Глава 28

– Вы должны понимать, – сказал Винсент, студент Кембриджского университета и мой хороший знакомый, – что сама идея перемещения во времени парадоксальна. Невозможно создать машину времени, невозможно вернуться в прошлое и оказаться, скажем, в одна тысяча пятисотом году. Только представьте: я ни с кем не говорю, ничего не делаю, всего лишь провожу в прошлом какие-нибудь десять секунд – и возвращаюсь обратно, что опять-таки невозможно. И чего я в результате добиваюсь?

– Видимо, очень немногого, но очень дорогой ценой, – предположил я, наливая себе в стакан еще виски.

Если в моей шестой жизни у меня и были представления, что мне как профессору следует большую часть времени проводить в обществе своих коллег, а не в спорах с еще не закончившими курс молодыми людьми, то после знакомства с Винсентом они быстро улетучились. Его полное пренебрежение к моему формальному статусу привело к тому, что и я стал относиться к этому статусу весьма равнодушно. Винсент был единственным человеком среди преподавателей и студентов, проявлявшим интерес к тем непривычным и дерзким идеям, которыми я терзал научное сообщество 40-х годов XX века.

– Наш гипотетический путешественник во времени за десять секунд своего пребывания в прошлом вдохнул десять литров воздуха, в котором на одну часть кислорода приходилось четыре части азота, и выдохнул восемь литров воздушной смеси, в которой несколько выросло содержание двуокиси углерода. Пребывая в прошлом, путешественник стоял на покрытом грязью участке земли, неизвестно где расположенном. При этом единственным живым свидетелем его присутствия был воробей, который при его появлении тут же улетел. Стоя на земле, наш герой смял одну маргаритку.

– Ах, маргаритку! Вот, значит, как, – сказал я с иронией в голосе.

– Да, маргаритку. И не забывайте про воробья! – парировал мой собеседник. – Путешественник спугнул его, и маленькая птичка привлекла внимание сокола. Тот спикировал. Сокольничьему, чтобы подозвать своего питомца, пришлось пробежать большее расстояние, чем обычно, а пробежав большее расстояние…

– …он увидел дочку своего хозяина в объятиях сына мясника, – подхватил я. – «Ах вы, мерзавцы!» – крикнул он при виде такого безобразия. В результате любовникам пришлось разомкнуть объятия, и девушка, которая должна была в результате этого сексуального контакта забеременеть, не забеременела.

– И не родила ребенка.

– От этого ребенка в свою очередь в положенное время не рождается другой ребенок…

– И по прошествии жизни сотни поколений людей наш путешественник во времени тоже не рождается, поскольку его предок был не вовремя вспугнут во время акта любви. Более того, по этой причине путешественник не может вернуться в настоящее. И все это потому, что он вспугнул воробья. А не родившись, он не может отправиться в прошлое и помешать своему рождению. Что же, выходит, только Бог может дать человеку выход из этого тупика?

– Бог? – с удивлением переспросил я.

– У этого парадокса может быть только два решения, – горячо заговорил Винсент. – Первое состоит в том, что Вселенная, будучи не в состоянии «переварить» подобное противоречие, просто прекращает свое существование. И второе – что Вселенная в этой ситуации каким-то непостижимым, недоступным нашему пониманию способом саморегулируется и сохраняет свою целостность. Разве не логично в этом случае сделать предположение о существовании Бога?

– Мне казалось, мы с самого начала исходили из того, что вся описанная ситуация невозможна.

– Гарри! – возмущенно воскликнул Винсент, воздев вверх обе руки. – Сколько уже мы с вами здесь беседуем?

– Я полагаю, вы спрашиваете не о том, сколько времени мы с вами провели сегодня, обсуждая весьма сложные моменты в понимании такой необычной субстанции, как время, а о том, как давно вы стали посещать мое скромное жилище, пытаясь заставить меня усомниться в незыблемости основ моего мировоззрения.

