканец по имени Пако, провел Беллу к платформе, украшенной цветами. Везти платформу должен был белый пикап. Помимо цветов имелись бутафорский жеребец с коляской, большой лотерейный барабан, четыре усилителя звука и один микрофон.

– Что делать, знаешь? – уточнил Пако.

– Я всегда знаю, что делать, – голосом Мэй Уэст проговорила Белла, забираясь в коляску и беря поводья. – Так-то, красавчик Пако.

– Отлично, – хохотнул Пако. – В кабине тоже есть микрофон. Я тебя объявлю, а тебе надо будет спеть пару песенок на свой вкус, а потом махать всем этим пижонам, пока я три раза не проеду перед ними. Ползти буду как черепаха, сразу предупреждаю. Потом остановлюсь посреди зала, а ты займешься лотереей.

Появление платформы было встречено бурными аплодисментами.

– Привет, Бетти Уинз!

– Спой для нас, Бетти!

– А сиськи у тебя настоящие?

– Кто из жеребцов нынче у тебя в фаворе, Бетти?

– А кто на очереди?

Белла взяла микрофон и спела «Кэмптонские скачки». Аудитория взорвалась овациями.

Пако поблагодарил всех за то, что пришли на мероприятие. Бетти Уинз собиралась вытащить мячик из лотерейного барабана. Все время на нее были направлены объективы кинокамер.

– Бетти, мои мячики лучше!

– Бетти, захочешь погарцевать – я к твоим услугам!

Белла помахала рукой, сняла жокейский шлем, крутнула барабан, извлекла несколько мячиков и объявила:

– Каждому симпотному победителю достанется бонус – мой поцелуй.

Толпа восторженно завопила.

Белла продолжала заигрывать со зрителями. Потом заметила кинокамеру, облизнула губы и с интонациями Мэрилин Монро произнесла в микрофон:

– Измельчал шоу-бизнес. Чтобы получить эту роль, мне даже спать ни с кем не пришлось.

Под рев зрителей Белла исполнила зажигательный танец с элементами стриптиза.

Затем она вытащила пять выигрышных номеров. Владельцами первых трех билетов оказались мужчины; каждому достался поцелуй. Под конец Белла исполнила «Мое сердце принадлежит папуле». Ей аплодировали стоя. Несколько мужчин помоложе вспрыгнули на платформу. Пако газанул, двинулся к выходу. Охрана с большим трудом согнала посторонних с платформы.

– Вы были неподражаемы, – сказал Тодд.

Белла вновь поцеловала его в губы, на сей раз – еще более страстно.

– Пойдемте, – выдохнул Тодд.

– Куда?

– Вы переоденетесь, я отвезу вас домой.

– Нет, я хочу сделать ставку. Еще ведь будет один забег.

– Стэн говорит, фаворитов определить невозможно.

– А кто это – Стэн?

Тодд долго смотрел на Беллу, соображая. Качнул головой.

– Вы – не вы. Я это сразу понял, еще возле раздевалки.

– Как это – не я? А кто же?

– Женщина, которая была с Элиотом. Которая танцевала до упаду и просила называть ее Беллой.

– Ты меня совсем запутал, котик, – пропела Белла, забравшись пальцами к Тодду за пазуху. – А эти придурки мне надоели. Пойдем. Я вся горю.

Пока Белла переодевалась, я долбила ей мозг: хочу выйти, хочу выйти.

– Мы ведь договорились, – отшучивалась Белла.

– Я тебе весь выигрыш отдам, все четыреста семьдесят баксов, только скройся!

– Нетушки! Я пела, я зажигала. Значит, и деньги мои, и время тоже.

– Ты об этом пожалеешь, Белла.

– Чего?! Ты сама согласилась на мои условия. Поздняк метаться.

Мне оставалось только отступить. Возле раздевалки Беллу дожидался Тодд.

– Если уж вам неймется сделать ставку, не шикуйте. Стэн говорит, шансы у лошадей примерно равны.

– Пусть себе говорит.

Белла подошла к окошку, где принимали ставки на пятьдесят долларов и выше, и поставила все четыреста семьдесят долларов на победу Сумрачной Салли. Думала, очень остроумно. Сумрачная Салли пришла четвертой.

– Ну и что ж, – сказала Белла, сексуально потягиваясь. – Зато нервишки пощекотала.

– Вы умеете проигрывать.

– Про деньги, как и про мужчин, я всегда говорю: свято место пусто не бывает.

