ГЛАВА 18

«Об этом мы Пловеру никогда не рассказывали.

Скорое открытие портала мы иногда чувствовали заранее: день, ясный и солнечный для всех остальных, для нас заряжался грозовым электричеством. Весь мир словно скручивался, приближаясь к критической точке. Мы заговорщицки переглядывались, дергали себя за уши — это был наш условный знак — и не могли уже ни сидеть смирно, ни читать, ни делать уроки. Напряжение ослабевало, лишь когда кто-нибудь из нас исчезал.

Но иногда Филлори нас дурачило и выдергивало тебя из этого мира, когда ты вообще был не в настроении туда отправляться.

Это случилось как раз в один из таких неожиданных дней, в ленивое воскресенье, когда летнее солнце высасывает из тебя всю энергию. Мы без конца зевали, даже играть не хотелось, а прогуляться до гигантской золотой рыбки в каменном садовом пруду вовсе не представлялось возможным.

Мы с Фионой сидели в библиотеке. Это была занятная комната, в два этажа вышиной, с двумя передвижными стремянками — они хорошо бабахали, если разогнать их как следует и столкнуть, — но как библиотека практически бесполезная. Все шкафы были заперты; мы смотрели на книги сквозь решетку, как на запретный город в джунглях, но добраться до них не могли. Это относилось не только к нам, но и к взрослым: ключи давно потерялись.

От заточения каким-то образом спасся лишь каталог морских раковин, толстенный том, который я едва мог поднять — когда его открывали, корешок издавал звук вроде пистолетного выстрела. Через каждые пятьдесят страниц черно-белых фотографий попадалась одна раскрашенная, и в этих цветных ракушках нам виделось нечто особенное, волшебное, филлорийское.

В то утро мы как раз листали его. Толстые глянцевые страницы, почти резиновые на ощупь, слиплись от жары, как листья тропического растения. Мы, как всегда, спорили относительно эстетических достоинств раковин разного вида и возможной ядовитости их обитателей. Фиона собралась перевернуть страницу, надеясь, что следующая картинка будет цветная, но ее пальцы повисли в воздухе, словно книга внезапно сделалась полой. Сестра, глядя на меня, дернула себя за ухо. Страницу перевернул ветер, дующий с той стороны, из Филлори.

Портал, встроенный прямо в книгу, вполне логично открывался на морской берег. Я сразу узнал это место севернее Белого Шпиля по красивому мостику из живых камней, ведущему к соседнему островку. Глядя сверху на мелкий белый песок, мы с трудом подавляли желание на него спрыгнуть. Еще миг, и Фиона поддалась искушению, забыв про наш договор и про Мартина. Влезла на стул, потом на стол и прыгнула в книгу, как в пруд.

Но я устоял. Титаническим усилием, словно кожу с себя сдирая, оторвался от книги и побежал искать брата.

Он сидел один в пустой, ничьей комнате. Ему полагалось рисовать вазу, но он просто смотрел, как ветер треплет оконную штору. Увидев меня, он встал. Ему и без слов было ясно, зачем я пришел к нему.

Я был уверен, что портал уже закрылся, но он ждал нас — вернее, меня. Морской вид обманывал зрение, проделывая фокусы с перспективой.

Как только Мартин подошел, книга ерзнула по столу и попыталась закрыться с оскорбленным видом, как будто мы застали ее не совсем одетой. Но Мартин наставил на нее три пальца и выкрикнул фразу, которую я не понял. Должно быть, по-гномьи — там слышались фрикативные гномьи согласные. Только тогда я сообразил, что в библиотеке Белого Шпиля он не просто дулся, а изучал магию.

Книга задрожала, все еще силясь захлопнуться. Через нее с Мартином боролось все Филлори, и я ужасался, потому что любил их обоих.

