ГЛАВА 31
Прошла неделя. Квентин и Элис стояли на четвертом этаже манхэттенского особняка Плам перед дверью, ведущей неизвестно куда. Они затруднились бы ответить на вопрос, хорошо ли им вместе. Они знали друг друга и в то же время не знали. Старые любовники стали практически чужими людьми.
Их было только двое — все другие остались в Филлори.
— Ты уверен, что не должен быть там? — нахмурилась Элис. — Ты, правда, не король больше, но Элиот был бы тебе только рад. Эмбера с Амбером больше нет, гнать тебя некому — да и кто стал бы это делать после всего.
— Уверен. Так правильнее.
— И все-таки до меня не доходит. Ты ж был сдвинут на Филлори больше нас всех.
— Точно. Был.
— Я сильно подозреваю, что ты ушел оттуда из-за меня. Или из-за того, что ты больше не король и тебя это бесит.
— Нет, не бесит. Совсем. — Квентин сам удивлялся этому. — Раньше я был одним целым с Филлори, теперь уже нет.
— Хочется верить, что ты себя не обманываешь, но в таком случае напрашивается вопрос: кто ты теперь?
— А ты?
Элис пораздумала и сказала, показывая на дверь:
— Может быть, ответ там.
В деревянной, светло-зеленой, довольно красивой двери не было ничего необычного: такие можно найти на задах любого магазина винтажной мебели.
— Ладно, — сказала Элис. — Если совсем уж облажаемся, приползем назад к Элиоту.
— Да, этого у нас никто не отнимет.
— Ты ведь понимаешь, что мы больше не влюбленные? — прищурилась она.
— Да, конечно.
— Просто не хочется, чтобы у тебя имелись неправильные мысли на этот счет.
— У меня их вообще нет.
Не совсем так. Мысли у него были, и самые разные, в том числе насчет Элис, но об этом можно и умолчать.
Вернувшись в Нью-Йорк, Квентин тут же опять взялся за созидание нового мира. Он простился было с этой мечтой, истратив последнюю из монет Маяковского, но потом заполучил стручок с Той Стороны и решил, что попытаться все-таки стоит. Ни книги Руперта, ни заветной страницы у него больше не было, но он, похоже, помнил их наизусть — вернее, не смог бы забыть, даже если бы постарался.
И еще у него была Элис, которая жила в одном доме с ним и намного превосходила его как маг. Она наблюдала за его деятельностью и давала советы. Пугаясь свободы, которую обрел без Филлори и без Брекбиллса, Квентин с головой ушел в их с Элис совместный проект. Работа немного снимала давление и давала ему шанс заново узнать Элис, а ей — заново разобраться в себе. Ей было еще далеко до полного выздоровления; хорошо, что у них появилась возможность спорить на какие-то конкретные темы помимо вопросов жизни и смерти и собственных запутанных чувств.
Да, попытаться стоило, даже если ничего и не выйдет — и он не исключал, что Элис думает то же самое. Он теперь хорошо понимал, что раньше она любила не того Квентина, каким он тогда был, а того, кем он мог бы стать. Может быть, Квентина нынешнего.
Когда они проделали все до конца, и пыль осела, и дым рассеялся, в дальней стене комнаты появилась эта самая дверь. Они разглядывали ее в деталях, не торопясь.
— Смотри-ка, молоточек, — сказала Элис. — Как мило. Твоя работа?
Он присмотрелся. Зрение у него еще сильнее упало, надо будет новые очки заказать. Точно, молоточек. В виде китового хвоста.
— Напомни мне как-нибудь тебе рассказать.
Синий кит — хороший как будто знак. Квентин подошел и открыл дверь. Из нее хлынул свет прохладного белого солнца. Дверь на этот раз вела не в призрачный дом, а на воздух. Первые впечатления — прохлада, свежесть и темная огородная зелень.
Проклятие снято. Им удалось сотворить настоящую новую землю.
— Атмосфера пригодна для дыхания, — сообщил Квентин, ступив за порог. Где-то чирикнула птица.
— Придурок. — Элис последовала за ним. — Стало быть, вот он, наш тайный сад. И погодка ничего себе.
Ничего, но и только. Ненастье и туман вдалеке. Чуть ниже аккуратные ряды фруктовых деревьев, на небе три луны разного размера, как разрозненные шарики для игры: белая, бледно-розовая и голубоватая, совсем маленькая.
— Представляю, что у тебя тут творится с приливами, — заметила Элис.
— Если здесь вообще океан есть. И почему у меня? Мы вместе это делали, если помнишь.
— Это твоя земля, Квентин. Из твоей головы. Но мне, в общем, нравится, напоминает Шотландию.
— Хочешь яблочка… или что тут у нас? — Если и не яблоки, то красные, твердые, круглой формы плоды.
— Не очень. Мне будет казаться, что я твой ноготь грызу.
Через сад они вышли в поле. Земля Квентина дыбилась травянистыми кочками и пригорками, похожими на морскую зыбь. Роща тонких деревьев вроде осинок переплелась между собой, как баньян. Облака, не кучевые и не перистые, относились к каким-то внеземным видам. Нечто в серых перьях со свистом прорезало воздух и скрылось.
— Интересно, — сказал Квентин. Элис показала ему на радугу, стоящую на горизонте по непонятной причине. — Да. Банально несколько, но красиво.
— По-моему, у тебя все получилось очень оригинально, — сказала Элис, поддев ногой камешек. — Надо будет придумать какой-нибудь тайный ход, чтобы дети могли сюда бегать.
