ГЛАВА 22
Он так и не заснул в эту ночь. Честно попытался — ночью ведь надо спать, — но не смог. Пару часов он просто смотрел в потолок; в голове грохотало, как в барабане, где сушится обувь. Потом, в три утра, встал, оделся и поднялся на четвертый этаж.
С полчаса он стоял перед красной дверью, подрагивая коленкой и до боли сжимая челюсти. Потом начал ограждать себя чарами, усиливать рефлексы и так далее — все, о чем мог вспомнить перед возвращением в зазеркалье.
Все это, скорее всего, делалось зря. Элис и в бытность человеком была сильнее его, а теперь и вовсе перешла на другую шкалу. Подключилась к магистральной линии.
Может, это заклинание ее вызвало и она теперь заключена в зазеркальном доме? Неудавшееся, казалось бы, заклинание в то же время сработало лучше некуда. Он не понимал, как это случилось, но именно этого он и хотел. Он создавал новый мир, но так еще лучше. Она вернулась в его Эдем в виде змея. Момент настал.
Элис, конечно, будет бороться с ним, ведь она хотела совсем не этого. Чего же тогда? Кто знает. Являться ему, насмеяться над ним, помучить его, убить. Но нужно ей одно: снова стать человеком.
У нее своя нужда, у него своя. Ему просто необходимо снова увидеть этого человека — единственного, с кем он чувствовал себя легко и свободно. Надо бы сначала поспать, поесть, обсудить это с Плам, но вопрос в том, сколько ему отпущено времени. Ниффины очень капризные существа; если Элис уйдет теперь, он, возможно, никогда уже ее не увидит. А Плам, конечно, будет его отговаривать.
Квентин, не чувствуя ни малейшей усталости, смотрел на красную дверь и пытался представить себе прежнюю Элис. Помнит он ее или просто гонится за призраком призрака, порождением собственной памяти? Семь лет прошло после ее гибели — дольше, чем он знал ее во плоти. Что, если от нее осталась только придуманная им Элис? Кого он собирается возвращать?
Твердо вознамерившись это выяснить, Квентин открыл дверь, но за порог не ступил. Комната-отражение с окнами-зеркалами осталась на месте. Он сел, поджав ноги, на пол и стал ждать.
Через десять минут появилась Элис. Она плыла в профиль к нему, слегка волоча ноги, безмолвная и зловещая, как акула в аквариуме. Его она не видела — а может быть, просто не трудилась повернуть к нему голову.
Когда она пропала из виду, он встал, выждал еще пять минут и вошел. За дверью стояла все та же полная тишина — ни одно дуновение снаружи не проникало в зеркальные окна. На краю поля зрения, как телевизор с выключенным звуком, мерцало зеркало ванной, в котором по-прежнему шел густой снег.
Квентин, качаясь с пятки на носок, постоял на верхней площадке. План? Какой тут может быть план. Никто еще не возвращал злому духу человеческий облик. Элис на этот раз не являлась долго. Он уже думал, не позвать ли ее, но тут услышал в нижней комнате звуки, как будто там катали по ковру маленький, но тяжелый предмет. Лестницу озарило голубое сияние. Все намерения, слова и чары тут же вылетели из головы, и Квентин зашагал назад к двери. Он больше не управлял своими ногами: они сами несли его, как биокиберпротезы.
Вот что значит бояться за свою жизнь. Квентин снова остановился у самой двери. Так что же делать? Может, просто крикнуть: «Очнись! Вспомни, кто ты есть! Мне надо поговорить с Элис!» Вся штука в том, что монстры никогда не признают себя монстрами.
Не успел он об этом подумать, как она просочилась сквозь пол. Квентин, как атлет, рванул вниз по лестнице, слыша за собой смех — до жути знакомый, но холодный и механический, как будто кто-то выстукивал его по стеклу.
Видя, что она плывет следом, он отступил в зазеркальный вариант спальни Плам. Нет, это все-таки не Элис, не совсем Элис. Расплывается временами, как голограмма низкого разрешения.
Волосы невесомым облаком парили над ее головой, голубые губы и зубы словно навек застыли в улыбке. Может, ниффином быть кайфово, кто его знает. Она проследовала за ним до первого этажа и обратно на третий. Не спеша, но ускоряясь с ним вместе, словно это входило в правила. Квентин посмеялся бы, не гонись за ним голубой демон, способный испепелить человека одним касанием — а может, и не касаясь. Демон, беспрепятственно проходящий сквозь полы, стены и потолки.