Мартин схватил ее двумя руками и стал разрывать надвое — думал, должно быть, что уж тогда она не закроется. Но благодаря огромной толщине книги и крепости ее корешка он лишь раскрыл ее заново, как человек, раздирающий челюсти аллигатора. Добившись этого, он залез на стол и осторожно шагнул в дверь на странице.

Книга издала страшный стон, как будто он совершил над ней физическое насилие. Я думал, что теперь-то она закроется, но нет: проглотив этот несъедобный кусок, она утратила волю к сопротивлению.

Я, пристыженный, тоже спрыгнул на берег и оглянулся. В дверях библиотеки стояла Джейн. Мы смотрели друг на друга из разных миров, но она уже опоздала: книга, решив, что Четуинов с нее на сегодня хватит, закрылась прямо над моей головой.

Был отлив, бриз едва веял, море протянулось до горизонта, как застеленная кровать. В Филлори, на мой взгляд, было около одиннадцати утра.

Мартин уже наполовину поднялся на дюны. Он заранее обдумал, что будет делать, если попадет в Филлори, и не собирался тратить попусту заведомо ограниченное время.

— Эй! — крикнул я. — Подожди нас!

Фиона за ним не последовала: для нее эта шутка зашла слишком далеко.

— Он не в замок идет, — тихо сказала она.

— Разве? Мартин, куда ты?

— Ты тоже иди с ним, — сказала Фиона. — Кто-то должен пойти.

Мартин посмотрел на нас с гребня дюны.

— Идешь, так иди.

И я полез к нему, а Фиона осталась.

Дальше все шло не по Пловеру. Вся эта история с сэром Пятниссом в „Летучем лесу“ — чистый вымысел. На самом деле нас с Мартином было двое, и единственный свидетель — это я.

Сразу за дюнами начинался лес. Мартин шагал решительно, я с трудом за ним поспевал.

— Скажи, куда ты собрался?

— Я не вернусь назад.

— Как это?

— Не вернусь в Англию, Рупс. Ненавижу ее, и меня там все ненавидят. Если вернусь, сюда больше не попаду, сам знаешь. Ты же видел, эта книга чуть ноги мне не оттяпала. Овнам придется вышвырнуть меня силой, и без боя я им не дамся, Богом клянусь.

Спорить с ним было бесполезно. В тот момент он очень напоминал нашего отца, подолгу и со вкусом ругавшего немцев.

— Что же ты будешь делать?

— Что-нибудь. Все, что придется.

— Что все-таки?

— Хочу кое-что попробовать. Есть идея насчет обмена.

— Ну и что у тебя есть на обмен?

— Я сам! Чего бы это ни стоило, — отрезал он и спросил голосом Мартина-ребенка, которому оставалось жить чуть больше часа: — Пойдешь со мной?

— Ладно, только куда?

— Надо кое с кем повидаться. Вдруг и ты поменяться сможешь.

Оглянувшись через плечо и убедившись, что Фионы за нами нет, он начертил в воздухе квадрат. Рисунок превратился в окно, выходящее на болота, и Мартин пролез в него. Быстрота и небрежность, с которыми он это проделал, глубоко меня потрясли. Мы видели, как чародействуют филлорийские маги, но мне и в голову не приходило, что кто-то из нас может этому научиться. Мартин, должно быть, занимался магией тайно на протяжении многих месяцев, и об этой его жизни мы ничего не знали. Одна тайная жизнь внутри другой. Я прошел через окно вслед за Мартином.

— Где это мы?

— На Северном болоте. Не отставай.

Почва здесь была зыбкая, но Мартин, бесстрашный исследователь, шел по ней без опаски. Я, пытаясь идти по его следам, оступился и вымазал руку черной грязью. Ноги мы промочили очень быстро: болото засасывало их, будто на вкус пробовало. Я был одет самым неподходящим образом — хорошо еще, что обуться успел.

Четверть часа спустя я взобрался на круглый валун, твердый островок в зыбком болотном море. Впереди, за черными лужами и камышами, лежало большое озеро.