– Как только мы подходим вплотную к обсуждению самых сложных проблем сущего и наступает время сделать какие-то предположения, вы всякий раз тут же бежите от дискуссии, словно кокер-спаниель от косточки, принадлежащей бульдогу!

– Просто я не вижу смысла в том, чтобы дискутировать о проблеме, о которой современная наука не в состоянии собрать сколько-нибудь достоверных сведений, – ответил я.

– Да, конечно, мы не можем взвесить время – если, конечно, у него есть вес, – согласился Винсент, мгновенно помрачнев. – Мы не в состоянии измерить его скорость – если только она существует. Но ведь вы же не сомневаетесь в самом его существовании…

– Я делаю вывод о его существовании опосредованно, наблюдая за другими явлениями.

– Значит, вся наша дискуссия упирается в то, что у современной науки для изучения такого явления, как время, недостаточно инструментов?

– Научный спор все же должен опираться на какие-то факты, какие-то… осязаемые данные, хотя бы частично подтверждающие теоретические построения. Без них научная дискуссия превращается в дискуссию философскую, а это – не по моей части, – твердо сказал я.

Винсент вцепился в подлокотники кресла, словно только это могло удержать его от вспышки ярости.

– Ну хорошо, – произнес он, справившись с собой. – Надеюсь, вы все же не будете возражать против мысленного эксперимента?

Я сделал неопределенный жест, означавший, что, пожалуй, в порядке исключения готов пойти на уступку.

– Я хочу предложить вам воспользоваться универсальным инструментом, – сказал Винсент и замолчал.

Я ждал, но он сверлил меня взглядом, не произнося ни слова.

– Ну, продолжайте же, – не выдержал я.

– Мы уверены в существовании гравитации не потому, что видим ее или можем потрогать, а потому, что ее действие приводит к определенным последствиям, которые мы в состоянии наблюдать и которые можем предсказать, используя определенные теоретические модели. Вы с этим согласны?

– Да, – неуверенно произнес я, ожидая подвоха.

– Итак, исходя из видимых последствий, мы делаем вывод о существовании явлений, видеть которые мы не в состоянии. Мы наблюдаем, как падает яблоко, и говорим: «Это – следствие действия силы тяжести». Мы наблюдаем за рефракцией света в призме и говорим, что свет, должно быть, имеет волновую природу. На основе этого умозаключения можно построить много других умозаключений, в том числе касающихся глобальных явлений. Таким образом, приложив совсем немного усилий, вы можете, опираясь на весьма простые наблюдения, проникнуть в самую суть вещей. Не так ли?

– Если вы собираетесь предложить для изучения природных явлений лучший метод, чем те, на которые опирается современная наука…

Винсент отрицательно покачал головой.

– Нет, не метод. Инструмент, – твердо сказал он. – С очень большими, практически неограниченными возможностями. Если мы возьмем первокирпичик Вселенной – атом – и объявим, что его существование тоже приводит к определенным последствиям, которые можно наблюдать, а именно к гравитации, электромагнетизму, ядерным реакциям, то разве нельзя, изучая этот крохотный объект, прийти к выводам об устройстве всего, то есть всей Вселенной и законов, по которым она существует и которым подчиняется?

– Меня не оставляет ощущение, что мы снова вторгаемся на территорию, подвластную Всевышнему, – заметил я.

– А для чего тогда существует наука, если не для того, чтобы сделать человека всемогущим?

– Это вопрос из области этики или практики?

– Гарри! – воскликнул взбешенный Винсент и, вскочив с места, принялся яростно мерить шагами комнату. – Вы вечно уходите от ответа! Почему идеи, которые я высказываю, так вас пугают?

Я выпрямился на стуле. На этот раз возмущение моего собеседника, похоже, превысило все мыслимые пределы. К тому же в его словах мне почудилось нечто странное – что-то такое, что заставило меня более внимательно обдумывать свои слова и отвечать с большей осторожностью, чем обычно.