Но вот что самое странное: он понемногу входил во вкус этих сюрреалистических догонялок. Это, несмотря ни на что, была Элис — искаженная, мутировавшая, но Элис. Не она и не совсем не-она. Земная девушка теперь преобразилась в чистую магию, в силу и в гнев, но он всегда любил эти главные ее качества, гнев и силу.
Он мог бы вечно убегать от нее, лишь бы в тупик не впаяться. Как будто это он призрак, а она Пакман в мире привидений (голубые призраки, кстати, даже Пакману не давали себя сожрать). Скоро ли она потеряет терпение и примется за него? Точно с акулами плавать, но акулы-то известно чего хотят, а вот ниффины…
Моментами его разбирало кинуться прямо в ее объятия и сгореть. Ну не дурак ли?
Через полчаса Квентин сдался, сбежал домой через красную дверь и присел на край своего верстака, отдуваясь после продолжительной беготни по лестнице. Он остался цел, это плюс, но никуда не продвинулся. Неправильно он что-то делает, хоть ты тресни.
Около семи пришла Плам с кофе.
— Господи. Ты что, в кошки-мышки играл с этой нечистью?
— С Элис, — машинально поправил он. — Играл, да.
— И как оно?
— Да ничего, живой вот.
— А Элис?
— Мертва по-прежнему.
— Не хочу вмешиваться, но не бросить ли тебе это дело? Хватит уже судьбу искушать. Мне как-то не по себе в одном доме с этим… с ней.
— Я хочу хоть что-то о ней узнать.
— И что узнал на текущий момент?
— Ей нравится играть со мной. Она могла бы уже раз десять меня убить, но вот не убила же.
— Сил моих с тобой нет.
Они смотрели на красную дверь, как в телевизор или в лунку для подледного лова.
— Она, между прочим, убила моего двоюродного прадедушку Мартина — но причины у нее на то были, что да, то да. Думаешь, она еще жива, твоя Элис?
— Не знаю. Чувство такое, что жива.
— У тебя на этом сдвиг, понимаю, но постарайся все-таки смотреть на вещи в реальном масштабе. И обещай бросить, если дело окажется безнадежным.
Плам, конечно, права. И намного умней его, хотя ей всего-то двадцать один.
— Обещаю. Но не сейчас.
— Хорошо. Оставлю тебя одного.
— Я не один. Я с Элис.
Позже он попытался вызвать ее на поединок. Да, он видел, как она поборола самого Мартина Четуина, мага невиданной мощи, но это было давно. Теперь Квентин сам научился паре приемов самозащиты и снаряды тоже наловчился пускать. Человек-щит большой взрывной силы.
Элис играет с ним, но он будет драться всерьез. Нелегко это — сражаться с тем, кого любишь, но эту Элис невозможно любить.
Он вспомнил самые толстые защитные чары и присобачил к ним пару укрепляющих. Войдя в зазеркалье, он навел их шесть раз подряд, прикрывшись сразу шестью щитами, почти невидимыми. Сквозь них все виделось в розовом свете.
Будь их больше шести, это только ослабило бы защиту, притом на седьмой его уже не хватило.
Снаряды со всеми прибамбасами он приготовил загодя: тройной тяжести, бронебойные, отравленные, под напряжением.
Он не решился бы прибегнуть к такому оружию, не будь у самого дома столь надежной защиты: сквозь незащищенные стены снаряды в случае промаха прошли бы как сквозь бумагу. Не говоря уж о том, что снаряды эти выходят за рамки легальности — но раз он воюет в другом измерении, может, и обойдется.
Элис прямо-таки взмыла ему навстречу — время кормежки, видно, пришло. Он только теперь заметил, что она не касается пола ногами — просто перебирает ими, как балерина, почти шутливо. Помнишь, мол, как я ходила на этих подпорках? Конечно же, помнишь. И как я раздвигала их для тебя, тоже.
