14. Гости Вирломи
Тема: Мы нашли Парибатру
Сурьявонг, рад сообщить, что мы нашли Парибатру, бывшего премьер-министра Таиланда. Он не вполне здоров, но при надлежащем уходе наверняка поправится – настолько, насколько это возможно в его возрасте.
Прежнее правительство практически довело до совершенства искусство исчезновения людей без необходимости их убивать, но мы продолжаем искать следы других тайских изгнанников. Я не теряю надежды найти и освободить членов твоей семьи.
Как ты знаешь, я возражал против любых незаконных действий в отношении Таиланда, его граждан и его правительства. И теперь я стараюсь воспользоваться первой же возможностью, чтобы исправить как можно больше последствий причиненного вреда.
По внутриполитическим причинам я не могу сейчас передать Парибатру организации Амбала, Свободному Таиланду, хотя рассчитываю, что его группа станет ядром нового правительства, и ожидаю скорого восстановления дружественных отношений.
Когда мы освободим Парибатру, передав его под опеку Гегемона, выглядит вполне разумным, чтобы его принял именно ты, приложивший столько трудов для спасения Таиланда.
Прибыв в Хайдарабад, Вирломи собственными руками построила хижину перед воротами военного комплекса, где она когда-то работала практически в плену, составляя планы войн и вторжений, в которые сама не верила.
Каждый день она ходила к колодцу набрать воды, хотя почти в любой индийской деревне имелся водопровод. Каждое утро она закапывала накопившиеся за ночь нечистоты, хотя в большинстве поселений имелась работающая канализация.
К ней приходили с вопросами сотни индийцев. Утомившись, она покидала хижину, плача и умоляя их идти по домам. Они уходили, но на следующее утро ее ждали другие.
Солдаты ее не посещали, так что мусульман в военном комплексе она открыто не провоцировала. Естественно, она контролировала индийскую армию, сила которой росла с каждым днем, с помощью шифрованных мобильных телефонов, которые ежедневно меняли на свежезаряженные ее люди, маскировавшиеся под обычных просителей.
Иногда к ней приходили иностранцы. Ее помощники шепотом сообщали им, что она не станет говорить ни с кем, если он не пришел босиком, а если они были одеты в западные деловые костюмы, она предлагала им подобающую одежду, которая им вряд ли понравилась бы, так что лучше было сразу облачаться в индийском стиле.
За одну неделю ее бдения к ней явились трое.
Первым был Тикаль Чапекар. Император Хань освободил его, как и многих других индийских пленных. Если он ожидал каких-то церемоний по возвращении в Индию, то его постигло разочарование.
Сперва он полагал, что молчание прессы вызвано наложенным мусульманскими завоевателями запретом на любые упоминания плененного премьер-министра, и отправился в Хайдарабад пожаловаться самому халифу, который теперь правил своей обширной мусульманской империей из-за стен тамошнего военного комплекса. Чапекару позволили войти на территорию комплекса, однако, пока он стоял в очереди к пропускному пункту, его внимание привлекла находящаяся в нескольких десятках метров хижина, очередь к которой была значительно длиннее, чем та, в которую выстроились желающие встретиться с правителями страны.
– Что это за хижина? – спросил он. – Прежде чем пройти через ворота, обычные граждане должны сперва зайти туда?
Часовые у ворот рассмеялись:
– Вы индиец – и не знаете, что именно там живет Вирломи?
– Вирломи? Кто это?
Часовые подозрительно взглянули на него:
– Ни один индус такого не скажет. Кто вы?
Он объяснил, что еще несколько дней назад был в плену и не слышал новостей.
– Новостей? – переспросил часовой. – Вирломи нет в новостях. Она сама творит новости.
– Жаль, что нам нельзя ее просто пристрелить, – пробормотал другой.
– И кто тогда защитит тебя, когда нас будут рвать на куски? – криво усмехнулся первый.
– Так кто она все-таки такая? – спросил Чапекар.
