2. Взгляд в будущее
Боб смотрел на своих троих детей, с трудом скрывая печаль и страх. Он знал, что его смерть – лишь вопрос времени, и, хотя был рад, что Эндер наконец очнулся от своей долгой пацифистской дремы, покончив с главенством Сержанта, он понимал, что это лишь начало будущего конфликта. «Что будет, когда меня не станет? – подумал Боб. – Петра, у меня ничего толком не вышло, но я не знаю, могло ли быть лучше. У них было слишком много свободы, но не мог же я гоняться за ними по коридорам, куда мое тело больше не помещалось».
– Эндрю, – сказал Боб, – я ценю твою преданность мне, а также тот факт, что ты дословно повторил весь разговор, включая твои собственные невероятно глупые и опасные слова.
Боб заметил, что Эндер слегка покраснел – не от замешательства, но от злости. Он видел также, что Карлотта слегка повеселела, а в глазах Цинцинната – Боб терпеть не мог прозвища Сержант – внезапно вспыхнула торжествующая надежда. Эти дети понятия не имели, что он видит их насквозь. Сколь бы умным ни был ребенок, ему требовалось время, чтобы научиться читать мысли и чувства других. Хотя, возможно, им это удавалось куда лучше, чем полагал Боб. Что, если они точно знали, чего он от них ожидает, и лишь умело притворялись?
«Петра, – подумал Боб, – тебе выпала намного более легкая доля. Никогда не думал, как тяжело окажется воспитывать детей, которые столь полны мрачной решимости выжить – что бы они под этим ни подразумевали – и сверхъестественно быстро обучаются всему, что для этого требуется.
Вряд ли я в их возрасте производил столь пугающее впечатление. Если бы Ахилл чуть лучше меня понимал, он бы убил меня, а не Проныру. Но Ахилл был сумасшедшим и убивал, руководствуясь лишь своими желаниями, а не логикой».
Эндеру хватало самообладания, чтобы не пытаться защищаться, несмотря на критику, и не обвинять других больше, чем они того заслуживали. Он лишь продолжал молча стоять, и румянец на его щеках уже начал блекнуть.
– Белла, – обратился Боб к Карлотте.
– Меня зовут не так, – угрюмо буркнула она.
– Так записано в твоем свидетельстве о рождении.
– На планете, которую я никогда больше не увижу.
– Значит, Карлотта, – согласился Боб. – Ты прекрасно понимаешь – невозможно избегать конфликта, постоянно вступая в союз с более сильным братом, потому что мальчики равны друг другу по силе.
– Никто этого до сегодняшнего дня не знал, – сказала Карлотта.
– Я знал, – возразил Боб.
– А я и сейчас не знаю, – бросил Сержант.
– В таком случае ты нисколько не заслуживаешь столь абсурдной самооценки, Цинциннат. Ты весьма неосторожно полагал, будто Эндер – лишь тот, кем кажется. Хотя будь он на самом деле убийцей, ты уже был бы мертв, застигнутый врасплох.
Сержант едва заметно улыбнулся.
– Нет, Цинциннат, – сказал Боб. – То, что Эндер не убийца, вовсе не означает, что он тебя не убьет, если сочтет нужным. Видишь ли, ты – атакующая сторона, конкурент, и ты не понимаешь, что Эндер – защитник, как и тот мальчик, в честь которого я его назвал. То, что он не испытывает потребности управлять другими, вовсе не означает, что он позволит тебе забрать то, что тебе не принадлежит, – в том числе мою жизнь. В том числе его собственную.
– Спасибо за урок, отец, – ответил Сержант. – После твоих поучений я всегда становлюсь умнее.
Боб издал долгий и протяжный рев, от которого содрогнулся весь грузовой отсек. Дети явно струсили. Еще недавно они упали бы на колени чисто рефлекторно – Боб никогда их об этом не просил.
– Ты собирался убить меня, Цинциннат. Вот только я не слышу в твоем голосе сожаления. Одну лишь откровенную наглость.