Квентин знал, что не сможет убить ее, и все-таки попытался. Пока она оставалась ниффином, других отношений между ними просто не могло быть. Свои снаряды он пустил с такой силой, что они ему чуть пальцы не оторвали. Зеленые и шипящие, они понеслись к Элис, как юркие рыбки, но футах в десяти от нее замедлили ход. Она вела себя так, будто Квентин преподнес ей подарок… ну зачем же было так тратиться. Снаряды под ее взглядом построились в линию, окружили ее талию зеленым кольцом — и брызнули во все стороны.
Два срикошетили от шестикратного щита; будь это прямым попаданием, Квентину и одного бы хватило.
Элис то ли телепортировалась, то ли мгновенно переместилась и повисла в воздухе прямо напротив него. Вид у нее впервые за все время сделался злобный, сапфировые зубы оскалились. Злится, потому что ниффинам так положено? Или она всегда такая была? Может, при обращении в ниффина ее внутренняя ярость просто сожгла защитную оболочку.
В любом случае это была Элис, живая Элис, искрящаяся энергией, светящаяся умом, гневом и юмором.
Первый щит, проткнутый двумя голубыми пальцами, сгорел мигом. Второй сердито загудел: любое существо, кроме ниффина, погибло бы сразу, прикоснувшись к нему. Квентин вычитал о нем в книге, которую не должен был открывать. Третий щит Элис, весело пошевелив пальцами, попросту убрала и прислонила к стенке, как старую картинную раму Магия вообще такого не допускает, но ниффин творит с магией все, что хочет. То же самое Элис проделала с четвертым и с пятым, вроде как со складными стульями.
Квентин, видя, чем дело пахнет, не стал дожидаться и сбежал с поля боя через красную дверь. Пусть следует за ним, если может! Она не могла. Прижавшись к открытому проему лицом и грудью, словно к стеклу, она смотрела на него одним, полностью голубым глазом.
Дразнится. Заманивает его. Приоткрытый рот был светлее лица, как на фотографическом негативе.
— Элис… Элис.
Квентин закрыл дверь. Хватит, пообщался с сумасшедшей на чердаке.
Эти их дуэли выглядели странно интимными. Не как секс, но все же. Он, ныряльщик без акваланга, погружался на огромную глубину до боли в легких и всплывал, отчаянно работая ластами, а большая голубая акула кусала его за пятки.
Каждый свой визит Квентин заносил в блокнот на спирали: где был он, где она, что они оба делали. Все происходило примерно одинаково, но записи помогали ему бороться с унынием. Еще он заметил, что Элис каждый раз старается направить его к входной двери дома, будто подначивает открыть ее.
Он, конечно, не дурак, но если она больше ничего не предложит? Эти их танцы похожи на эндшпиль особо кровавой шахматной бойни: королева гоняет по пустой доске несчастного рыцаря, из чистого садизма отказываясь объявить ему мат. Трудно понять, что у нее на уме — если там вообще что-то есть, — но ясно, что в этой игре она сильнее его. Элис, помимо всего прочего, знает его лучше, чем он сам. Всегда знала.
Ближе к полуночи, когда Плам легла спать, он снова поменял тактику. Элис хочет, чтобы он открыл входную дверь? Вот он прямиком туда и пойдет — посмотрим, что она будет делать. До сих пор не зная толком, чего ему надо, он, может быть, узнает, что нужно ей.
Он заготовил пару чар и, войдя в красную дверь, вселил в каждую комнату по своему двойнику.
Элис это не запутало, но, должно быть, сильно разгневало: не успел Квентин дойти до лестницы, она разделалась с его иллюзией так круто, точно мозги ему железной мочалкой промыла. Что теперь — дальше идти или ретироваться? В трусливой панике он, изгибаясь, как тореадор, проскочил мимо Элис и заперся в маленькой ванной на верхней площадке.
Сам себя, выходит, в ловушку загнал. Ладно, все к лучшему. Он достал из кармана маркер, взятый на всякий случай, написал поперек двери фразу на суахили и очертил без отрыва всю дверную раму, поставив хитрую завитушку в каждом углу. Простой заговор против всяческой магии: раз Элис теперь состоит целиком из нее, может подействовать.
Дверь прогнулась вовнутрь, как от взрыва гранаты, выстояла и тут же снова начала корчиться. Краска на ней вспучилась пузырями. Долго она в качестве волшебной преграды не выдержит: это, в конце концов, всего лишь дверь ванной.
