Глава 24

Тела Рут на берегу реки уже нет. От кремации прошлой ночью остались лишь влажная, затоптанная глина и черный прямоугольник золы. Воздух чист, свеж и неподвижен; солнечные лучи скачут по игриво журчащей воде. Со стороны водопада доносятся женский визг и смех.

При свете дня ограда выглядит уже не столь высокой, а колючая проволока поверх нее не столь внушительной. Мы с Йоханном обогнули периметр не менее дюжины раз, прежде чем услышали звон колокола, означавший окончание нашего дежурства. За это время мы обсудили – без особого, правда, интереса, – чем отличается жизнь в Швеции и Великобритании, а также как быть с провизией, запасы которой в «Эканта-ятре» подходят к концу. Когда я попыталась расспросить его о родственниках и друзьях, что остались дома, Йоханн перевел разговор на местную флору и фауну.

По окончании патрулирования он проводил меня до женского корпуса. За минувшую ночь здесь поменяли оконные занавески, которые сейчас напоминают плотные лоскутные одеяла, сшитые из кусочков ветхой одежды – думаю, дело рук Черы, – так что воздух внутри дортуара опять густой от вездесущего запаха жасмина. Свернувшись калачиком, Линна и Ал сопят по соседству в углу, а Дейзи дрыхнет в нескольких метрах поодаль.

– Йоханн, – негромко зову я, когда он уже направляется в обратный путь.

Он оглядывается.

– Чего?

– Это ты велел Дейзи порвать со мной дружбу?

– Я? С какой стати?

– Да уж не знаю. Может, она у тебя совета спросила… Мне и в кошмарном сне не привиделось бы, что она узнает про наш с Ал разговор; я просто облегчала душу, ничего плохого в виду не имела… Ты не мог бы ей это передать, а? Ну, объяснить…

Йоханн мягко вздыхает.

– Эмма, видишь теперь, до чего доводят привязанности?

С этими словами он разворачивается и идет в сторону главного корпуса.

– Привет, Эмма! Как дела?

Я вздрагиваю от неожиданности, когда меня вдруг окликает незаметно подошедший Фрэнк. Руки у него в карманах, голова набычена, куцая бороденка указывает на узкую куриную грудь.

– Ты не против, если я к тебе присоединюсь?

Тянет возразить, добавить, что мне нравится сидеть в одиночку на берегу реки, наблюдая за бесконечно текущей, вихрящейся водой, но вместо этого я киваю. В отличие от нашей четверки, он приехал сюда сам по себе и, насколько я могу судить, не обзавелся очень уж большим числом друзей. Его попытки вступить в приятельские отношения со мной можно назвать в лучшем случае неуклюжими – хотя, если на то пошло, меня при виде него просто передергивает, – но кто я такая, чтобы осуждать человека, если у него недоразвиты навыки общения?

– Да, пожалуйста, – говорю я. – Как дела?

– Ум за разум заходит.

– Вы про кремацию? – киваю я подбородком на кучку золы.

– Да… и не только.

– Понимаю, понимаю.

– Правда?

– Конечно. – Глаза у него все-таки чудноватые: как-то чересчур близко посажены, а зрачки точно черные булавочные головки; должно быть, из-за яркого света. – Я и не думала, что столкнусь с такими вещами.

– Согласен. Казалось бы, только что сидел за письменным столом, глядел в компьютер – и вдруг такое…

– Так вы, значит, компьютерами занимались? До приезда сюда?

– Ну-у… в общем, я был банкиром. В крупном городе. Да-да, знаю, знаю. – Он вскидывает обе руки, словно признает вину. – Никому не говори, ладно? А то меня отдадут на съедение маоистам.

Я усмехаюсь.

– До этого вряд ли дойдет, хотя на вашем месте я бы остерегалась проговориться Линне. Она ведь воинствующий член Социалистической рабочей партии… По крайней мере, была в универе.