— Март, стой!

Он, помахав мне, обвел взглядом весь горизонт, молитвенно сложил перед собой руки и нырнул вниз головой в ближайшую лужу.

Вода, с виду всего-то по щиколотку, поглотила его не хуже морской пучины, поколебалась немного и снова разгладилась.

Вот когда я испугался по-настоящему.

— Март! Мартин!

Оставив туфли на камне — думаю, они и посейчас там, — я бросился к месту его исчезновения и по плечо опустил руку в воду. Дна не было. Я сделал глубокий вдох и погрузил туда голову.

Уши заложило. Я попробовал встать и ушел под воду целиком. После мгновения тошнотной невесомости я обнаружил, что лежу навзничь на чем-то мокром и ловлю воздух ртом, как рыба.

Это была изнанка болота, оборотная сторона жижи, по которой я только что брел. Сила тяжести перевернулась с ног на голову. Глядя вниз, я видел голубое филлорийское небо, вверху виднелся один только мрак: в подболотном мире стояла ночь. Передо мной, среди черной грязи и солнечных луж, высился волшебный замок из черного камня. Его башни смотрели не вверх, а вниз, как и все остальное, включая меня. Мартин умудрился отыскать поистине странное место; Филлори, конечно, страна чудес, но здесь что-то было неправильно — по-другому не могу объяснить. Место „чур не игра“, где не случаются нормальные приключения и не создаются легенды. Я предвидел, что Пловер об этом ничего не услышит и в его книги это никогда не войдет.

Я повернул бы назад, но знал, что в этом случае никогда уже не увижу брата — и то, что теперь происходит с ним, случится и со мной тоже. В мои десять лет у меня есть еще два года, максимум три. Я не хотел, чтобы игра так быстро закончилась, и решил посмотреть, что делает Мартин, следуя за ним на почтительном расстоянии. Может, он знает не только вход, но и выход.

Я встал, чувствуя легкое головокружение. Мартин, мокрый насквозь, ждал меня у дверей замка и улыбался — немного грустно, как мне показалось. Я пошел к нему, обходя лужи.

— Вот оно, — сказал он. — Точно как в книгах написано, но все видится по-другому, если смотришь своими глазами.

— Где написано? Что это, Мартин?

— А на что похоже? Замок Черный Шпиль, разумеется.

— Черный Шпиль…

Ну конечно. Точь-в-точь такой же, как Белый, только черный и в окнах темно. Белый Шпиль вверх ногами и ночью, когда мы все видим сны. Мартин стянул с себя мокрый свитер и плюхнул его на гладкие плиты.

— Но кто здесь живет?

— Не знаю. Сначала думал, что мы, только наоборот — Нитрам, Трепур и так далее. Как будет Фиона наоборот? Не соображу что-то. Думал, что нам придется сразиться с этими перевертышами не на жизнь, а на смерть, но теперь понимаю, что это совсем не так.

— Ну и слава богу. Как же тогда?

— Вот сейчас и узнаем.

Он потянул за створку больших дверей, и она бесшумно отворилась на смазанных маслом петлях. Просторный холл освещали факелы, вдоль стен стояли бледные лакеи в черных ливреях.

— Ага. — Мартин к этому времени, кажется, уже перестал бояться и держался с отчаянной бравадой. — Дома ли ваш хозяин? — спросил он, повысив голос.

Лакеи, безмолвные, как шахматные фигуры, склонили головы.

— Хорошо. Доложите ему о прибытии верховного короля с братом. Мы будем ждать его в тронном зале. Да разведите огонь в каминах, черт побери! Холодно здесь у вас.

Двое слуг удалились задом наперед — то ли из почтения к королям, то ли здесь все так ходили.