— Да, правильно.
— Только чтобы не очень легко было.
— Легко не будет, и откроется ход не сразу. — Квентин взял Элис за руку; она не противилась. — Хочу, чтобы мы какое-то время побыли здесь вдвоем.
Щеки у них покраснели на холоде — пришлось согреть друг друга с помощью чар. Фосфоресцирующие полевые цветы, растущие в короткой траве, закрывались наподобие морских анемонов, если к ним подходили близко. Страна оказалась больше, чем думал Квентин: вдали виднелись горы, вблизи вырисовывался приличных размеров лес. Квентин сковырнул ботинком пучок травы, обнаружив богатую, как черное масло, почву.
Что-то щекотало ему грудь. Он полез в карман: филлорийские часы тикали, стрелки двигались. Новая земля, как видно, пришлась им по вкусу.
— Погоди. Хочу кое-что испробовать.
Он всегда думал, что у этих часов есть какое-то волшебное свойство. Что они могут обращать время вспять, или замораживать, или что-то вроде того — но ничего волшебного в них так и не проявилось. Вещи, от которых ты ждешь чего-то с большой долей уверенности, не всегда оправдывают твои ожидания.
Сняв с часов цепочку, Квентин прижал их к дереву на опушке леса, местному варианту бука. После недолгого колебания гладкая кора раздалась, как теплая глина, и часы остались тикать в стволе.
Вот вам и часовое дерево — может, от него другие пойдут.
Он узнавал эту землю и в то же время не узнавал. Можно ли считать ее своим домом? Почему бы и нет, но это дикая, неизведанная земля. Не утопия. Он долго к ней шел. Теперь он уже, слава богу, не тот разочарованный, сердитый подросток, каким был в Бруклине — но, как ни смешно, все еще полагает, что тот мальчишка был прав. До сих пор солидарен с ним в чем-то главном.
Мир, в котором жил юный Квентин, был и правда ужасен. Бессмысленная, бессердечная пустыня, где плохое случается то и дело, а хорошее если и приходит, то ненадолго.
Насчет мира он был прав, насчет себя заблуждался. Кому, как не магу, быть тайной пружиной, передвижным оазисом в пустыне реальности? Тот мальчик не был никчемным, не был пустым. Его переполняли чувства, а это, если вдуматься, и значит быть магом. С одной оговоркой: чувства должны быть не одомашненными, а дикими. Из тех, что рвутся из тебя вон и меняют мир. Ему предстояло еще многому научиться, но все его будущие чары начинались оттуда.
Они все шли и шли, но никакой конечной черты — пропасти, моря, кирпичной стены — впереди не предвиделось. Площадь новой земли давно зашкалила за сто акров. Через долину, кажется, надвигался дождь.
— Не думал, что она будет такая большая, — сказал Квентин. — Как по-твоему, далеко еще?
— Без понятия.
Они перешагнули через поваленное дерево ярдов десяти в поперечнике. Ветер гнул траву и деревья, переворачивая листья светлой изнанкой вверх.
Что-то крупное, топоча копытами, приближалось к ним по лесу. Чудище из подсознания Квентина? Он не хотел ни с кем драться — хватит с него. Деревья, через которые ломилось неизвестное существо, раскачивались вовсю. И к двери вовремя не поспеть — ее уже и не видно.
Вышедшее из леса четвероногое оказалось лошадью величиной с дом. Дыша паром, оно остановилось в нескольких футах от них. Квентин еле доставал головой до его лысоватых колен. Лошадь как лошадь, шоколадная, с черной гривой и карими глазами размером с шары для боулинга. А шерстка мягкая, как будто это гибрид лошади и дивана.
— Похоже на вельветин, — сказала Элис, осторожно потрогав шкуру животного.
— Знаешь что? По-моему, это Лошадка!
— Кто же еще! — засмеялась Элис.
За все время в Филлори он ни разу ее не видел. Ни он, ни кто-либо другой. Он начинал уже думать, вопреки словам Руперта, что Лошадки нет и не было, что это просто выдумка для малых детей — однако вот она, налицо. Солнце загораживает, чего уж реальней.
— Но что она здесь-то делает? Ей в Филлори положено находиться.
Лошадка смотрела, как все лошади, поверх их голов и раздувала ноздри — от нее ответа не жди. Можно подумать, ее приложили к земле Квентина, как штамп резолюции с надписью «утверждаю».
— У меня есть теория насчет этого места, — сказала Элис. — Готов выслушать? Вдобавок к острову, задуманному тобой, ты сотворил еще мост между Землей и Филлори. По нему она и пришла.
Не доставая до морды, Элис потрепала Лошадку по ноге. Бархатная шкурка местами протерлась, как у любимой старой игрушки. На животе просвечивал шов.
— У тебя и раньше были такие голубые глаза? — спросил Квентин. — Я что-то не помню.
— Хороший вопрос, я тоже заметила. Может, ты не до конца меня вернул и во мне осталось что-то от ниффина? Чуть-чуть, чтобы поинтересней было.
Лошадка нетерпеливо фыркнула, как бы говоря: хватит болтать, едете вы или нет?
— М-да. А как мы на нее заберемся?
Квентин задрал голову, чувствуя почти нестерпимое предвкушение. Никогда бы не поверил, что с ним может случиться такое. Что он на это способен.
— Да просто взлетим, — сказал он и протянул Элис руку.
notes