– А-а, так вот откуда вы друг друга знаете…

– Ну да. Мы все четверо там и познакомились. С Дейзи я встретилась еще на ориентационном занятии. Всех первокурсников загнали в актовый зал, а когда собрание закончилось, на выходе началась такая давка, что я потеряла свою соседку по общежитию. Стою, озираюсь, и тут меня пихает в бок стильная длинноволосая блондинка и говорит: «Меня от очередей тошнит. Давай под столами пролезем? Вот там пожарный выход». Ну, мы и пролезли. А сигнализация возьми да сработай. В итоге эвакуировали все здание.

– Да-а, это как раз в духе Дейзи.

– Вы не представляете, на что она способна!

– Было бы интересно послушать как-нибудь при случае… – Он надламывает бровь. – Ну, а те двое? Линна и Ал, если не ошибаюсь?

– Линна с Дейзи ходили на одни и те же лекции по социологии, а что касается Ал, они с Линной были соседками по общежитию. Короче, они втроем быстро сдружились, а потом Дейзи познакомила их со мной.

– Угу, – понятливо кивает Фрэнк. – С тех пор вы неразлучны.

– Да как вам сказать… Живем-то все в Лондоне, однако я чаще всего встречаюсь с Дейзи. Не то что раньше.

– А что так?

– Наверное, повзрослели. Переросли друг друга. – Поверить не могу, что я все это рассказываю полнейшему незнакомцу, ведь дружба вещь очень личная, но, как ни странно, на сердце отчего-то становится легче.

– Слыхала пословицу: «Один друг навеки, другой на сезон – есть в нашей жизни на все свой резон»? Вот я порой и думаю, а что, если поактивней приглашать новых людей к себе в знакомые? – С этими словами Фрэнк чуточку придвигается ко мне.

Я тут же – и вполне демонстративно – отодвигаюсь на добрые полметра и кидаю взгляд назад. Площадка для йоги совершенно пуста, никого нет ни в огороде, ни в плодовом саду. На хоздворе, правда, вовсю блеют козы, но и возле них никто не вьется.

– Приятно было с вами пообщаться, Фрэнк, а сейчас мне надо идти. Народ, наверное, уже озадачился, куда я пропала…

– А кстати! – Он касается моего локтя. – Ты, случайно, не знаешь, где Паула? Такая рыженькая, кругленькая, ухаживает за козами?

Паула… Та самая, про которую говорили Айзек с Черой, когда я подслушивала под дверями. Черу, помнится, беспокоило, как бы та не ляпнула нам чего лишнего, а Айзек заверил ее, что после некоего детокса поводов для волнений уже не будет. Конечно, я могла бы сообщить об этом Фрэнку, но есть в нем что-то настораживающее.

– Паула? Ну да, я ее помню, хотя сегодня вроде бы не видела…

– Получается, она пропала. – Фрэнк до того цепко хватается за мое предплечье, что я даже подпрыгиваю. – Не первый день ее ищу. Нигде нет.

– Фрэнк! – Я показываю на собственную руку.

– Извини. – Он разжимает пальцы, однако и не думает отодвинуться. – Кого ни спрошу, всякий раз одно и то же: «Вы просто разминулись. Паула только что была здесь». Или: «Попробуйте заглянуть в библиотеку, она наверняка там». Ты вообще когда последний раз ее видела? Подумай хорошенько. Этой ночью она была в спальне? А утром?

– Не знаю. – Я встаю и делаю несколько шагов вспять, поближе к предполагаемой безопасности комплекса. – Сегодня вечером посмотрю повнимательней, но я уверена, что с ней всё в порядке. Наверное, она даже будет польщена, когда узна… Ай, вы что?!

Фрэнк бесцеремонно дергает меня за запястье, вынуждая припустить трусцой следом. Он размашисто шагает вдоль берега, бормоча на ходу:

– Ты должна пойти со мной. Если Паула в коммуне, она заперта в одной из тех хижин. Это единственное место, куда я еще не заглядывал.

