У древних готов, первоначально обитавших (как утверждает ученый Клуверий) в местности между Вислой и Одером, а потом вобравших в себя герулов, ругиев и некоторые другие вандальские народцы, – существовал мудрый обычай обсуждать всякий важный государственный вопрос дважды: один раз в пьяном, а другой раз в трезвом виде. – В пьяном – чтобы их постановления были достаточно энергичными, – в трезвом – чтобы они не лишены были благоразумия.

Мой отец, не пивший ничего, кроме воды, – весь извелся, ломая себе голову, как бы обратить этот обычай себе на пользу, ибо так поступал он со всем, что говорили или делали древние; только на седьмом году брака, после тысячи бесплодных экспериментов и проб, напал он на средство, отвечавшее его намерениям; – вот в чем оно состояло: когда в нашем семействе возникал какой-нибудь трудный и важный вопрос, решение которого требовало большой трезвости, а также большого воодушевления, – он назначал и отводил первую воскресную ночь месяца, а также непосредственно предшествующую субботнюю ночь на его обсуждение в постели с матерью. Благодаря этому, сэр, если вы примете в соображение * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Отец называл это в шутку своими постелями правосудия; – ибо из двух таких обсуждений, происходивших в двух различных душевных состояниях, обыкновенно получалось некоторое среднее решение, попадавшее в самую точку мудрости не хуже, чем если бы отец сто раз напился и протрезвел.

Не буду скрывать, что этот образ действий так же хорошо подходит для литературных дискуссий, как для военных или супружеских; но не каждый автор способен последовать примеру готов или вандалов, – а если и может, то не всегда это полезно для здоровья; что же касается подражания примеру отца, – то, боюсь, не всегда это душеспасительно.

Мой метод таков: – – —

В случае деликатных и щекотливых обсуждений – (а таких в моей книге, небу известно, слишком даже много), – когда я вижу, что шагу мне не ступить, не подвергаясь опасности навлечь на себя неудовольствие или их милостей или их преподобий, – я пишу одну половину на сытый желудок, – а другую натощак, – – или пишу все целиком на сытый желудок, – а исправляю натощак, – – или пишу натощак, – – а исправляю на сытый желудок, – ведь все это сводится к одному и тому же. – – Таким образом, меньше уклоняясь от образа действий моего отца, чем он уклонялся от образа действий готов, – – я чувствую себя вровень с ним на его первой постели правосудия – и ничуть ему не уступающим на второй. – – Эти различные и почти несовместимые действия одинаково проистекают из мудрого и чудесного механизма природы, – за который – честь ей и слава. – – Все, что мы можем делать, это вращать и направлять машину к совершенствованию и лучшей фабрикации наук и искусств. – – —

И вот, когда я пишу на сытый желудок, – я пишу так, как будто мне до конца жизни не придется больше писать натощак; – – иными словами, я пишу, ни о чем на свете не заботясь и никого на свете не страшась. – – Я не считаю своих шрамов, – и воображение мое не забирается в темные подворотни и глухие закоулки, упреждая грозящие посыпаться на меня удары. – Словом, перо мое движется, как ему вздумается, и я пишу от полноты сердца в такой же степени, как и от полноты желудка. —

Но когда, с позволения ваших милостей, я сочиняю натощак, это совсем другая история. – – Тогда я оказываю свету всяческое внимание и всяческое почтение – и (пока это продолжается) бываю вооружен не хуже любого из вас той добродетелью второго сорта, которую называют осмотрительностью. – – Таким образом, между постом и объедением я легкомысленно пишу безобидную, бестолковую, веселую шендианскую книгу, которая будет благотворна для ваших сердец. – – —

– – – И для ваших голов тоже – лишь бы вы ее поняли.