За неимением текста нам приходилось импровизировать. Филлори до сих пор был для нас веселой, с переодеваниями, игрой, но теперь Мартин затеял игру посерьезнее, двойную игру. Он пытался сохранить свое детство, как в янтаре, но для этого требовались недетские меры, грозившие лишить его последних остатков невинности. Чем он должен был стать в итоге? Не ребенок и не взрослый, утративший невинность, но не созревший — это, думаю, и называется монстром.

Я не хотел идти с ним. Хотел остаться позади и побыть еще немного ребенком, но и потерять его тоже не мог.

Мы оба знали дорогу. Я едва ноги волочил, но Мартин летел, как на праздник, как на свой день рождения. Он твердо намеревался прийти хоть к какому-нибудь финалу и весь светился от радостного волнения.

— Не нравится мне это, Март. Давай вернемся обратно.

— Иди, если хочешь, а для меня обратного пути нет. Это мой последний рубеж. Либо я нарушу правила, Рупс, либо они меня. Раз Эмбер и Амбер решили наказать меня ни за что, то и мне все равно.

— Какие правила? Не понимаю! — чуть не плача, пропищал я.

Он зашел в гардеробную у тронного зала. В замке Белый Шпиль, в верхнем мире, здесь дожидались нашей аудиенции иностранные посланники. В комнате, к счастью, горел камин и была приготовлена сухая одежда в цветах Черного Шпиля. Мартин уже снимал с себя мокрое, я не стал.

— Я расскажу тебе, как пришел к этому, — говорил он. — Меня всегда удивляло, что нас сделали королями и королевами: мы ведь дети и даже не местные жители, и ничего такого особенного в нас вроде бы нет. Но ведь оно должно быть, не так ли? То, что нельзя найти в Филлори?

— Да, наверно.

Мартин, раздевшись догола и ничуть не стесняясь, грелся перед камином — я уже много месяцев не видел его таким счастливым.

— Так что же это? Будь я проклят, если знаю. Может, наша человечность? Для меня она ничего не значит — посмотрим, какую ценность она имеет для них. Я выставил себя на продажу и нашел покупателя. Сейчас послушаем, сколько он мне предложит.

— Не пойму что-то. Ты хочешь купить себе пропуск в Филлори?

— Э нет. Я никого ни о чем не прошу. Власть, вот что мне нужно. Такая, чтобы даже Эмбер и Амбер не смогли отправить меня домой.

— Они же боги.

— Может, и я стану немного богом.

— Но если… — Я сглотнул. — Если ты продашь какую-то часть себя, ты ведь больше не будешь Мартином?

— Ну и что из этого? Что в нем хорошего, в Мартине? Все его ненавидят, и я в том числе. Лучше я стану кем-то другим. Кем угодно. Вообще никем.

Он взял из стопки на стуле сухую рубашку.

— Я как те тетины гости, которые не желают идти домой, даже когда она гасит свет. У меня и дома-то больше нет. Англия для меня мертвая зона, Руперт. Пустыня. Уж лучше я умру в раю, чем в пустыне жить.

Богатая одежда пришлась ему точно по мерке — я знал, что так будет. Серебристый жемчуг на черном бархате напоминал сахарные шарики, которыми украшают торт. Мартин выглядел, как настоящий король.

— Ладно тебе, Март, — сказал я, хотя знал по опыту, что просьбы его только бесят. — Брось это, оставь все как было!

— Перестань! — Он наставил на меня обвиняющий перст. Какие там два года разницы: Мартин овладел секретом гневаться совершенно по-взрослому. — Так, как было, уже никогда не будет! Они изменили правила, и для меня лично никаких шансов нет. — Он туго затянул пояс. — Если бы они извинились и проявили хоть немного раскаяния, тогда… может быть. Или, по крайней мере, сказали бы, почему. Но они ни за что не скажут, и поэтому я иду воевать. Как наш папа. Нельзя дарить нам Филлори, а потом отнимать. Овны сделали низость, но я паду еще ниже. Стану еще хуже их.

Он распахнул створки дверей в тронный зал.