Тодд отвез Беллу домой, и она пригласила его выпить.

Он шагал за ней по лестнице, а я кляла себя за идиотскую сделку. Если Белла вздумает переспать с Тоддом, неминуемо появится Джинкс. Бестолочь Белла о Джинкс и не вспоминает, а зря.

Тут меня осенило. Сделку-то я заключала, остальные не в курсе. Значит, можно выпустить кого-нибудь другого и устроить Белле жестокий облом. Но кого выпустить? С Нолой хлопот не оберешься. Значит, подойдет дуреха Салли.

Белла пошла в спальню переодеться во что-нибудь более удобное, а Тодд занялся напитками. Тогда-то я и стала выталкивать на свет Салли. Та упиралась, не желала включать мозг. Белла попробовала возмутиться, дескать, нечестно это.

Но кто ее слушал?

И вот Салли завязывает поясок новенького розового банного халата и слышит какие-то шумы из гостиной. Пугается, конечно. Выглядывает, видит Тодда с бокалом в одной руке и телевизионным пультом – в другой.

– Решил похозяйничать, – объясняет Тодд. – Надеюсь, вас покажут в вечерних новостях.

Салли медленно-медленно идет к нему, тянет время, соображает, о чем это он толкует и с какой стати ее будут показывать по телевизору.

– Почему вы так думаете?

– А помните, сколько кинокамер было на ипподроме?

Салли опешила.

– Что вы вообще делаете в моей квартире? И при чем здесь ипподром?

– Нет, только не это! – Тодд поставил бокал и приготовился ретироваться. Задом стал пятиться в прихожую. – В кого она теперь перевоплотилась?

Салли смотрела строго.

– Не знаю, что за игру вы затеяли, Тодд. Я целый день дома провела.

– Целый день? А это как вы объясните? – И Тодд указал на телеэкран.

– …на нью-йоркском ипподроме, – вещал диктор, – прошли рысистые бега. Как обычно, зрителей развлекала всеобщая любимица Бетти Уинз, которая сегодня была в ударе.

У Салли чуть глаза не выскочили, когда она увидела в телевизоре саму себя.

– Боже!

– Если вы целый день дома провели, это тогда кто?

– Я… – выдохнула Салли. – Но я ничего не помню…

Она смотрела, как зажигает на платформе Белла, как виляет бедрами, поет и непристойно шутит. По щекам Салли катились слезы.

– Это не я. Этого не может быть. Я не такая. Я ничего не помню.

Тодд попытался ее успокоить, но она отшатнулась.

– Не трогайте меня! Я должна подумать. Мне нужно остаться одной и все взвесить.

– Будь по-вашему, я уйду. Но вы уверены, что вам не нужна помощь? И вот еще что: я люблю вас, Салли. Помните об этом.

Заперев за Тоддом дверь, Салли выключила телевизор и долго таращилась в пустой экран.

Больше она уже не могла отрицать диагноз. Она видела все своими глазами.

Тишина была жуткая, а Салли так мучилась, что мне стало ее жаль. Ведь если разобраться, с нее сорвали маску, за которой она благополучно пряталась. И вот она будто смотрит в зеркало – и видит все, что происходило в течение долгих лет во время ее провалов. Салли думала, ее злые люди обвиняют чуть ли не во всех смертных грехах, лгуньей называют, наказывают, за спиной перешептываются, пальцем у виска крутят. А тут выясняется, что все обвинения – заслуженные! Она и вправду творила бог знает что!

– Я жить теперь не хочу!

Возглас, а точнее, вой вырвался из самого сердца Салли.

И тут же неизвестный голос ответил:

– Ты должна жить!

– Кто это говорит? Чей это голос? Ты что – один из моих альтеров?

– Нет. Я за тобой присматриваю.

– Я страдаю расщеплением личности. Я ненормальная. Я хочу умереть!

– Теперь, когда ты знаешь правду, ты сможешь вылечиться. Не сдавайся.

– Сил нет терпеть этот ужас! Дай мне умереть!

Салли схватила стакан, шарахнула об столешницу и осколком принялась пилить себе запястье.

– Ты видела Беллу, – вновь зазвучал голос. – Тебе известна правда. Скоро ты признаешь также и остальных своих альтеров – не только разумом, но и чувствами. Расскажи обо всем доктору Эшу. Лечение отныне пойдет ускоренными темпами.

Салли потеряла сознание.

Не представляю, чей это был голос. Может, мы все рехнулись.