– И что ты намерен делать, отец? Убить меня? Ты же знаешь, что я был прав. Ты лишь бессмысленно расходуешь наши…
– Да, знаю – ты еще настолько юн и невежествен, что думаешь, будто я тебе больше не нужен, – сказал Боб. – Но когда-нибудь ты вновь вернешься в человеческую вселенную, совершенно не готовый к тому, что там встретишь, – ибо ты настолько полон высокомерия, что тебе даже в голову не приходит, что есть немало тех, кто во многом тебя превосходит.
Сержант промолчал.
– Я жил среди них. В детстве, на улицах Роттердама, я сумел выжить среди самых диких человеческих существ и встретил среди них самых лучших и самых цивилизованных. Я знаю, как люди развязывают войны. Я знаю, как они замышляют убийства. Я знаю, что их интересует: множество вещей, о которых ты даже понятия не имеешь. И ты хочешь убить меня, когда я еще почти ничему тебя не научил…
– Почему же ты нас не учил? – требовательно спросила Карлотта. – Ты даже не объяснил нам, что мы еще многого не знаем.
– Мне казалось, что вы еще не готовы или вам просто неинтересно, – ответил Боб. – Но поскольку мое сердце может отказать в любой момент, возможно, уже стоит давать вам уроки. Начнем с того, что люди крайне недовольны, когда их пытаются убить.
– Прости, что вызвал твое недовольство, – сказал Сержант; ему уже лучше удавалось изображать сожаление, но все же не совсем.
– Как правило, они будут пытаться убить тебя. Ты умен, Цинциннат, но слишком мал. Обычный десятилетний мальчишка мог бы тебя прикончить без особых усилий. А взрослый вообще заломал бы голыми руками.
– Что, правда? – не поверил Сержант. – По моим сведениям, мало кто готов убить ребенка.
– В таком случае твои сведения неверны. Альфа-самцы определенного типа убивают детей инстинктивно, и требуются усилия всего общества, чтобы помешать им это делать по любому малейшему поводу. А ты дал повод куда более серьезный.
– Мы – твои дети, – сказала Карлотта. – Ты рассказывал нам историю про Проныру и Ахилла, про то, как ты первый раз привел Ахилла в свой джиш и велел Проныре его убить.
– Тогда мы называли это «семьей» – джиш был уже потом, позже. И – да, я велел ей убить Ахилла и был прав, поскольку Ахилл оказался социопатом, готовым убить каждого, кто его унижал. Я сам этого не знал, пока не увидел его поверженным и униженным, и только тогда понял. От него исходила непосредственная угроза. Он должен был умереть – ради безопасности Проныры и детей, которых она защищала. Но она его не убила, и в конце концов он задушил ее и бросил в Рейн. Как это соотносится с нашей нынешней ситуацией?
– Ты потребляешь слишком много наших ресурсов… – начал Сержант.
– Я потребляю ровно вдвое больше калорий, чем обычный взрослый человек, а вы втроем потребляете столько же, сколько один взрослый, – в сумме получается потребление на троих на корабле, который может обеспечить существование двадцати взрослых в течение десяти лет или пяти в течение сорока лет. Ты меня озадачиваешь, Сержант. Почему ты считаешь, что я должен умереть? Неужели я стал слишком обременителен?
– Я высказала свою мысль, – сказала Карлотта. – А ты, как всегда, отвлекся на разговоры с одним из мальчишек.
– Жаль, что твоя мать воспитывала тебя в духе феминизма. Ты лишь попусту обижаешься, Карлотта. Ты вспомнила, как я настаивал на том, чтобы убить Ахилла, но вряд ли имела в виду, что, если в твоем возрасте мне хотелось убить опасного врага, вы тоже должны замышлять убийства.
– Собственно, именно это я и имела в виду, – невозмутимо заявила Карлотта. – В некотором смысле.
– Я тебе ответил. Почему ты не слушаешь? На улицах Роттердама все было просто – или убью я, или убьют меня. Если бы мы не убили Ахилла, он убил бы нас. В итоге он успел натворить немало ужасного до того, как умер. Вас же не устраивает только одно – потребляемые мной ресурсы. Если уж проводить аналогии, я пришел в компанию Проныры умирающим от голода малышом.