— Март, кто здесь живет? Чей это дом?

Он вошел, я задержался на пороге. Вдоль стен зала тоже стояли лакеи, недвижные, с тяжелыми лягушачьими веками. Факелы, которым полагалось бы гореть ровно, искрили и шипели, как петарды.

— Я здесь! — воскликнул Мартин. Лица его я не видел, но чувствовал, что он упивается своим гневом, своим позором. Он, вероятно, так долго сдерживал свои чувства, что после этого даже боль доставляла ему удовольствие. — Приди же! — Он распростер руки. — У меня есть то, что тебе нужно, — приди и возьми!

Я, кажется, понял тогда, почему Эмбер и Амбер не позволяли нам жить в Филлори постоянно. Дело было не в нашем возрасте и не в наших грехах. Просто они не хотели, чтобы их знание через нас проникло в наш мир. То, что избыток счастья от жизни в Филлори для нас столь же опасен, как избыток печали, — ложь, до которой не опускались даже Эмбер и Амбер.

На самом деле Филлори, на свой лад, не уступает жестокостью реальному миру. Нет между ними никакой разницы, хотя мы все делали вид, будто есть. В нашем мире отцы уходят на войну, матери сходят с ума, типы вроде Пловера пользуются детьми, и только мы впятером из всего живого стремимся к тому, чего нет на свете, — но и Филлори нисколько не лучше, только красивее.

Тогда я не думал об этом в таких словах, но чувствовал именно так, глядя в золотые приценивающиеся глаза великого теневого овна Амбера. Это он был купцом, а Черный Шпиль — его домом.

Мартин, надо отдать ему должное, сообразил это с ходу.

— Так это ты, старый козлище? Ну что ж, товар при мне, только поиспачкался малость. Готов?

— Да. — Овен говорил спокойно и вежливо, совсем не по-амберовски. — Я готов.

— Так бери же. Забирай все, трус проклятый, и дай мне то, чего хочу я!

Я мог бы в последний раз попытаться отговорить Мартина. Силой вытащить его из этого зала. Мог бы занять его место или сразиться с богом, но ничего этого я не сделал. Просто сбежал. Пронесся сквозь пустые теневые чертоги и опомнился, лишь лежа лицом в грязи на краю Северного болота. Брата я больше так никогда и не видел. Его пропажа заняла первые полосы всех английских газет, потеснив даже военные новости. Англичане любят трагедии, особенно связанные с детьми. В Фоуи съехались сыщики не только из Пензанса, но даже из самого Лондона. Докери-хаус перевернули вверх дном от чердаков до подвалов, как и дом Пловера. Собаки-ищейки шныряли всюду, сады перекапывались, в прудах и фонтанах шарили драгами, добровольцев-легковесов спускали в заброшенные колодцы.

В результате обнаружилась масса пропавшего: велосипеды, домашние животные, ключи, разрозненные серебряные приборы, пара мелких воришек. Нашелся даже украденный когда-то фагот: воры сунули его в живую изгородь, отчаявшись, как видно, продать. Обворованный фаготист к тому времени уже умер, и полиция оставила инструмент в Докери-хаусе, как бы в виде компенсации за так и не найденного мальчика. Непредсказуемая Джейн научилась неплохо играть на нем.

Облако подозрения, нависшее над Кристофером Пловером, со временем рассеялось, как все облака. Накрывало оно и других, не слишком респектабельных, местных жителей, но за неимением улик никого так и не арестовали. Старый педик Пловер, по правде сказать, тяжело перенес исчезновение Мартина. Мы, дети, более или менее знали, где он, хотя сестрам я рассказал не все. Не выдал, что это Амбер откликнулся на предложение Мартина, — просто духу не хватило сказать. Сказал им, что с Мартином в Черный Шпиль не пошел. Взрослые, наверно, догадывались, что мы что-то от них скрываем, но по взрослой своей тупости не могли догадаться, что именно. Это был наш общий секрет, но не все мы относились одинаково к тому, что совершил Мартин.

