Глава 12

– Объясните-ка еще разок, зачем мы этим занимаемся? – бурчит Ал, яростно помешивая густой чечевичный дал. Тот вовсю кипит, брызгаясь горячими каплями направо и налево.

– Потому что кое-кто, – Дейзи строит Линне страшные глаза, – решил подсобить общине. В пять утра, твою мать!

Все ржут, включая Линну, а я промакиваю глаза запястьем. Щиплет – сил нет, и за слезами ни черта не видно. Мы с Ал, не жалея сил, рубим лук для карри, а мешок овощей на полу и не думает уменьшаться в объеме.

С момента нашего появления в «Эканта-ятре» минуло три дня. В основном свое время мы проводим снаружи: читаем или дрыхнем в ярких гамаках, развешанных между сливовыми и ореховыми деревьями в саду, занимаемся йогой на дворике за главным корпусом или подначиваем друг дружку простоять как можно дольше под ледяным водопадом, что обрушивается на наши головы и плечи под нескончаемый визг и смех. Так что появление всамделишной работы вызвало у нас нечто вроде культурного шока.

– Неужели это все для одного только завтрака? – молящим тоном Ал обращается к Раджешу, местному шеф-повару, который чистит картошку, устроившись на деревянной табуретке. Колени у него широко раздвинуты, а необъятное брюхо усыпано очистками, будто кулич – кулинарным бисером.

– Еще бы. Вы хоть знаете, сколько надо еды, чтобы накормить тридцать человек?

Я откладываю нож и обтираю лицо подолом футболки. Кондиционера тут сроду не было, оконная рама до того разбухла, что дальше нескольких сантиметров не сдвигается, а пряные пары от супа превратили все помещение в сауну. Радж уже находился здесь, когда нас привела Шона. Объяснив, что надо делать, он сел на табуретку и взялся за картошку. С той поры и вплоть до этой минуты повар не проронил ни слова, так что звук его голоса чем-то меня успокаивает, пусть и совсем немного. Есть что-то неприятное, когда ты вроде беззаботно щебечешь с подругами, а рядом сидит некто, молча все подмечая. Тут вообще это на каждом шагу: члены общины слоняются туда-сюда, перетаскивают какие-то тюки из комнаты в комнату, моют полы, медитируют в самых неожиданных местах, зависают в дверях, не входя внутрь… С нами разговаривают крайне редко, зато постоянно наблюдают, а ушки держат на макушке. Не могу отделаться от ощущения, что они чего-то ждут.

– Вы каждый день это делаете? – спрашиваю я. – В смысле, стряпаете?

– Естественно. Это же моя работа.

– А вам никогда не хотелось потрудиться на свежем воздухе? Скажем, в огороде или в саду?

Радж разжимает пальцы, и чищенная картофелина валится в ведро у его ног; нож вяло свисает из кисти. Он поднимает на меня глаза.

– Эмма, я ведь только что сказал: это моя работа.

У корней его волос набухает капля пота и, скатившись по лбу, растворяется в густой щетинистой дуге черных бровей. Ноздри у него раздуваются, пульсируют будто в такт беззвучному ритму.

– Ой, а можно водички? – говорит Дейзи ровно в тот миг, когда я уже не в состоянии выносить его пристальный, немигающий взгляд. – Уморилась вся.

– Вон кран, – тычет он большим пальцем в сторону раковины. Отводит глаза, и с меня словно оковы спадают.

– У-уу… – морщит Дейзи носик. – А бутилированной разве не осталось?

– Нет, не осталось. – Радж отрицательно мотает головой. – Запасы подходят к концу. Рут и Гейб… они тоже члены общины… уже отправились в Покхару. Должны скоро вернуться… – Крошечный намек на усмешку появляется в уголке его рта и тут же прячется. – По идее.

Возле хижины я прячу зевок, прикрываясь ладонью. Мы только-только хотели разобраться по спальным мешкам и отключиться после этого наряда на кухню, когда в дортуар вплыла Чера и уведомила: специально для нас в знак благодарности подготовили массаж. Ну, от такого никто не откажется, тем более когда ты валишься с ног, так что мы с Ал и Дейзи поползли наружу, хотя Линна, поразмыслив, решила остаться на лекцию, которую должен был читать Айзек. Что-то такое насчет детоксикации разума. Ал, узнав об этом, только головой покрутила: «Чокнутая…»

– Привет, Эмма, – говорит Кейн, когда я дергаю деревянную дверь на себя и ступаю внутрь. Впрочем, тут и ступать-то особо некуда: вся площадь метра два на полтора. Царство сплошной белизны: и пол, и потолок, и стены; даже одеяла в центре, сложенные узенькой горкой, напоминая постель, – и те белые. Не говоря уже про одинокую свечу, горящую на донышке перевернутого ведра в углу. Впрочем, нашлись две вещи не вполне белые. Это металлические кольца, ввернутые в балки. Похоже, меня сейчас отмассируют в бывшем козлятнике или вроде того.

