– – Нам, Джонатан, не знающим, что такое нужда или забота, – живущим здесь в услужении у двух лучших на свете господ – (за исключением, про себя скажу, его величества короля Вильгельма Третьего, которому я имел честь служить в Ирландии и во Фландрии), – нам, я согласен, время от Троицы до нынешнего дня, когда через три недели Рождество, кажется коротким – его все равно что и нет; – но для тех, Джонатан, кто знает, что такое смерть и сколько она может наделать разорений и опустошений, прежде чем человек успеет оглянуться, – это целая вечность. – Ах, Джонатан, у доброго человека сердце кровью обливается при мысли, – продолжал капрал (вытянувшись в струнку), – сколько храбрых и статных молодцов полегло за это время! – Поверь мне, Сузи, – прибавил капрал, обращаясь к Сузанне, глаза которой подернулись влагой, – прежде чем опять воротится Троица, – много светлых глазок потускнеет. – Сузанна отнесла эти слова на свой счет, – она заплакала, – но сделала также реверанс. – Все мы, – продолжал Трим, все еще глядя на Сузанну, – все мы как цветы полевые, – слеза гордости подкрадывалась между каждыми двумя слезами уничижения – ни один язык не мог бы описать иначе состояние Сузанны, – всякая плоть как трава, – она прах – грязь. – Все сейчас же посмотрели на судомойку, – судомойка только что чистила рыбный судок. – Это было невежливо.

– Что такое самое красивое лицо, на которое взирал когда-нибудь человек? – Я могла бы всю жизнь слушать Трима, когда он вот так говорит, – воскликнула Сузанна. – Что оно (Сузанна положила руку на плечо Трима) – как не тление? – Сузанна убрала руку.

– Как я люблю вас за это – и это, свойственное вам, прелестное смешение делает вас милыми созданиями, которыми вы являетесь, – и кто вас за это ненавидит, все, что я могу сказать о таком человеке, – или у него тыква вместо головы – или яблоко вместо сердца, – и когда он подвергнется вскрытию, вы увидите, что это так.