Хелен, ярая овнианка, винила его за то, что он нарушил волю богов. Мы все понимали, что это правда, но в какой-то мере, думаю, восхищались им — я уж точно. Заключение и выполнение сделки с Амбером требовало недюжинной изобретательности и железной решимости. В Мартине было много всего намешано, и один Бог знает, кто и что он теперь, но ни глупцом, ни трусом двенадцатилетний Мартин Четуин не был.

Для нас, живущих в реальном мире, его бегство имело тяжелые последствия — что верно, то верно. Сам он в глубинах Северного болота научился, должно быть, не тревожиться о таких пустяках, и нам тоже приходилось учиться. Пропажа сына сокрушила и без того слабую психику нашей матери. Мы виделись с ней все реже, и при каждом свидании в той или иной лечебнице она упрекала нас за то, что мы скрываем от нее Мартина. Какое-то чутье подсказывало ей, совершенно правильно, что совесть у нас нечиста, и она видела врагов в родных детях.

Я не переставал искать Мартина, все чаще спрашивая себя с ходом времени, что же будет, если я вправду его найду. Но он ни разу не показался мне — почему, я так и не понял.

Шанс у него был. Наши филлорийские приключения, уже без него, большей частью описаны в „Тайном море“ и „Блуждающей дюне“. Они мне тоже по-своему дороги. Даже после всего пережитого в тот день, с наполовину разбитым сердцем, я не сказал бы Филлори „нет“.

А потом Филлори сказало „нет“ нам. В конце „Тайного моря“ мне исполнилось двенадцать, и больше меня не звали туда. Мы выбывали один за другим. Хелен и Джейн принесли оттуда коробку с волшебными пуговицами; Джейн уверяла, что они обеспечивают свободный вход в Филлори, но Хелен, считая это кощунством, где-то спрятала их и никому не выдала свой тайник. Возмущенные таким фанатизмом, мы все ополчились против нее, даже Джейн, и Четуины перестали быть единым, сплоченным племенем.

Самым странным из последствий Мартинова ухода было, возможно, то, что Пловер начал писать. Конец их отношений, какими бы они ни были, стал началом творческой карьеры соседа. В один прекрасный день Пловер преподнес нам сюрприз в виде книги: он напечатал ее за свой счет и назвал „Миром в футляре часов“. Сам и обложку нарисовал, очень мило для любителя изобразив на ней Мартина и часы.

Книга, как ни странно, мало заинтересовала нас: мы ведь уже знали ее содержание. Разве что иллюстрации нас позабавили — о гномах Пловер имел весьма сентиментальное представление. Его книги обычно называют волшебными, но нам они такими никогда не казались. Для тех, кто видел настоящее волшебство, книги о Филлори всего лишь бледная имитация. Все равно что засушенные цветы по сравнению с живыми и яркими. Пловер все упростил до предела: читая его, можно подумать, что для смелых и благородных все всегда кончается хорошо. Отличный способ для подготовки детей к взрослой жизни.

Мы, каждый сам по себе, учились обходиться без Филлори. Реальный мир, пусть и не столь фантастичный, как Филлори, тоже оказался довольно занятным. Вместо великанов и пегасов в нем водились девушки, не менее волшебные и опасные. Филлори на вкус было сладким, Земля пряной. Каждый футбольный матч, экзамен и мимолетный поцелуй успешно отодвигали Филлори в область забвения. Даже между собой мы говорили о нем все реже, все реже бывали у Пловера, и все это начинало казаться нам все менее реальным.

А тут и книги начали продаваться, и на нас пролился настоящий золотой дождь. Вслух мы об этом не говорили и даже про себя избегали произносить, но совесть шептала, что мы продали Филлори или, по крайней мере, его реальность. Свели его к детской фантазии в обмен на суммы, которые должны были перейти в нашу собственность по достижении двадцати одного года. Мне к тому времени исполнилось семнадцать. Я сдавал вступительные экзамены в оксфордский Мертон-колледж и не знал, верю ли еще в Филлори.