– Таким же, как мы? – скептически уточнила Карлотта.
– Даже меньше, – вмешался Эндер. – Я читал его показатели, когда он проходил испытания для Боевой школы, а это было уже после того, как его компания несколько месяцев хорошо питалась. По сравнению с ним мы в том же возрасте были здоровяками.
– Ты изучал его данные? – спросила Карлотта.
– Подлиза, – буркнул Сержант.
– Он – единственный случай синдрома Антона до нас, – пояснил Эндер. – Естественно, я изучил всю информацию о его физическом и умственном развитии.
– Продолжая мой ответ на ложное сравнение Карлотты, – сказал Боб, – я был еще одним голодным ртом, который пришлось бы кормить Проныре, и вряд ли мог чем-то пригодиться ее небольшой компании ребятишек. Проныра могла вышвырнуть меня вон – меня могли бы избить до смерти даже за попытку к ним присоединиться. Такое бывало во многих компаниях и даже хуже. Понаблюдав за ней, я понял, что она мне сочувствует – в той степени, в какой позволяли жестокие условия жизни на улице. В отличие от меня сегодняшнего, я представлял несомненную угрозу для их выживания – истощал ресурсы и вряд ли мог помочь найти новые. Но она меня выслушала и поняла. Понимаешь? Ее первой реакцией на угрозу было вовсе не желание убить. Она дала мне шанс.
– И ее сострадание в конце концов ее же и погубило, – заметил Сержант.
– Но не ее сострадание ко мне, – возразил Боб.
– Как раз ее сострадание к тебе, – заявил Сержант. – Ты ведь уговорил ее, предложив найти мальчишку постарше, который будет тебя защищать, чтобы ты смог пробраться на суповую кухню и раздобыть там приличной еды, верно?
Боб понимал, к чему тот клонит, но дал ему закончить.
– Верно.
– И ты даже предложил в качестве такого мальчишки Ахилла, поскольку он был рослый, но хромой, и потому ему нужна была компания Проныры, которая помогала бы ему прокормиться, точно так же, как он был нужен тебе в качестве защиты от хулиганов и воров.
– Я был прав во всем, кроме того, что выбрал Ахилла, и ошибся в нем лишь потому, что не мог ничего знать, пока не увидел его реакцию на наши попытки его задирать и издеваться над ним.
– Но если бы она с самого начала тебя прогнала, она бы не погибла.
Боб вздохнул:
– Что тогда можно было предвидеть, Сержант? Мой план отлично сработал, и все стали лучше питаться. Возможно, если бы я не ошибся, Проныра прожила бы дольше, но все те ребята и так существовали на грани выживания, и некоторые наверняка бы умерли. Я не предвидел убийства – но в точности понял социальную динамику.
– Думаю, Карлотта привела удачный пример, – сказал Сержант. – Когда ты окружен врагами, приходится быть безжалостным.
Боб снова взревел:
– Где твои враги, придурок?
Сержант слегка съежился, но все же набрался храбрости.
– Вся человеческая вселенная! – заорал он.
– Вся человеческая вселенная либо не догадывается о твоем существовании, либо ты нисколько ее не интересуешь, – спокойно сказал Эндер.
– А стоило бы догадываться! – крикнул Сержант, разворачиваясь к брату. – Они дали обещание и не сдержали его! Они нас бросили!
– Вовсе нет, – возразил Боб. – Те, кто дал обещание, на самом деле его сдержали, так же как и следующее поколение, и следующее за ним.
– Но они так ничего и не нашли, – сказал Сержант.
– Они нашли больше двухсот возможностей, которые не сработали, хотя некоторые и дают определенную надежду. Для того, кто знает, как работает наука, это немало. Возможно, нам придется найти пятьсот тупиковых вариантов, прежде чем мы получим нужный ответ, и они оказали нам огромную помощь.
– Но они перестали искать. – Карлотта была столь же упряма, как и Сержант.