– Да поняла я, поняла… – Я упираюсь пятками в грунт, пытаясь затормозить, однако на ногах у меня шлепки, которые всего лишь скользят по влажной глине. – Да отпустите же! Я сама пойду, не надо меня тащ…

– Э, нет, – круто разворачивается Фрэнк. – Я не слепой! Заметил, как ты пялилась на главный корпус. Удрать захотела, да? Решила, что я с приветом? Ну, признавайся, так?

– Да нет же, клянусь, я…

– А-а! На работе тоже, как зайду кофе взять, сразу вижу: стоят дурехи-секретарши, бухгалтеры всякие – и обо мне сплетничают, ржут за моей спиной. «Наш псих» – ведь вот какое прозвище придумали! Думают, я не в курсе! Но я ведь не глухой, и у меня тоже есть чувства!

– Конечно, есть! Я вас очень понимаю! – Я стараюсь не обращать внимания, до чего отчаянно у меня бьется сердце, пока я борюсь с его рукой. Вот если б удалось отжать хоть один палец, хватка ослабнет, и тогда…

– Как же, понимает она… – Фрэнк упорно тащит меня к мостику. – Нет у тебя чувств. Тех самых, настоящих, обращенных к настоящим людям. Разве я не видел, как ты нос воротила, когда я всего-то выказывал свое дружелюбие? А взять, как ты прямо стелешься перед Айзеком или Йоханном? Лишь оттого, что у них высокий рост и смазливая физиономия? Я думал, что ты не такая, Эмма, не такая… Когда ты встала на том собрании, чтобы возразить Айзеку, мне показалось, что уж с тобой-то я могу найти общий язык, что я могу тобой восхищаться… как Паулой… А после вчерашней ночи, когда ты так и заискивала перед Йоханном… Ну еще бы! Какой самец! Здоровый, высоченный… Ах, Йоханн!..

Пока он бормочет, волоча меня за собой, будто мешок с картошкой, я отчаянно озираюсь кругом в поисках хоть какого-нибудь оружия. От погребального костра осталась пара досок, но они все обгоревшие, рассыпятся в руках. Тянусь было к веткам, что нависли над головой, но пальцы хватают лишь воздух: слишком высоко.

– На помощь! – кричу я, когда мы оказываемся возле одной из хижин. – Кто-нибудь! Да помогите же!

Я валюсь на колени, весом всего тела выдергивая руку, и на четвереньках ползу обратно к мосту. Мужская длань хватает меня за шиворот футболки и вздергивает.

– Прекрати! – орет Фрэнк, стискивая меня сзади и пришпиливая обе руки к бокам. – Хватит истерить! Мне просто нужна твоя помощь!

– Спасите! – опять начинаю голосить я. – Спа… – Ладонь зажимает мне рот.

Фрэнк трется щекой о мою щеку, щетиной царапая кожу. Остро пахнет чужим потом.

– Успокойся, Эмма! Просто успокойся. Я ничего тебе не сделаю. Мне всего-то нужна твоя помощь, я ищу Паулу. – Сейчас его речь размеренна, он словно вдавливает свои слова мне в ухо. – Когда я ее найду… когда мы ее найдем… ты поможешь мне противостоять Айзеку. Он к тебе прислушается.

– М-м, – откликаюсь я. – Мммм!

– Сначала тебя надо утихомирить. – Он стягивает с меня шейный платок и наматывает его вокруг моего лица, закрывая рот. – Если так и будешь орать, они все сюда сбегутся и мы никогда не найдем Паулу. Понимаешь?

Я киваю.

– Так, теперь вставай. – Фрэнк с кряхтеньем поднимает меня на ноги. – Иди! Только без фокусов!

Он пихает меня в спину, и я поневоле делаю шаг к хижине.