В пятницу Салли честно все выложила Роджеру Эшу. Тот расстроился.

– Я планировал столкнуть вас с вашими альтерами. Но я хотел сам при этом присутствовать. Ваше осознание правды должно было произойти при мне, под моим наблюдением. Кто мог подумать, что собственного альтера вы увидите по телевизору!

– Я хотела умереть, доктор. Никогда в жизни мне не было так плохо.

– Знаю, знаю, это очень болезненный опыт. Вы сделали первый шаг на пути к исцелению, сломали первый выстроенный вами барьер – барьер отрицания самого факта болезни. Зато теперь, когда вы на эмоциональном уровне приняли всех ваших альтеров, вы сможете двигаться к нормальной жизни вполне осмысленно. Как только вы и ваши альтеры научитесь считаться друг с другом, основная опасность минует. В чем она заключается? В том, что никто из вас не представляет, чем заняты остальные.

– Простите, что пыталась убить себя.

Роджер несколько секунд пытливо смотрел на Салли. Затем произнес веско, подавшись к ней, приблизив лицо к ее лицу:

– Это меня крайне беспокоит.

– Я больше не буду.

– Сейчас, Салли, ваша психика очень неустойчива. Вы подвергаетесь опасности. Вам следует лечь в больницу. Ненадолго. До тех пор, пока не будет выстроено взаимопонимание между вами и вашими альтерами.

Салли чуть не задохнулась.

– Лечь в больницу? Зачем? Я не сумасшедшая. Вы сами говорили, что я не сумасшедшая!

– Говорил и сейчас повторю. Просто следующий шаг к исцелению будет решающим, и для вашей же пользы необходимо, чтобы вы находились под наблюдением специалистов двадцать четыре часа в сутки. Сами подумайте, вдруг вас снова постигнет провал?

Салли качала головой и хмурилась.

– У меня всю жизнь провалы, и ничего. Никто меня в больницу не укладывал. Вы что-то хотите со мной сделать, да?

Роджер взял ее за руки, заглянул в глаза.

– Салли, я уже неоднократно вводил вас в состояние гипноза и будил, оставляя за вами право помнить весь сеанс, или часть его, или вообще не помнить. И до сих пор вы просыпались с абсолютно чистой памятью. Понимаете, что это значит? Я вам объясню. Вы, Салли, всякий раз ставите столь сильную блокировку, столь активно отрицаете своих альтеров, что терапия не приносит ни малейшей пользы. Мы с вами просто на месте топчемся, если уж совсем простым языком говорить.

– Что вы хотите со мной сделать? – почти взвизгнула Салли.

– Я введу вас в состояние гипноза и буду давать вам команды запоминать то, что происходит во время моих контактов с вашими альтерами. Вы будете слышать наши разговоры, оставаясь собой – Салли Портер; но еще вы сохраните в памяти все услышанное. Так вы сможете принять своих альтеров.

– Не хочу я их принимать. Я хочу от них избавиться!

– Нельзя. Теперь, когда вы смирились с их наличием – ведь до сих пор вы лишь знали о них, а это не одно и то же, – мы должны собрать из расщепленных личностей одну целостную личность. Вам, всем пятерым, придется контактировать непосредственно друг с другом.

– Я боюсь.

– Вполне понятно. Вы создали альтеров, поскольку нуждались в них, а теперь сами же от них и открещиваетесь с помощью амнезии. Я хочу разрушить этот ваш контрпродуктивный механизм защиты, свести вас с другими личностями, чтобы вы могли работать вместе. Помните – когда-то альтеры были вашими воображаемыми подружками?

Салли вытерла слезы.

– Да, помню. Но я не думала, что мне придется вновь с ними встретиться.

– Другого пути к выздоровлению нет, Салли. Я планирую начать групповую терапию со всеми вашими альтерами, а для этого надо, чтобы вы были в больнице, под круглосуточным наблюдением.

– А как же моя работа в ресторане?

– Скажите Элиоту и Тодду, что вам нужен больничный на пару недель, не больше. В подробности вдаваться необязательно. Я распоряжусь насчет места в палате.

Салли кивнула.

– Вам виднее, доктор.

От Эша Салли выходила вся как натянутая струна. В голове вертелось: скорее собрать вещи и валить. Однако Салли знала: никуда она не свалит. Она встретится лицом к лицу с людьми, что явились из ночных кошмаров и рвут на части ее жизнь. Тогда все решится. Салли либо выздоровеет, либо умрет.