Но вернемся к моей матери, мадам.

Мнение дяди Тоби о том, что «в поведении римского претора Корнелия Галла не было ничего худого, если он спал со своей женой», – или, вернее, последнее слово этого мнения – (ибо это было все, что услышала моя мать) задело в ней самую уязвимую сторону женского пола. – Не поймите меня превратно: – я разумею ее любопытство; – она мгновенно вообразила, что разговор идет о ней, а когда мысль эта завладела ее сознанием, вы без труда поймете, что каждое слово отца она относила или к себе, или к семейным своим заботам.

– – – – – – Скажите, пожалуйста, мадам, на какой улице живет та дама, которая поступила бы иначе?

От необыкновенных обстоятельств смерти Корнелия отец совершил переход к смерти Сократа и излагал дяде Тоби сущность защитительной речи философа перед судьями; – это было неотразимо: – не речь Сократа, – а увлечение ею моего отца. – Он сам написал «Жизнь Сократа» за год до того, как оставил торговлю, и я боюсь, что она-то, главным образом, и повлияла на его решение. Вот почему никто не был лучше моего отца оснащен для того, чтобы понестись с таким подъемом по морям героического красноречия. Ни один период Сократовой апологии не заключался у него словами короче, чем перерождение или уничтожение, – ни одна мысль в середине его не была ниже, чем быть – или не быть, – чем переход в новое и неизведанное состояние – или в долгий, глубокий и мирный сон, без сновидений, без просыпу, – чем: «И мы, и дети наши рождены для того, чтобы умереть, – а не для того, чтобы быть рабами». – Нет – тут я путаю; это взято из речи Елеазара, как ее передает Иосиф (De Bell Iudaic). Елеазар признается, что кое-что позаимствовал из индийских философов; по всей вероятности, Александр Великий во время своего вторжения в Индию, после покорения Персии, в числе многих украденных вещей – украл также и это изречение; таким образом, оно было привезено, если не им самим (так как все мы знаем, что он умер в Вавилоне), то, во всяком случае, кем-нибудь из его мародеров в Грецию, – из Греции попало в Рим, – из Рима во Францию, – а из Франции в Англию. – Так совершается круговорот вещей.

По суше я не могу себе представить другого пути. —

Водою изречение легко могло спуститься по Гангу в Гангский или Бенгальский залив, а оттуда в Индийский океан; по торговым путям того времени (путь из Индии через мыс Доброй Надежды был тогда неизвестен) оно могло быть потом завезено вместе с другим москательным товаром и пряностями по Красному морю в Джедду, порт Мекки, или же в Тор, или в Суэц, города, расположенные в самой глубине залива, а оттуда караваном в Копт, на расстоянии всего трех дней пути, далее по Нилу прямо в Александрию, где наше изречение выгружено было у самого подножия большой лестницы Александрийской библиотеки, – и из этого склада, я думаю, его и достали. – Господи боже! какую сложную торговлю приходилось вести ученым того времени!