Но Джейн в него верила и неустанно искала спрятанные Хелен пуговицы. Когда она исчезла в возрасте тринадцати лет, я подумал, что она наконец нашла их. Меня она с собой не звала, и никто из нас не пытался за ней последовать. Больше она сюда не вернулась; могу лишь предположить, что она пошла путем Мартина.

Мы с Фионой и Хелен упоминаем о Филлори лишь в связи с нашими финансовыми делами. Не говорим о Мартине или Джейн; для нас они стали не менее фантастическими фигурами, чем Лошадка. Помимо этого нам почти не о чем говорить, и я дорого дал бы, чтобы не слышать, как Хелен с блеском в глазах и американским акцентом вещает об Иисусе. Как будто мы трое пережили крупную катастрофу, наподобие происходящих ныне бомбардировок Лондона, и всякое упоминание о прошлом подобно новому налету вражеских бомбардировщиков. Я не стал бы даже писать об этом, но то, что уже три года происходит с Британией и всем остальным миром, толкает меня на крайние меры. Невозможно предсказать, кто победит в этой войне: похоже, Германия все-таки одолеет Англию.

Но что, если нам помогут? Если Мартин узнает, что творится в реальном мире, и вернется назад? Допустим, ему все равно, но Джейн могла бы помочь — а если они оба бессильны, это могут сделать Эмбер и Амбер. Хотел бы я посмотреть, как мои давно пропавшие брат и сестра вместе с Великими Овнами пойдут на Берлин и выкурят Гитлера из бункера, как хорька — но мне уже не верится, что они придут на подмогу.

Вот почему я пишу эти строки. Моя книга задумана не только как мемуары, но и как провокация. Сейчас наша 7-я Бронедивизия, базирующаяся в ливийском Тобруке, готовится к сражению с Роммелем. Я, Руперт Четуин, король Филлори, вылетавший на грифоне против Короля-Шептуна, сломавший в единоборстве хребет Закатному Упырю, буду драться с немцами на вшивом, вонючем, устаревшем танке „Крусейдер“, который вкупе с такими же монстрами уже залил горючим половину северной Африки.

Если буду жив, отправлю рукопись домой с наказом опубликовать ее полгода спустя (при отсутствии новых указаний). Не примете назад меня и мою семью — все британские газеты напишут, что Филлори существует на самом деле. Да-да, я к вам обращаюсь, Эмбер, Амбер, Мартин и Джейн. Спасите хотя бы жену и ребенка, вашего единственного племянника — больше ни о чем не прошу. Это уж в вашей власти. На это ваши сердца должны отозваться.

Но если и этого недостаточно, предлагаю обмен. Я не упомянул о том, что из Черного Шпиля ушел не с пустыми руками. Черный Шпиль — близнец Белого; я знал, где находится сокровищница, и знал, как ее открыть. При всем моем горе и ужасе мне хватило эгоизма и злости, чтобы взять оттуда то, что я мог унести. Мартин чародей, а я нет, но и я способен отличить волшебные предметы от обыкновенных сокровищ. Из замка я вынес самое древнее и могущественное: заклинание и клинок.

Вы можете попробовать отобрать их силой, но, думаю, вы не станете. Я и так их отдам, если вы согласитесь. Эмбер, Амбер, Мартин и Джейн, заклинаю вас Богом или всем тем, что свято для вас: если вы читаете эти строки, возьмите нас к себе в Филлори. Я готов понести наказание за то, что вас предал, готов искупить свои грехи, как вы сочтете нужным, только откройте нам дверь. Я, бывший король, стану нижайшим вашим слугой, если вы откроете ее в самый последний раз. Переворачиваю эту страницу и жду».

Отправить