– Женщина – душа Индии, – сказал тот, который хотел ее пристрелить. Слово «женщина» он произнес с крайней степенью презрения, а затем сплюнул.
– Какой пост она занимает? – поинтересовался Чапекар.
– Индусы больше не занимают никаких постов, – ответил второй часовой. – Даже вы, бывший премьер-министр.
Чапекар облегченно вздохнул. Кто-то все-таки его знал.
– Потому что вы запрещаете индийскому народу выбирать свое правительство?
– Мы ничего не запрещаем, – возразил часовой. – Халиф объявил выборы, но никого не нашлось.
– Никто не пришел голосовать?
– Никто не выдвинул свою кандидатуру.
Чапекар рассмеялся:
– В Индии уже сотни лет действует демократия. Люди выдвигают свои кандидатуры. Люди голосуют.
– Только если Вирломи не просит их не занимать никаких постов, пока мусульманские властители не покинут Индию.
Чапекар все понял. Она была харизматичной личностью, как Ганди столетия назад. Причем личностью достаточно печальной, ибо имитировала примитивный индийский образ жизни, давно уже не являвшийся правилом в большей части страны. И все же в старых образах имелась некая магия, а поскольку на Индию обрушилось множество катастроф, люди искали кого-то, кто мог бы захватить их воображение.
Ганди, однако, никогда не был правителем Индии. Для этого хватало более практичных людей. Если бы только Чапекар мог как-то сообщить о своем возвращении… Наверняка халиф нуждался в законном индийском правительстве, которое могло бы помочь в поддержании порядка.
После некоторого ожидания его провели в здание. Подождав еще немного, он оказался в приемной. И наконец его пригласили в кабинет.
Вот только увидел он перед собой своего старого врага Гаффара Вахаби, премьер-министра Пакистана.
– Я рассчитывал увидеть халифа, – сказал Чапекар, – но рад, что первым вижу вас, мой старый друг.
Вахаби улыбнулся и кивнул, но вставать не стал, а когда Чапекар попытался шагнуть к нему, его удержали чьи-то руки. И все же ему не помешали сесть на стул без подлокотников – что было не так уж плохо, поскольку Чапекар в последнее время быстро уставал.
– Рад, что китайцы вняли голосу разума и освободили своих пленных. Их новый император – слабак, всего лишь мальчишка, но слабый Китай лучше для всех нас, вам не кажется?
Чапекар покачал головой:
– Китайский народ его любит.
– Ислам втоптал Китай в грязь, – сказал Вахаби.
– Разве ислам не втоптал в грязь и Индию? – спросил Чапекар.
– При прежнем военном руководстве случались эксцессы. Но халиф Алай, да хранит его Аллах, не так давно положил этому конец. Теперь предводительница индийских мятежников сидит за нашими воротами и ее с ее последователями никто не трогает.
– Значит, теперь мусульманское правление милостиво, – сказал Чапекар. – И все же когда возвращается индийский премьер-министр – по телевидению ни слова, никаких интервью. Его не ждет ни автомобиль, ни кабинет.
– Мой старый друг, – покачал головой Вахаби, – неужели вы не помните? Когда китайцы окружили и разбили ваши войска, прокатившись волной по всей Индии, вы выступили с публичным обращением. Если я правильно помню, вы сказали, что никакого правительства в изгнании не будет и что правителем Индии теперь… говорю без ложной скромности… становлюсь я.
– Естественно, я имел в виду – только до моего возвращения.
– Нет, вы высказались вполне ясно, – возразил Вахаби. – Наверняка можно найти видеозапись. Могу за кем-нибудь послать, если вы…
– Вы хотите оставить Индию без правительства, потому что…
– В Индии есть правительство. От устья Инда до устья Ганга, от Гималаев до волн, омывающих побережье Шри-Ланки, над объединенной Индией развевается флаг Пакистана. Под божественно вдохновленным руководством халифа Алая, хвала Аллаху.