Напротив стоит Кейн; ноги уверенно расставлены, руки скрещены на широченной груди; лицо наполовину скрыто тенью.

– Входи же, смелее. Закрой дверь и присаживайся. – Он жестом показывает на одеяла.

Я повинуюсь, хотя дверную створку оставляю приоткрытой. Воздух загустел от аромата жасминовых курений. Терпкость проникает мне в глотку, обволакивает язык. Я настороженно слежу за Кейном, пока сам он устраивается напротив, усевшись в позу полулотоса.

– Ну, здравствуй. Я Кейн, – протягивает он мясистую ладонь. Кейн ненамного выше меня, да и помоложе будет годика на два, однако бритая налысо голова и мощный торс делают его в этой обстановке настоящим великаном и хозяином положения.

– Эмма.

Пока я трясу ему руку, Кейн широко улыбается. Тяжелые надбровные дуги идут вверх, по обеим сторонам рта возникают ямочки, и всё беспокойство, что придется делить столь крохотное пространство с полнейшим незнакомцем, из меня улетучивается.

– Скажи, Эмма, тебе уже доводилось принимать сеансы рефлексологического массажа?

Когда я мотаю головой, он объясняет, что все части человеческого организма связаны со ступнями и что если где-то есть «закупорка», он сможет это выявить.

– Я помог многим людям, – продолжает Кейн. – Ко мне приходили и с кожными недугами, и с поясничными болями, и с депрессией, и с расстройствами пищеварения; так вот, после курса терапии я все это снимал. Правда-правда. Взгляни-ка. – Он пускает мне по полу какую-то тетрадь. – Книга отзывов от тех, кого я поставил на ноги. Почитай.

Я ворошу страницы; в глаза бросаются слова «значительное улучшение», «словно заново родилась», «волшебство», «излечилась»… Я уже готова рассказать ему про мои панические приступы, как он вскидывает ладонь.

– Нет-нет, ничего не говори; я сам все пойму, когда займусь твоими ступнями. Ложись, Эмма, сбрось шлепанцы, а я начну с омовения.

Я закрываю глаза и стараюсь расслабиться, пока Кейн обтирает мне ступни чем-то вроде холодного влажного полотенца, после чего берется за масло. Мне боязно и приятно одновременно. Боязно оттого, что Кейн может взаправду нащупать причину моих приступов, зато мысль, что вот нашелся наконец некто, способный с ними совладать, заполняет меня радостным предвкушением. Именно таким мне и представлялось наше путешествие в Непал, когда Линна впервые закинула эту идейку: холистическая терапия, массажики, релаксация… а вовсе не вставания засветло, чистка картошки и пристальные взгляды молчаливых незнакомцев.

– Ты добрая. – Я вздрагиваю от голоса Кейна и распахиваю глаза. Он по-прежнему находится в изножье; стоит на коленях и большими пальцами разминает мне своды стоп. – Заботливая, хотя порой тебе и кажется, что кое-кто принимает это как должное. – Я хочу ответить, но он мотает головой. – Нет-нет, сейчас тебе разговаривать нельзя… Ты несешь в себе массу боли и ни с кем ею не делишься, – продолжает он, переходя на основания пальцев. – Считаешь, что заслужила подобную муку, но на самом деле, Эмма, ты должна самой себе простить прошлые грехи.

Мне хочется заявить ему, ты-де ошибся адресом, однако язык будто прилип к гортани. Меня буквально раздавило, сколь многое он сумел обо мне узнать. Сил осталось только на дыхание.

– Ну вот. – В голеностопном суставе он сначала крутит мою левую ногу, затем то же самое проделывает с правой. – Теперь посмотрим, что с тобой не так физически. Когда заболит, скажешь. Бояться не надо, это всего лишь означает, что есть «закупорка», которую надо прочистить… Что, здесь болит?

У меня по лицу бежит одинокая слеза, когда он всерьез принимается прощупывать правую ступню, хотя плач мой вызван вовсе не болью.

Я мотаю головой: «Нет, не болит».

– А тут? – Его пальцы съезжают ближе к пятке, но там вообще почти ничего не чувствуется, так что я вновь отвечаю молчаливым «нет».

– Ну, а здесь? – Он перебирается на щиколотку.

– Нет.

– Здесь?

– Нет.

Кейн шумно фыркает, и первым делом мне приходит в голову мысль, что я как-то промахиваюсь. Как-то не так отвечаю. И кстати, почему вообще нет боли?

– Здесь?

Из меня вырывается вопль, когда его палец находит чувствительное местечко на лодыжке. Ага, поторопилась я с выводами…

– Диабетики были в семье, да?