– От этого они не становятся нашими врагами. В конце концов, Карлотта, вы с Сержантом не сделали абсолютно ничего, чтобы помочь нам с Эндером в наших исследованиях. Если верить твоим аргументам, вы – точно такие же наши враги, поскольку игнорируете наши жизненные интересы.
– Этот корабль – наш мир, – горячо отозвалась Карлотта. – Откуда нам знать, может, мы проживем здесь всю жизнь. Кто-то же должен уметь починить и наладить все, что для нее требуется.
– Я тоже умею, – сказал Боб.
– Но ты ничего не делаешь, ты просто живешь в этом ящике, боясь пошевелиться, чтобы не умереть от сердечного приступа.
– Я могу управлять отсюда «Щенком», что и делал несколько раз, когда требовался ремонт.
– А когда ты умрешь, кто будет это делать? Я, – сказала Карлотта. – Я вовсе не забросила твой проект по излечению синдрома Антона, я тоже в нем участвую – в той степени, в какой это необходимо для нашего выживания.
– Верно, – согласился Боб. – И я это одобряю. Не стоило мне валить тебя в одну кучу с Сержантом, когда я обратил его обвинения против него самого.
– А я готовлюсь защищать нас от врагов, – сказал Сержант.
– Полная чушь, – возразил Боб. – Тебе понадобилось дня три, чтобы понять, как сделать из корабельного оборудования оружие, и ты тренировался по несколько минут в день, чтобы стать сильным и ловким на случай сражения с врагами – если нам вдруг попадутся враги маленького роста, которые не застигнут тебя врасплох и будут нападать только по одному, как на видео. Все остальное время ты фантазировал о несуществующих врагах, а потом пытался заставить брата и сестру жить в твоей параноидальной вселенной.
– Когда нам встретятся враги, ты будешь только рад, что я…
– Вы же все гении, – резко бросил Боб. – Когда появится враг, любой из вас сможет его перехитрить, не тратя неделю за неделей на жизнь в полном безумии.
– Ты называешь меня сумасшедшим? – уточнил Сержант. – И это слова великого воина, который посадил Питера Виггина на пост Гегемона? – Он повернулся к Эндеру. – Я не изучал медицинские данные Великана, я изучал его сражения.
– Я не сажал Питера ни на какой пост, – возразил Боб. – Я помог ему покончить с войнами, угрожавшими уничтожить человечество после того, как мы победили жукеров.
– Кстати, если уж об этом зашла речь, – заметил Сержант, – ты был вдвое лучшим стратегом и тактиком, чем мальчишка, в честь которого ты назвал Эндера.
– Но я был куда худшим командиром, поскольку не умел никого любить и никому доверять, пока не научился этому много лет спустя от вашей матери. Невозможно командовать людьми на войне, если не умеешь доверять, и невозможно победить врага, если не умеешь любить.
– Мне незачем кем-то командовать в бою – командовать просто некем. Есть только я сам.
– Тебе некем командовать, но при этом ты всю свою жизнь командуешь братом и сестрой и манипулируешь ими. Ты скорее противоположность хорошему командиру – тиран, которого слишком пугают воображаемые угрозы, чтобы он мог услышать и понять разумный совет.
– Самое худшее, что сделала мама, – позволила тебе воспитывать нас одному, – сказал Сержант. – Еще и обзываешься.
– Как я еще могу назвать сына, который замышлял меня убить? – отозвался Боб. – Впрочем, на самом деле ты просто дурак. Посмотри на себя – ты якобы готов противостоять любому врагу, и при этом твой брат только что расквасил тебе физиономию и горло, так что ты похож на котлету и скрипишь, словно несмазанная дверь.
– Он набросился на меня ни с того ни с сего! – крикнул Сержант.
– Опять глупость. Ты ввел в свой маленький мирок совершенно новый элемент – убийство отца Эндера. И тебе настолько было на него наплевать, что даже в голову не пришло: на эту угрозу он может реагировать иначе, чем на все твои предыдущие нападки.