– Теперь я понимаю, почему вы скрываете новость о моем приезде, – сказал Чапекар, поднимаясь на ноги. – Вы боитесь потерять то, что имеете.
– Что я имею? – рассмеялся Вахаби. – Мы – правительство, но Индией правит Вирломи. Думаете, это мы скрываем новости о вас? Это Вирломи попросила народ Индии не смотреть телевизор, пока мусульманские захватчики остаются на земле Матери-Индии.
– И ее слушаются?
– Общенациональное потребление электроэнергии заметно упало. Никто не брал у вас интервью, друг мой, потому что репортеров просто нет. А даже если бы и были, какое им до вас дело? Вы не правите Индией, и я не правлю Индией, а если хотите иметь к Индии какое-то отношение, снимайте ботинки и становитесь в очередь к хижине за воротами.
– Да, – кивнул Чапекар, – так и сделаю.
– Возвращайтесь и расскажите, о чем она вам сказала, – одобрил Вахаби. – Я тоже подумывал о том же самом.
Выйдя из военного комплекса, Чапекар встал в очередь. Когда после заката небо начало темнеть, из хижины вышла Вирломи, плача от горя, что не может выслушать и поговорить с каждым лично.
– Идите домой, – сказала она. – Я молюсь за вас всех. Чего бы ни желала ваша душа, пусть боги исполнят ваше желание, если оно не вредит другим. Если вы нуждаетесь в пище, работе или крове – возвращайтесь в свой город или деревню и скажите, что Вирломи молится за этот город и эту деревню. Скажите им, что молитва моя такова: пусть боги благословят людей на помощь голодным, безработным и бездомным. И помогите им сделать эту молитву благословением, а не проклятием. Попытайтесь найти кого-то, кто не столь счастлив, как вы, и помогите ему. Помогая, вы возвыситесь сами.
Она вернулась в хижину. Толпа разошлась. Чапекар сел, собираясь дождаться утра.
– Не стоит, – заметил кто-то из других, стоявших в очереди. – Она никогда не общается с теми, кто провел здесь ночь. Мол, если она такое позволит, скоро вся равнина будет усеяна телами храпящих индийцев и ей не удастся заснуть!
Несколько человек рассмеялись, но Чапекару было не до смеха, особенно после того, как он вживую увидел свою противницу – красивую, с благородными чертами лица, двигавшуюся с непередаваемой грацией. Она прекрасно овладела искусством демагогии. Политикам всегда приходилось кричать, чтобы привести толпу в неистовство. Но эта женщина говорила тихо, заставляя ловить каждое слово, и уже одна возможность ее услышать считалась благословением.
И все же это была всего лишь одинокая женщина. Чапекар умел командовать армиями. Более того, он умел провести закон через Конгресс и держать в узде членов своей партии. Все, что ему требовалось, – убедить эту девушку, и вскоре он станет настоящим лидером ее партии.
Пока же оставалось лишь найти ночлег, а утром вернуться к ней.
Он уже собрался уходить, когда один из помощников Вирломи коснулся его плеча.
– Сэр, – сказал молодой парень, – госпожа просила встречи с вами.
– Со мной?
– Вы ведь Тикаль Чапекар?
– Да.
– Значит, именно про вас она и говорила.
Парень окинул его взглядом, затем присел, набрал немного земли, осыпал ею костюм Чапекара и начал втирать.
– Что ты делаешь? Как ты смеешь!
– Если ваш костюм не будет выглядеть старым, а вы – перенесшим множество страданий, то…
– Идиот! Мой костюм и так старый, а я пережил немало страданий в изгнании!
– Госпожу это не волнует, сэр. Но – как хотите. Или так, или набедренная повязка. У нее есть несколько в хижине, чтобы учить гордецов смирению.
Чапекар бросил на парня яростный взгляд, затем нагнулся, набрал земли и начал сам втирать ее в одежду. Несколько минут спустя он уже был в хижине, которую освещали три маленькие масляные лампы. На стенах из высохшей грязи плясали тени.