– А знаешь, что мне пришло в голову? – доносится сзади пару минут спустя. – Когда я сюда приехал и увидел эти сараи? Я подумал: «Вот отличное местечко, чтобы кому-то вдуть!» А, что скажешь?

Я никак не реагирую, и он вновь меня толкает в спину.

– Они ведь только этим и занимаются, знаешь? Эти вонючие хиппи все равно что кролики. Твою Дейзи уже человек пять успели оприходовать: я же слышу, что мужики говорят. Даже та вешалка костлявая, что с ней ходит, – и та успела пару раз отметиться. Все кругом кого-то имеют. Все, кроме нас с тобой. А, Эмма? Тебе не досадно?

До хижины остается едва ли с десяток шагов. Сквозь приоткрытую дверь уже видна «массажная кровать». Я сжимаю кулаки, когда Фрэнк сильным толчком в спину валит меня на стопку одеял.

– Ты не такая, Эмма. Ты кому попало не даешь. Я сразу догадался, еще в самый первый раз, как тебя увидел. Ты другая, особенная. Как и я; ты тоже это поняла, да? Вот почему ты такая недотрога. Хочешь, чтобы я за тобой побегал. Мне так и сказали: она, мол, любит, когда…

Я бью его в лицо. Со всей силой, на какую способна. Фрэнк отшатывается, и я валюсь на него, не устояв на ногах. Бью снова, на этот раз в кадык, уже лежа сверху. Скатываюсь на пол и, прежде чем он придет в себя, спешу выскочить наружу. Бегу что есть мочи, не разбирая дороги, сквозь кусты, заросли деревьев, через мост, к водопаду, где женский смех, безопасность, спасение…

Правая нога поскальзывается, и я лечу носом в землю.

– Ах ты сука! – Фрэнк сидит поверх меня. Я отбиваюсь обеими руками, силясь угодить в его взбешенную, пунцовую морду, выцарапать крошечные глазки, порвать мокрый рот, но он перехватывает мои запястья, пришпиливает их у меня за головой и, навалившись всем весом, ищет мои губы, впивается в них чуть ли не зубами. Я что есть сил мотаю головой, однако он тут же сжимает мне подбородок словно тисками, не давая отвернуться, продавливает свой скользкий язык мне в рот. Крутит им в гортани, забирается в горло, я давлюсь, меня тянет на рвоту…

Разум словно уходит в спячку, забивается в какое-то темное место, чтобы переждать, пересидеть. Фрэнк тем временем лезет мне в пах, дергает за шорты, и мое тело – уже по собственной воле – приходит в движение. Пятки упираются в глинобитный пол, меня прогибает в пояснице – раз, другой, третий… набирая инерцию, чтобы одним мощным толчком сбросить наконец эту сволочь, – но он рычит мне в рот, а руки так и ходят по моему телу, рвут шорты за пояс, сдирают их к коленям вместе с трусами.

Он лихорадочно дышит, лоб обметало бисером пота, челюсть отвисла, в основании нижних зубов скапливается слюна.

Я уже не могу двигаться.

Весь мир превратился в чужое тело, чужое сопение и вонь.

Меня словно парализовало.

Я даже не уверена, продолжаю ли дышать. Пробую отвернуться, зажмуриться, отключиться от всего, что вот-вот произойдет, но не могу. Вообще ничего не могу сделать, только смотреть на Фрэнка, который, по-прежнему удерживая мои руки за головой, коленом раздвигает мне ноги. Сейчас изнасилует, а я ничем не могу его остановить. За стенками сарая все так же стрекочут цикады, плещется речная вода, смеются женщины у водопада – и что-то во мне умирает.

Я слышу какой-то рев, хруст, треск веток, кто-то сочно бьет по футбольному мячу, хлесткими ударами осыпает боксерскую грушу. Это длится вечность – но я уже ничего не слышу. Снисходит тишина.