– Он не был мне врагом, – заявил Сержант.
– Он был твоим единственным врагом с тех пор, как вы впервые встретились после того, как мы с Петрой наконец нашли вас всех и собрали вместе, когда вам был год от роду. Еще один самец-антонин, соперник. Все, что ты делал последние пять лет, – пытался полностью его себе подчинить. Все твои воображаемые враги – суррогаты Эндрю Дельфики. Ты придумывал для него все новые и новые унижения, манипулируя сестрой, чтобы та встала на твою сторону против Эндера, и вот печальный результат. Эндер и Карлотта – полезные члены нашего маленького сообщества из четырех человек, как и я. Но ты, Цинциннат Дельфики, впустую тратишь наши ресурсы, не производя ничего ценного и мешая жить остальным. Не говоря уже о заговоре с целью совершить убийство первой степени.
К удивлению Боба, глаза Сержанта наполнились слезами.
– Я не просил брать меня в этот полет! Я не хотел лететь! Мне не нравился ты, мне нравилась Петра, но ты никогда даже не спрашивал, чего мне хочется!
– Тебе был всего год, – сказал Боб.
– Что это значит для антонина? Тебе даже года не было, когда ты сбежал из лаборатории, где избавлялись от таких же последствий эксперимента, как ты! Мы могли говорить, мы могли думать, у нас были чувства, а ты, даже ничего не спросив, вырвал нас из наших домов, и вы с Петрой объявили, будто вы наши настоящие родители – большой уродливый великан и военный гений-армянка. Я хотел остаться с семьей, которая меня растила, с женщиной, которую я называл мамой, с обычным работящим мужчиной, которого я называл отцом, – но нет, ты и твоя жена решили, что мы должны вам принадлежать. Как рабы. Тут взяли, туда забрали – как собственность. И в итоге я оказался здесь. В космосе, летя почти со скоростью света, пока остальное человечество движется во времени в восемьдесят пять раз быстрее нас. Каждый год нашей жизни – целая жизнь для остальных. И ты говоришь мне о моих преступлениях? Я скажу тебе, почему я хочу твоей смерти. Ты украл меня у моей настоящей семьи! Ты дал мне свой чертов ключ Антона, а потом отобрал у меня всех, кто обо мне заботился, и запер меня здесь вместе с неповоротливым великаном и парой слабаков, которым даже не хватает ума понять, что они рабы!
Боб не знал, что ответить. За пять лет полета ему ни разу не приходило в голову, что дети могут помнить матерей, которые родили их после того, как их похитили еще в виде эмбрионов и рассеяли по всему миру, подсадив в матки женщин, у которых не было никаких причин подозревать, что они вынашивают потомство великих генералов Джулиана Дельфики и Петры Арканян.
– Черт побери, – наконец сказал он. – Почему ты раньше молчал?
– Потому что до сих пор не знал, что именно это его больше всего бесит, – ответил Эндер.
– Я все с самого начала знал! – попытался крикнуть Сержант, но поврежденное горло подвело, и получился лишь хрип.
– Вряд ли голос к тебе вернется раньше чем через месяц, – спокойно заметила Карлотта.
– Все родные семьи были глупые, – сказал Эндер, – кроме моей. Остальные нас страшно боялись. И твои точно так же. Они боялись даже до тебя дотронуться, считали тебя чудовищем – ты сам говорил.
– А эта семья что, лучше? – яростно прошептал Сержант. – Отец – говорящая гора в грузовом отсеке, а мать – голограмма, которая все время твердит одно и то же, одно и то же.
– По-другому она не может, – объяснила Карлотта. – Она умерла.
– Другие ее знали, жили с ней, она каждый день с ними разговаривала, – продолжал Сержант. – А у нас только Великан.
Боб лег на спину, глядя в потолок, а потом закрыл глаза, поскольку потолка все равно не видел из-за слез.