В зеркале аптечки все так же вьюжило. Квентин в виде эксперимента сунул туда руку и не встретил никакого сопротивления. Портал, ясное дело. Он встал на унитаз, уперся коленом в раковину, пролез. В за-зазеркальной ванной было холодно. Квентин сполз с раковины на слякотный пол. Где он, спрашивается, теперь — еще одним миром дальше реального, одним уровнем ниже? И что ему делать, когда дверь рухнет? Можно попробовать снова проскользнуть мимо Элис и смыться, но не хочется больше уходить с пустыми руками. На этот раз ныряльщик коснется дна, даже если больше никогда не всплывет. Может, там, на глубине, не все правила соблюдаются.
Он доскользил до своей за-зазеркальной мастерской. Здесь было темно — пришлось светить собственными ладонями. Квентин прямо-таки чувствовал, как давят на него накапливающиеся слои реальности, а здешние реалии к тому же как через фотофильтр пропустили, сделав краски ярче, а линии чернее и гуще. От давления болели глаза и уши. Долго он тут не выдержит.
Да, но куда же в таком разе податься? Квентин поднял одну из оконных рам.
Улица на первый взгляд как улица, с мостовой и фонарями, вот только других домов на ней нет. Строительный проект в пустыне, замороженный из-за недостатка финансов и на глазах заметаемый холодным песком. Ночь, стужа, из фонарей вместо света льется дождь, как будто они плачут. На черном небе ни единой звезды, а плоская серебряная луна — просто зеркало, отражающее призрачную землю. Нет, Квентин не это думал увидеть. Это какой-то незавершенный набросок, недоделанная декорация.
Он закрыл окно. Красная дверь присутствовала и здесь — он открыл ее и вошел.
Теперь он явно близился к центру Третий уровень, внутренняя камера, самая маленькая матрешка — деревянный колышек со смазанными чертами, зачаток куклы. В доме Плам таких комнат не было, но он узнал ее, хотя провел в ней когда-то от силы минут пятнадцать. Толстый ковер, теплый фруктовый запах. Он перенесся на тринадцать лет назад, в бруклинский дом, куда пришел на собеседование с принстонским профессором.
Перенесся в глубины собственной памяти, в тот день, откуда все началось. Может, он все же пройдет собеседование, если задержится? Закончит нормальный колледж, получит степень магистра. Настоящая это комната или просто модель? Может, там снаружи стоит юный Квентин, приунывший еще больше обычного от ожидания под холодным дождем. И храбрый Джеймс, его друг. Петли времени затягивались в гордиев узел, и распутать их не представлялось возможным.
А вдруг это его второй шанс? Повернуть все так, будто этих тринадцати лет и не было, порвать конверт и уйти? Где-то далеко, на две реальности дальше, трещало дерево. В тот прошлый визит он открыл бар — так и сделаем. А вот и напольные часы, прямо из Кристофера Пловера. Все очевидно до предела.
Квентин открыл дверцу шкафа, и на пол хлынули блестящие золотые монеты. Как джекпот в Вегасе. Похожи на те, что ему дал Маяковский, но тут их сотни — невероятная силища. С ними он сможет сделать все, что захочет, даже Элис вернуть. Вот он и получил своего магистра.
Когда он набил карманы золотом, Элис, легка на помине, вплыла в дверь животом кверху, как выдра. Пора сваливать. Он протиснулся мимо, прошлепал через мастерскую, где снег сменился дождем, заперся в ванной. Чертить знаки не было времени; он наскоро пробормотал скоростное заклинание и вскочил на раковину. Сгустившаяся магия ожгла застрявшую в портале лодыжку. Элис маячила позади голубым пятном, двигаясь не менее быстро, но он все же успел пробежать по площадке и через красную дверь вернулся в реальный мир.
На сегодня обошлось. Она его не поймала. Квентин отдышался, упершись руками в колени, и высыпал золото на стол.
Как будто мало он читал сказок про золото эльфов, которое превращается в груду сухих листьев с восходом солнца. Так и тут: золотые стали обычными никелями. Нет, не видать ему легкой жизни. Он найдет другой способ, но для начала надо поспать.
— Квентин. — На пороге стоял Элиот в королевском наряде, точно с картины Ганса Гольбейна. — Можно подумать, ты привидение увидел, — сказал он, приветственно подняв взятый на кухне стаканчик с виски.
