Это было похоже на мимолетную борьбу во влажных веках апрельского утра: «Рассмеется Бригитта или расплачется?»

Она схватила скалку – было десять шансов против одного, что она рассмеется, – она положила скалку – – и заплакала. Окажись хоть одна ее слеза с привкусом горечи, сердце капрала было бы глубоко опечалено тем, что он прибегнул к такому доводу, но капрал знал прекрасный пол лучше, чем дядя Тоби, – у него было преимущество, по крайней мере, большой кварты против терции – и потому он подступил к миссис Бригитте вот каким образом.

– Я знаю, миссис Бригитта, – сказал капрал, почтительнейше ее поцеловав, – что ты девушка по природе добрая и скромная и вместе с тем настолько великодушная, что если я верно сужу о тебе, ты и насекомое бы не обидела, а тем более не пожелала бы оскорбить честь такого благородного и достойного человека, как мой господин, даже за графское достоинство. – – Но тебя подговорили, ты поддалась обману, милая Бригитта, как это часто бывает с женщинами, чтобы доставить удовольствие скорее другим, чем самой себе. – —

От возбужденных капралом ощущений из глаз Бригитты хлынули слезы.

– – Скажи мне – – скажи, моя милая Бригитта, – продолжал капрал, взяв ее за руку, безжизненно висевшую у нее на боку (и вторично поцеловав ее), – чьи подозрения сбили тебя с толку?

Бригитта всхлипнула раза два – – потом открыла глаза – – (капрал утер их кончиком ее передника) – – а затем открыла свое сердце и рассказала ему все.