– Пожалуйста, определите все же более четко, что вы имеете в виду под словом «все», – сказал я. – Как я полагаю, ваш… инструмент гипотетически должен давать возможность путем умозрительных заключений детально изучить Вселенную, весь окружающий мир, в том числе не только в его нынешнем состоянии, но и в том, в котором он пребывал в прошлом и будет пребывать в будущем?

– По-моему, это было бы вполне логично.

– То есть он дает вам возможность узнать все, что было, и все, что будет?

– Если исходить из посыла, что время не является абсолютным, то да, это также вполне резонное допущение.

Я сделал рукой успокаивающий жест, в то же время напряженно размышляя. Тревога в моей душе нарастала.

– Но ведь даже просто наблюдая за будущим, вы уже его меняете, – снова заговорил я. – И мы опять оказываемся в положении вашего путешественника, который вышел из своей машины времени и какое-то, пусть даже очень короткое, время наблюдал за прошлым. Вернувшись обратно из будущего в настоящее, вы измените свое поведение, и это неизбежно окажет свое влияние на все вокруг. А если даже вы этого не сделаете, все равно ваше присутствие в будущем оставит свои следы. В результате мы снова столкнемся с парадоксом, о котором уже говорили. Вселенная не сможет существовать из-за тех противоречий, которые возникнут в результате вашего визита в грядущее. Но даже если абстрагироваться от этого, есть другая сложность. Возникает вопрос: что мы будем делать с теми познаниями о будущем, которые приобретем? Что станут делать люди, если они будут, подобно богам, видеть далеко вперед и если… если…

Я отставил в сторону стакан с виски. Винсент стоял посреди комнаты в напряженной позе, повернувшись ко мне вполоборота.

– И если постулат о существовании некой высшей силы, на который опирается ваша гипотеза, не будет четко сформулирован и доказан еще в течение лет тридцати? – мягко закончил я.

В комнате наступила тишина. Я встал с кресла, несколько напуганный тем, что мышцы Виктора продолжали оставаться напряженными и даже слегка подрагивали.

– Кварки, – сказал я.

Никакой реакции.

– Бозон Хиггса, антиматерия, «Аполлон-11»!

Мой собеседник продолжал молчать.

– Винсент, – тихо сказал я и осторожно коснулся плеча молодого человека, – я хочу помочь.

Он резким движением сбросил мою руку. В этот момент мы оба находились в крайне взвинченном, возбужденном состоянии. Затем Винсент, как мне показалось, расслабился. Голова его поникла. Он улыбнулся и слегка кивнул, давая понять, что уловил то, что я так и не решился произнести вслух.

– Я подозревал это, – сказал он, – но все же надеялся, что ошибаюсь. Значит, вы один из них? Один из членов клуба «Хронос»?

– Вам известно о существовании клуба «Хронос»?

– Да, известно.

– Тогда почему же вы…

– Вы член клуба? Ради всего святого, ответьте мне, Гарри.

– Да, я член клуба. Д-да, конечно, но это не означает, что…

И тут он ударил меня. Я ощутил не столько боль, сколько удивление. Разумеется, мне приходилось сталкиваться с насилием, но в текущей жизни мое существование было настолько комфортным, что я почти забыл те ощущения, которые когда-то испытывал, когда меня били. Если бы я был готов к нападению, мне, пожалуй, удалось бы устоять на ногах. Но поскольку Винсент застал меня врасплох, удар отбросил меня на гору книг, и я упал. Поднимаясь, я ощутил вкус крови во рту и, ощупав зубы языком, обнаружил, что один из них шатается. Я посмотрел Винсенту в лицо и увидел в его глазах холод отчуждения, к которому, как мне показалось, примешивалось выражение сожаления. Впрочем, я вполне мог ошибиться.

Затем он снова выбросил вперед кулак, и на этот раз я не успел даже удивиться.