Вирломи приветствовала его улыбкой, которая показалась ему теплой и дружеской. Может, все не столь плохо, как он боялся.
– Тикаль Чапекар, – сказала она, – рада, что наш народ возвращается из плена.
– Новый император слаб, – ответил Чапекар, – он считает, будто сможет успокоить мировое общественное мнение, отпустив пленных.
Вирломи молчала.
– Ты отлично потрудилась, доставив хлопот мусульманам, – сказал он.
Вирломи молчала.
– Я хочу тебе помочь.
– Прекрасно, – обронила она. – Каким оружием ты владеешь?
– Никаким, – рассмеялся он.
– Значит… не как солдат. Умеешь печатать на компьютере? Я знаю, что читать ты умеешь, так что, надо полагать, с ведением учета на наших военных компьютерах справишься.
– Военных? – переспросил он.
– Мы – воюющая нация, – просто ответила она.
– Но я не солдат, – сказал Чапекар.
– Плохо.
– Я правитель.
– Индийский народ прекрасно справляется с правлением и сам. Ему нужны солдаты, чтобы изгнать угнетателей.
– Но у тебя же есть свое правительство. Твои помощники, которые говорят людям, что им делать. Вроде того, что измазал меня грязью.
– Они помогают людям. Они не правят ими. Они дают советы.
– И именно так ты правишь всей Индией?
– Иногда я выступаю с предложениями, и мои помощники распространяют видео по сети, – сказала Вирломи. – Потом народ решает, послушать меня или нет.
– Сейчас ты можешь отвергать правительство, – сказал Чапекар. – Но когда-нибудь оно тебе понадобится.
Вирломи покачала головой:
– Правительство мне никогда не понадобится. Возможно, когда-нибудь Индия решит, что ей нужно правительство. Но мне – никогда.
– Значит, ты не станешь мне мешать, если я буду убеждать людей именно в этом? В сети?
– Любой, кто бы ни зашел на твою страницу, – улыбнулась Вирломи, – может соглашаться с тобой или не соглашаться, по собственному разумению.
– Мне кажется, ты совершаешь ошибку, – заметил Чапекар.
– Ах… и это тебя раздражает?
– Индия нуждается в чем-то большем, нежели одинокая женщина в хижине.
– И тем не менее эта одинокая женщина в хижине смогла задержать китайскую армию в восточных ущельях на то время, которого хватило мусульманам, чтобы одержать победу. И та же самая одинокая женщина возглавила партизанскую войну и мятежи против мусульманских оккупантов. И та же самая женщина вынудила халифа приехать из Дамаска в Хайдарабад, чтобы он навел порядок в своей собственной армии, творившей жестокости против Индии.
– Вижу, ты очень гордишься своими достижениями.
– Я рада, что боги сочли нужным дать мне возможность принести хоть какую-то пользу. Я предложила тебе такую же возможность, но ты отказался.
– Ты предложила мне унижение и беспомощность.
Чапекар встал, собираясь уйти.
– В точности те же самые дары, которые я когда-то получила из твоих рук.
Он повернулся к ней:
– Мы уже встречались раньше?
– Забыл? Однажды ты посетил выпускников Боевой школы, планировавших твою стратегию. Но ты отверг все наши планы. Ты презрел их, последовав планам изменника Ахилла.
– Я видел все ваши планы.
– Нет, ты видел только те из них, которые хотелось Ахиллу.
– В чем моя вина? Я действительно думал, что они исходят от вас.
– Я предвидела падение Индии, поскольку планы Ахилла чрезмерно рассредоточивали наши войска, подставляя линии снабжения под атаки китайцев. Я предвидела, что с твоей стороны не последует ничего, кроме пустых заявлений – вроде чудовищного указа о назначении Вахаби правителем Индии, как будто власть в Индии принадлежала тебе и ты мог передать ее любому по своему желанию. Я видела – как и мы все, – насколько ты бесполезен и глуп в своем тщеславии и насколько легко поддался лести Ахилла, позволив собой манипулировать.