Я изумленно киваю.

– Ну, а тут? – Кейн прокручивает мою икру между ладонями. – Легочные проблемы?

Я вновь киваю. Может, он просто догадался, что во время панических приступов мне трудно дышать?

– А тут? – Его пальцы впиваются в мясистую часть под правой плюсной. – Что-то с пищеварением! – триумфально заявляет он, пока я болезненно морщусь при повторном нажатии на ту же точку. – Понос. Пища через тебя, можно сказать, проскакивает навылет.

– Э-э… не совсем.

– Уверена? Потому как здесь точно есть припухлость.

– Ну-у… не знаю… иногда бывает.

– Как насчет кожных недугов? Немножечко экземы, да? Псориазик?

Я пожимаю плечами. Не хочется говорить «нет». Человек же старается.

– Ладно, разберемся, – продолжает он разминать болезненное место. – При двух сеансах в неделю я тебя быстро поставлю на ноги… Так, теперь все скидывай до трусов, приступим к массажу. Возьми вон там полотенце, ложись на живот и прикройся, а я пока отвернусь. Скажешь, когда будешь готова.

Он поворачивается спиной, сунув руки глубоко в карманы. Вопрос: мне это все надо? Одно дело, когда тобой занимается массажистка где-нибудь в спа или салоне красоты, и совсем-совсем другое – позволять первому встречному мужику тебя массировать… Кейн откашливается, прочищая глотку. Вообще-то, при желании я могла бы просто собрать свои вещи и уйти. Он и опомниться не успеет, как я буду уже в доме. Я бросаю взгляд на дверь, откуда просачивается солнечный свет на мою импровизированную постель, затем стягиваю футболку, шорты и плюхаюсь на живот. Полотенцем прикрываю трусы.

– Ну, готова? – спрашивает Кейн.

– Готова, – говорю я.

Массаж подходит к концу, и сквозняк через приоткрытую дверь щекочет мне затылок. Конечности неподъемные, мысли путаются, спотыкаясь на краю сознания, пока я сражаюсь с дремой. Еле-еле разлепляю губы, чтобы спросить, все ли закончилось и можно ли уходить. Тяжесть во мне такая, что даже веки не поднимаются.

– Тс-с… – Кейн вновь кладет руки мне на плечи, вжимая в них основания своих ладоней, после чего делает вращательные движения, скользя по намасленной коже и разминая большими пальцами твердые участки. Мышцы, которые поначалу едва ли не бренчали, как струны, начинают потихоньку расслабляться, сбрасывать многомесячное напряжение – и я не могу сдержать облегченный стон.

Хочется, чтобы он поработал над моей шеей, измученной четырьмя ночами сна на убитом матрасе, но его руки продолжают оставаться на спине – скользя, выглаживая, выщупывая, порхая на плечах. Сейчас его прикосновения много мягче, кончики пальцев едва касаются моего тела; вдоль позвоночника пробегает сладкая дрожь. Ощущение прямо-таки чувственное, будто меня ласкают, а не массируют, однако я не протестую. Напротив, хочется, чтобы он не останавливался, хорошенько расправлял мои узловатые мышцы.

Ладони Кейна съезжают к основанию спины, пальцы стискивают мне бедра, потом перемещаются к талии, и я судорожно глотаю воздух, когда он с обеих сторон задевает грудь, ведя руки обратно к плечам. Я вся вдруг поджимаюсь, даже волосы на затылке, кажется, встают дыбом в предчувствии, куда его пальцы полезут дальше.

– Ш-шшш… – Его руки не уходят с моих плеч; большие пальцы по-прежнему разминают отверделости над ключицами, и я вновь заставляю себя расслабиться. Это произошло случайно. Он не хотел. Я чересчур мнительна.

Его руки вновь съезжают вниз по бокам и замирают на миг, достигнув груди. Пальцы задевают мне соски.

– Кейн! – Дернувшись, я разворачиваюсь на бок, одной рукой прикрывая грудь, но вижу не Кейна. Поверх меня сидит совсем другой мужчина.

– Эмма, что с тобой? – Айзек оседает на пятки и дарит мне улыбку.

– Ничего. – Я хватаю одежду. – Где Кейн?

– Он понадобился в другом месте и отошел. А ты смотрелась такой умиротворенной, что я не рискнул нарушать твой покой. Просто подумал, что ты не станешь возражать, если я его подменю…

Не стану возражать? Он что, издевается? Не могу сказать, чтобы у меня была масса массажных сеансов, однако даже мне известно, что массажисты-профессионалы никогда не передают своих клиентов без их согласия, не говоря уже про троганье в разных там местах. И вообще, следовало прислушаться к собственному чутью и настоять на массажистке.

