Сузанна ли, слишком поспешно убрав свою руку с плеча капрала (вследствие внезапной перемены своих чувств), – немного прервала нить его размышлений —

Или капрал начал сознавать, что он вошел в роль богослова и заговорил скорее как капеллан, чем так, как подсказывало ему сердце —

Или – – – – или – – – ибо во всех таких случаях человек находчивый и смышленый без труда может заполнить пару страниц предположениями – – а какое из них было истинным, пусть определит любознательный физиолог или вообще любознательный человек, – так или иначе, капрал следующим образом продолжал свою речь:

– Про себя скажу, что на открытом воздухе я ставлю смерть ни во что – ни вот в столечко, – прибавил капрал, щелкнув пальцами, – но с таким видом, который он один только мог придать этому заявлению. – В сражении я ставлю смерть ни во что, только бы она не схватила меня предательски, как беднягу Джо Гиббонса, когда тот чистил свое ружье. – Ну что она? Дернул за спусковой крючок – пырнул штыком на дюйм правее или левее – вот и вся разница. – Окинь взглядом фрунт – направо – видишь, Джек свалился – ну что ж – для него это все равно что получить кавалерийский полк. – Нет – это Дик. Тогда Джеку от этого не хуже. – Но тот или другой, – а мы марш вперед, – в пылу преследования даже смертельной раны не чувствуешь, – самое лучшее встретить смерть храбро, – бегущий подвергается в десять раз большей опасности, чем тот, кто идет ей прямо в пасть. – Я сто раз, – прибавил капрал, – смотрел ей в лицо и знаю, что она такое. – Пустяк, Обадия, это сущий пустяк на поле битвы. – Зато дома она, ух, какая страшная, – проговорил Обадия. – Мне она тоже нипочем, – сказал Джонатан, – когда я сижу на козлах. – А по-моему, она натуральнее всего в постели, – возразила Сузанна. – Если б я мог тогда увернуться от нее, забравшись в самую паршивую телячью кожу, которая когда-либо шла на вещевые мешки, я б так и сделал, – сказал Трим, – одно слово: натура.

– Натура есть натура, – сказал Джонатан. – Потому-то, – воскликнула Сузанна, – мне так жаль мою госпожу. – Никогда она от этого не оправится. – А я так из всего семейства больше всех жалею капитана, – отвечал Трим. – Госпожа твоя выплачется, и ей станет легче, – а сквайр выговорится, – но мой бедный господин ни слова не скажет, он все затаит в себе. – Я целый месяц буду слышать, как он вздыхает в постели совсем так, как он вздыхая по лейтенанте Лефевре. Прошу прощения у вашей милости, не вздыхайте так жалостно, – говорил я ему, бывало, лежа с ним рядом. – Ничего не могу поделать, Трим, – говорил мой господин, – такое это печальное происшествие – я не в силах изгнать его из сердца. – Ваша милость не боится даже смерти. – Надеюсь, Трим, я ничего не боюсь, – говорил он, – боюсь только делать дурное. – Но что бы ни случилось, – прибавлял он, – я позабочусь о мальчике Лефевра. – И с этими словами его милость обыкновенно засыпал, они были для негр как успокоительное лекарство.

– Люблю слушать, как Трим рассказывает про капитана, – сказала Сузанна. – Он добрый господин, – сказал Обадия, – другого такого нет на свете. – Да, и самый храбрый из всех командиров, – сказал капрал, – которые водили когда-либо людей в атаку. – Во всей королевской армии не было лучшего офицера – и лучшего человека на божьем свете; он пошел бы на жерло пушки, даже если бы видел зажженный фитиль у самого запала, – и все-таки, несмотря на это, сердце у него для других кроткое, как у дитяти. – Он не обидел бы цыпленка. – Я лучше соглашусь возить такого господина за семь фунтов в год, – сказал Джонатан, – чем других за восемь. – Спасибо тебе, Джонатан, за твои двадцать шиллингов, – сказал капрал, пожимая кучеру руку, – это все равно как если б ты положил их мне в карман. – Я буду служить ему по гроб, так я его люблю. – Он мне друг и брат – и если б я знал наверно, что мой бедный брат Том помер, – продолжал капрал, доставая платок, – то, будь у меня десять тысяч фунтов, я бы отказал их капитану до последнего шиллинга. – Трим не мог удержаться от слез при этом завещательном доказательстве своей преданности дяде Тоби. – Вся кухня была растрогана. – Расскажите же нам про бедного лейтенанта, – сказала Сузанна. – С превеликим удовольствием, – отвечал капрал.

Сузанна, кухарка, Джонатан, Обадия и капрал Трим сели вокруг огня, и как только судомойка затворила двери в кухне, – капрал начал.