– Я не желаю этого слушать.
– Тогда уходи, – сказала Вирломи. – Значит, мои слова не трогают тайные закоулки твоей души.
Но он не ушел.
– Я сбежала, чтобы сообщить о случившемся Гегемону и, возможно, спасти моих друзей из Боевой школы от планов Ахилла убить их всех, – продолжала она. – А затем организовала сопротивление китайцам в горах на востоке. Но тем временем ребята из Боевой школы во главе с умным, смелым и красивым юношей по имени Саяги составляли план, который мог бы спасти Индию, если бы ты ему последовал. Рискуя жизнью, они опубликовали планы в сети, зная, что если попытаются передать их через Ахилла, то до тебя они никогда не дойдут. Ты видел эти планы?
– Не в моем обычае получать военные планы по сети.
– Да. И ты получил их от нашего врага.
– Я этого не знал.
– А стоило бы знать. Было вполне ясно, что собой представляет Ахилл. Ты видел то же, что и мы. Разница в том, что мы его ненавидели, а ты им восхищался – в точности за то же самое.
– Я никогда не видел тех планов.
– Тебе ни разу не пришло в голову посоветоваться с лучшими умами Индии. Вместо этого ты предпочел поверить бельгийскому психопату и последовал его совету напасть без каких-либо причин на Бирму и Таиланд, принеся войну народам, которые не сделали нам ничего плохого. Тот, кто следует голосу зла, – сам не меньшее зло, чем тот, кто нашептывает ему на ухо.
– Твое умение говорить афоризмами нисколько меня не впечатляет.
– Саяги бросил вызов в лицо Ахиллу, и Ахилл застрелил его.
– Глупо.
– Даже мертвый, Саяги куда ценнее для Индии, чем ты, – в прошлом и будущем.
– Мне очень жаль, что он погиб. Но я жив.
– Ошибаешься. Саяги живет в душе Индии. Но ты мертв, Тикаль Чапекар. Мертв, как только может быть мертв человек, хотя все еще дышит.
– Ты мне угрожаешь?
– Я попросила моих помощников привести тебя ко мне, чтобы помочь тебе понять, что теперь тебя ждет. В Индии для тебя ничего не существует. Рано или поздно ты уйдешь и начнешь новую жизнь где-то еще.
– Я никогда не уйду.
– Лишь в тот день, когда ты уйдешь, ты начнешь понимать, что такое сатьяграха.
– Мирное неповиновение?
– Готовность лично пострадать за дело, которое считаешь правым. Лишь когда ты будешь готов принять сатьяграху, сможешь искупить свою вину перед Индией. А теперь уходи.
Чапекар даже не догадывался, что их слушает кто-то еще. Он мог бы остаться и поспорить, но, едва она произнесла последние слова, в хижину вошел какой-то человек и вывел его на улицу.
Он думал, что его отпустят, но его привели в город и, усадив в маленькой комнатке, показали видео из сети.
Бывший премьер увидел самого себя и юношу, осыпавшего его грязью.
– Тикаль Чапекар вернулся, – произнес голос.
Картинка сменилась, показав Чапекара в дни его славы – короткие фрагменты и неподвижные кадры.
– Тикаль Чапекар принес войну в Индию, совершив неспровоцированное нападение на Бирму и Таиланд, – и все для того, чтобы попытаться стать великим.
Появились изображения индийских жертв военных злодеяний.
– Но вместо этого его взяли в плен китайцы. Его не было с нами, чтобы помочь нам в час нужды.
На экран вернулась картинка, где его осыпали грязью.
– Теперь он вернулся из плена и хочет править Индией.
Новая картинка – Чапекар, весело беседующий с мусульманскими часовыми у ворот комплекса.
– Он хочет помочь нашим мусульманским властителям править нами вечно.
И снова его осыпали грязью.