– Мне надо идти. – Улыбка не покидает физиономию Айзека, пока я выбираюсь из-под него и пячусь к двери, прикрываясь ворохом одежды. – Мне надо идти.

Кто-то хватает меня за руку, едва я захлопываю за собой дверь хижины.

– Нет, ты слышишь? – дергает меня Ал, показывая в сторону реки, точнее, на третий по счету сарай.

Я, в свою очередь, без лишних слов увлекаю ее за собой, припустив к плодовому саду. Ал в полнейшем недоумении, но охотно подчиняется; я несусь босиком, обдирая ступни на камешках. Достигнув наконец наших облюбованных гамаков, я разворачиваюсь к ней спиной, надеваю лифчик, футболку и шорты, ни на миг не спуская глаз с хижины номер один.

– Дейзи дорвалась до секса, – говорит Ал, кивая на третий домик, когда я вновь разворачиваюсь к ней лицом. – С Йоханном, тем самым длинноволосым шведом.

Я лично слышу лишь стрекот цикад, чириканье птах и буханье собственного сердца в ушах; по прошествии какого-то времени до меня наконец долетают иные звуки. Мужское кряхтенье и женское повизгивание. Это мне знакомо. Уже довелось однажды слышать, а именно шесть лет тому назад. После ночной попойки я проснулась на диване и обнаружила у себя в спальне Дейзи, причем не одну, а с тем парнем, которого я себе присмотрела.

– Ал, – говорю я, – мне надо кое-что тебе рассказать про массаж. Сначала мне его делал Кейн, но потом… – Она оборачивается, и я вижу залитые слезами глаза. – Ал, что случилось?!

Она ладонью обтирает лицо, трясет головой, однако слезы не унимаются.

– Да говори же! – дергаю я ее за руку. – Ну?

– Ты… – Она откашливается, затем делает глубокий вздох. – Ты ничего странного не заметила в его словах? Кейн тебе не говорил про людей, которых ты потеряла?

– «Потеряла»?.. В каком смысле?

– Зато Айсис знает про Томми… Эмма, она назвала его имя! – Ал выдергивает руку, запускает обе пятерни себе в волосы, делает пару шагов в сторону главного корпуса и вдруг резко оборачивается. – Она делала мне японский рэйки… это когда исцеляют наложением ладоней на лицо… так вот, глаза у меня были закрыты, и я чувствовала что-то теплое и мятное у нее на руках, и тут она называет его имя! Представляешь? Говорит, «ты потеряла своего брата Томми».

– Быть не может…

Ее брат погиб в мотоциклетной аварии, когда ему было восемнадцать, а ей – пятнадцать. Случилось это на следующий день после того, как Ал сказала родителям, что ее отстранили от школьных занятий. За драку: она ударила в лицо одноклассницу, которая распускала слухи, будто Ал – грязная лесбиянка, любящая подсматривать за девочками в раздевалке. Отец напрочь отказался обсуждать эту тему, а мать ударилась в слезы, обвиняя всех и вся: начиная от ибупрофена, который принимала во время беременности, и заканчивая тем фактом, что они разрешали Ал возиться с игрушками брата. Ал не выдержала, собрала вещи и села на автобус. Томми, вернувшись с работы, увидел записку, которую она оставила на кухне, и бросился за сестрой. На перекрестке его сбила машина. Очевидцы утверждали, что он значительно превысил разрешенную скорость и что сидевшая за рулем автомобилистка заметила его слишком поздно.

– Эмма, я серьезно. Она все-все про него знает. Знает про мотоцикл. Про наш возраст в то время. Про его последние слова и ту ссору между родителями, когда они спорили, одобрил бы Томми донорство своих органов. Она все знает…

– Верится с трудом. Может, ты это обсуждала здесь с Линной или Дейзи? А она взяла и подслушала…

– Нет. Ни разу и ни с кем. Ни разу… А про его последние слова вообще, можно сказать, знаю только я да родители.

– Значит, кто-то еще ей рассказал.

– Кто? Я никому об этом не говорила, кроме вас троих… А потом Айсис заявила, дескать, если сумеешь избавиться от всех своих земных привязанностей, то внутри тебя откроется канал, через который можно выйти на мир духов и… и… – Ал стискивает виски и мотает головой, будто хочет вытрясти мысли. – Ты знаешь, что она мне сказала? Будто он с нами, прямо в той комнате! И давай повторять его последние слова вновь, и вновь, и вновь!.. Нет, Эмма, я здесь больше не могу. Не для того я сюда приехала. На черта мне эта хрень? Чтобы спятить?!

Я ловлю Ал и глажу ее вздрагивающие плечи, когда она бросается мне на шею. В ближайшей хижине распахивается дверь, оттуда, помаргивая на солнце, выходит Айсис. Она ловит мой взгляд и улыбается. В отличие от меня.