– Это было страшное решение, – тихо проговорил он. – Что бы мы ни делали – все оказывалось не так. Вам мы ничего не говорили, потому что вам не хватало жизненного опыта для разумного выбора. Вы трое были обречены умереть в возрасте около двадцати лет. Мы думали, что нам удастся быстро найти лекарство – лет за десять-двадцать – и вы сможете вернуться на Землю еще достаточно молодыми, чтобы впереди у вас оставалась вся жизнь.
– Генетическая проблема оказалась слишком сложной, – сказал Эндер.
– Если бы мы остались на Земле, вы бы давно уже умерли. До каких лет дожили ваши нормальные братья и сестры – до ста десяти?
– Двое, – ответил Эндер. – Все прожили по крайней мере по сто лет.
– А вы трое остались бы печальным воспоминанием о детях, которые прожили лишь одну пятую жизни из-за трагического генетического дефекта.
– Одна пятая жизни лучше, чем это, – прошептал Сержант.
– Нет, – возразил Боб. – Я уже прожил одну пятую жизни, и этого недостаточно.
– Ты изменил мир, – сказал Эндер. – Ты дважды его спас.
– Но мне никогда не дожить до дня, когда вы поженитесь и у вас будут дети.
– Не беспокойся. Если вы с Эндером не найдете лекарство, у меня никогда не будет детей, – заверила Карлотта. – Я не стану никому передавать эту дрянь.
– О том и речь. Когда мы с Петрой зачали вас, считали, что есть ученый, который сможет все решить. Именно он в первую очередь повернул во мне ключ Антона. Именно он убил всех моих собратьев по эксперименту. Мы вовсе не собирались с вами так поступать. Но что случилось – то случилось, и больше нам ничего не оставалось – только найти любую возможность дать вам настоящую жизнь.
– Твоя жизнь настоящая, – сказал Эндер. – Меня бы такая жизнь вполне устроила.
– Я живу в ящике, который никогда не смогу покинуть, – парировал Боб, сжимая кулаки. Он никогда не думал, что придется сказать им нечто подобное. Жалость к себе невыносимо унижала, но им следовало понять, что он был прав, сделав все возможное, чтобы они не оказались обманутыми, как он сам. – Если вы проведете первые пять или десять лет жизни в космосе – что с того? По крайней мере, впереди у вас будут еще девяносто лет, и дети, которые проживут свой век, и внуки. Я никогда этого не увижу – зато увидите вы.
– Нет, не увидим, – прошептал Сержант. – Лекарства нет. Мы – новый вид с продолжительностью жизни примерно в двадцать два года при условии, что проведем последние пять лет при силе тяжести в десять процентов от земной.
– Тогда почему ты хочешь меня убить? – спросил Боб. – Разве моя жизнь для тебя не достаточно коротка?
Вместо ответа Сержант прильнул к рукаву Боба и заплакал. Эндер и Карлотта смотрели на них, взявшись за руки. Боб не знал, что они чувствуют. Он даже не знал, из-за чего плачет Сержант. Он никого из них не понимал, не понимал никогда. Он не был Эндером Виггином.
Боб иногда следил за перемещениями Эндера Виггина, сверяясь посредством ансибля с компьютерными сетями, и, насколько он мог понять, у того тоже не было особой жизни. Холостой и бездетный, он летал от планеты к планете, нигде надолго не задерживаясь, а затем вновь возвращался к околосветовой скорости, оставаясь молодым, пока все человечество старело.
«Совсем как я, – подумал Боб. – Эндер Виггин и я сделали один и тот же выбор – остаться в стороне от человечества».
Боб не мог даже предположить, почему Эндер Виггин прячется от жизни. У Боба был пусть короткий, но прекрасный брак с Петрой. У Боба были несчастные, но вместе с тем чудесные и невероятные дети. А у Эндера Виггина не было ничего.
«Жизнь хороша, – думал Боб, – и я не хочу, чтобы она закончилась. Я боюсь того, что случится с этими ребятишками, когда меня не станет. Я не могу их сейчас оставить – и у меня нет выбора. Я люблю их больше всего на свете – и не могу их спасти. Они несчастны – и я ничем не могу им помочь. Вот почему я плачу».