– Как нам избавиться от этого человека? Сделаем вид, будто его не существует. Если никто не станет с ним разговаривать, обслуживать его, давать ему кров и пищу или как-то еще помогать, ему придется обратиться к чужеземцам, которых он допустил на нашу землю.
Появилась запись выступления Чапекара, передававшего правление Индией Вахаби.
– Даже потерпев поражение, он призвал к нам зло. Но Индия не станет его наказывать. Индия просто будет его игнорировать, пока он не уйдет.
Видео закончилось – естественно, теми же кадрами, где его осыпали грязью.
– Неплохо подстроено, – заметил Чапекар.
Реакции не последовало.
– Чего вы от меня хотите, чтобы не публиковать эту дрянь?
И снова – никакой реакции.
Вскоре он пришел в ярость и попытался швырнуть компьютер на пол. Тогда ему скрутили руки и выставили за дверь.
Чапекар пошел вдоль улицы, подыскивая место для ночлега. В домах сдавались комнаты, и на его зов ему открывали двери, но, увидев его лицо, тут же захлопывали их.
Наконец он встал посреди улицы и закричал:
– Мне ничего не нужно, только где-нибудь поспать! И чего-нибудь поесть! Даже к собаке вы и то отнеслись бы лучше!
Но никто даже не велел ему заткнуться.
Чапекар отправился на станцию и попытался купить билет на деньги, которые дали ему китайцы на дорогу домой. Но никто не продавал ему билет. К какому бы окошку он ни подходил, оно закрывалось перед его носом, а очередь перемещалась к соседнему, не оставляя ему места.
К полудню следующего дня, уставший и голодный, он вернулся в военный комплекс мусульман, где его враги дали ему еду, одежду, горячую ванну и ночлег, а затем улетел из Индии, после чего покинул и мусульманскую территорию. В конце концов он оказался в Нидерландах, где мог жить на пособие, пока не найдет работу.
Второй посетитель пришел в хижину неведомыми путями. Вирломи просто открыла глаза посреди ночи и, несмотря на кромешную тьму, увидела сидящего на циновке у двери Саяги.
– Ты же умер, – сказала она.
– Я все еще жду перерождения, – ответил он.
– Ты должен был жить, – сказала Вирломи. – Я так тобой восхищалась. Ты мог бы стать прекрасным мужем для меня и прекрасным отцом для Индии.
– Индия уже живет. Ей незачем рождаться, – возразил Саяги.
– Индия не знает, что она жива, Саяги. Ее нужно вывести из комы, дав ей жизнь, так же как мать дает жизнь новорожденному.
– У тебя, похоже, на любой вопрос найдется ответ. Ты так говоришь, будто ты богиня. Как так получилось, Вирломи? Не тогда ли, когда тебе решила довериться Петра?
– Тогда, когда я решила действовать.
– И тебе удалось, – сказал Саяги. – А мне нет.
– Тебе не стоило говорить с Ахиллом. Нужно было его просто убить.
– Он сказал, что здание заминировано.
– И ты ему поверил?
– Речь шла не только о моей жизни. Ты сбежала, чтобы спасти жизни ребят из Боевой школы. Я что, должен был ими пожертвовать?
– Ты не понял меня, Саяги. Речь идет только об одном: либо ты действуешь, либо нет. Либо твои поступки что-то меняют, либо ты не делаешь вообще ничего. Ты выбрал промежуточный вариант, но когда дело касается войны, этот вариант – смерть.
– Кому ты это говоришь…
– Саяги, почему ты пришел ко мне?
– Я не приходил. Я – всего лишь сновидение. И ты не настолько крепко спишь, чтобы этого не понять. Ты разговариваешь сама с собой.
– Тогда почему ты мне снишься? Что я должна от тебя узнать?
– Мою судьбу, – ответил Саяги. – Пока что у тебя все получалось, но лишь потому, что ты всегда играла против глупцов. Теперь же Алай стоит во главе одного врага, Хань Цзы – другого, а Питер Виггин – самый опасный и коварный из всех. Таких противников непросто победить. На этом пути лежит смерть, Вирломи.
– Я не боюсь умереть. Я много раз видела смерть вблизи, и если боги решат, что пришло время…
– Вот видишь, Вирломи? Ты уже забыла, что не веришь в богов.
– Но я верю в них, Саяги. Как еще объяснить мою цепочку невероятных побед?
– Прекрасная подготовка в Боевой школе. Врожденный ум. Отважные и мудрые индийцы, ждавшие лишь решительного лидера, который показал бы им, как должны поступать люди, достойные своей цивилизации. И очень-очень глупые враги.
– Разве мне не могли помочь во всем этом боги?
– Лишь непрерывная сеть случайностей привела к первому человеку, который уже не был шимпанзе. А еще раньше – к тому, что планеты собрались вокруг Солнца. Если хочешь называть это Божьей волей – пожалуйста.
– Есть причина всего сущего, – сказала Вирломи. – Цель всего сущего. И если богов не существует – придется обойтись моими целями.
– И ты станешь единственной реально существующей богиней.
– Если бы я могла силой разума вернуть тебя из мира мертвых, я бы сказала, что и впрямь весьма могущественна.
– О, Вирломи! – рассмеялся Саяги. – Если бы мы только были живы! Какими любовниками мы могли бы стать! Каких детей мы могли бы иметь!
– Может, ты и умер, но я – нет.
– Разве? Настоящая Вирломи умерла, когда ты бежала из Хайдарабада, и с тех пор ее роль играет самозванка.
– Нет, – ответила Вирломи. – Настоящая Вирломи умерла в тот день, когда узнала, что ты убит.
– Это ты теперь так говоришь. Когда я был жив, я от тебя даже поцелуя не удостоился. Думаю, ты меня даже не любила, пока я не умер и не перестал представлять опасность.
– Уходи, – сказала она. – Мне пора спать.
– Нет, – ответил он. – Проснись, зажги лампу и запиши свое видение. Даже если оно – лишь проявление твоего бессознательного, над ним стоит поразмышлять. Особенно над темой любви и женитьбы. У тебя есть некий абсурдный план вступить в династический брак, но счастливой ты можешь стать, только если выйдешь замуж за того, кто тебя любит, а не за того, кто жаждет владеть Индией.
– Знаю, – сказала Вирломи. – Я просто не думала, что для меня имеет значение, счастлива я или нет.
Саяги покинул ее хижину, и Вирломи начала писать. Она писала, и писала, и писала, но, когда проснулась утром, оказалось, что она не написала ни слова. Все это тоже было частью сновидения.
Но она и так все запомнила. Хоть он и отрицал, что на самом деле дух ее погибшего друга, и насмехался над ее верой в богов, она поверила, что к ней явилась именно его душа, еще не совершившая перехода, и что именно боги послали его к ней, чтобы преподать ей урок.
Третьему посетителю не требовалась ничья помощь. Он пришел со стороны пустоши, уже в крестьянской одежде – но не индийского крестьянина, а китайского работника на рисовых полях.
Встав в самом конце очереди, он низко поклонился. Когда очередь двигалась, он оставался на месте, пропуская вперед каждого индийца. А когда наступили сумерки и Вирломи, плача, попрощалась со всеми, он не ушел.
Помощники не стали к нему подходить. Вирломи сама вышла из хижины и направилась к нему в темноте, держа лампу.
– Встань, – сказала она ему. – Ты поступил глупо, явившись без сопровождения.
– Значит, меня узнали? – спросил он, поднимаясь.
– Кто тут еще больше похож на китайца, чем ты?
– Слухи уже разошлись?
– Но мы не даем им попасть в сеть. Пока. К утру уже ничего нельзя будет сделать.
– Я пришел просить тебя выйти за меня замуж, – сказал Хань.
– Твоя страна завоевала мою.
– Разве я не вернул пленных? И стоит тебе сказать хоть слово – я приду со всеми надлежащими церемониями и снова встану перед тобой на колени, прося прощения от имени китайского народа. Выходи за меня замуж.
– Что общего между отношениями наших стран и тем, стану ли я делить постель с мальчишкой, о котором была не столь уж высокого мнения в Боевой школе?
– Вирломи, – сказал Хань, – мы можем уничтожить друг друга как соперники. Или можем объединиться, и тогда у нас будет больше половины населения всего мира.
– Каким образом? Народ Индии никогда не последует за тобой. А народ Китая никогда не последует за мной.
– У Фердинанда с Изабеллой же получилось.
– Лишь потому, что они сражались с маврами. К тому же Изабелле и ее народу пришлось бороться за то, чтобы Фердинанд не попирал ее прав королевы Кастилии.
– Значит, у нас все будет еще лучше, – сказал Хань. – Все, что ты делала, – безупречно.
– Как мне недавно напомнил один хороший друг, легко победить, когда тебе противостоят глупцы.
– Вирломи… – проговорил Хань.
– Хочешь сказать, что любишь меня?
– Да, люблю, – ответил Хань. – И ты знаешь почему. Потому что для всех нас, отобранных в Боевую школу, есть лишь одно, что мы любим, и одно, что мы уважаем, – мы любим ум и уважаем силу. Ты создала силу из ничего.
– Я создала силу из любви и доверия моего народа.
– Я люблю тебя, Вирломи.
– Любишь меня… и все равно считаешь себя выше.
– Выше? Я никогда не вел войска в бой. В отличие от тебя.
– Ты был в джише Эндера, – сказала Вирломи. – А я – нет. И потому ты постоянно думаешь, будто я чем-то хуже.
– Ты действительно мне отказываешь? Или просто хочешь, чтобы я сильнее постарался, или придумал причины получше, или еще как-то доказал, что достоин стать твоим мужем?
– Я не собираюсь подвергать испытаниям твою любовь, – ответила Вирломи. – Мы не в волшебной сказке. Мой ответ – нет. Сейчас и навеки. Дракону и тигру необязательно враждовать, но как могут стать супругами зверь и яйцекладущая рептилия?
– Значит, ты получила мое письмо?
– До смешного простой шифр. Даже с половиной мозга любой бы его разгадал. Твой код заключался в том, что ты напечатал очевидный вариант своего прозвища, перенеся пальцы на клавиатуре на ряд выше.
– И все же только ты из тысяч имеющих доступ в сеть поняла, что письмо от меня.
Вирломи вздохнула.
– Пообещай мне… – сказал Хань.
– Нет.
– Сперва выслушай.
– Зачем мне что-то тебе обещать?
– Чтобы я снова не вторгся в Индию, нанеся упреждающий удар!
– С какой армией?
– Я не имею в виду прямо сейчас.
– Так какое обещание тебе от меня нужно?
– Что за Алая ты тоже не выйдешь замуж.
– Индуска – жена халифа всего ислама? Не знала, что у тебя столь странное чувство юмора.
– Он наверняка сделает тебе предложение, – сказал Хань.
– Возвращайся домой, Хань. Кстати, мы видели прибывшие вертолеты и пропустили их. И еще попросили мусульманских угнетателей не сбивать тебя.
– Что ж, ценю. Я думал, это означает, что я тебе нравлюсь – хотя бы чуть-чуть.
– Ты мне действительно нравишься, – ответила Вирломи. – Но трахаться с тобой я не собираюсь.
– Не знал, что речь всего лишь об этом.
– Вообще ни о чем. Возвращайся к своему вертолету, мальчишка-император.
– Вирломи, прошу тебя. Давай хотя бы будем друзьями.
– Было бы неплохо. Может, когда-нибудь.
– Напиши мне. Познакомимся поближе.
Смеясь, она покачала головой и направилась обратно в хижину. Хань Цзы зашагал в сторону полей под порывами ночного ветра.
