Книга: Как санкции ударят по России
Назад: Как изменилась Россия за полгода после Крыма
Дальше: Одержимые «сверхдержавностью»

Одержимые сверхдержавностью

Главное противостояние XXI века: с кем быть России?

(2013)
Ha следующий, 2014 год приходятся два значимых юбилея — 100-летие начала Первой мировой войны в 25-летие фактического завершения войны, традиционно называемой «холодной». Первое событие стало «началом конца» эпохи европейского доминирования в глобальной экономике и политике; второе поставило точку в истории биполярного мира. Итоги как Первой мировой, так и «холодной» войн не были приняты проигравшими — и в одном из случаев мир был вскоре ввергнут еще в один конфликт, ставший самым жестоким в истории человечества. Сегодня, через четверть века после окончания «холодной войны», все чаще звучат слова о конце обусловленного ее итогами «однополярного момента» — что, помимо прочего, означает создание предпосылок нового глобального противостояния.
Недовольство многих крупных держав — и в первую очередь проигравшей «холодную войну» России — американским доминированием объяснимо. Как в свое время писал Г. Киссинджер, «сам статус доминирующей державы по сути автоматически порождает стремление иных государств обрести большие права при принятии своих решений и относительно принизить позиции сильнейшего» (Киссинджер, Генри. Нужна ли Америке внешняя политика? Москва: Ладомир, 2002, с. 325–326). Поэтому «возвращение истории» можно было предвидеть не во второй половине 2000-х (см.: Kagan, Robert. The Return of History and the End of Dreams, NewYork: Alfred A. Knopf, 2008), a уже в середине 1990-x. Совершенно очевидно, что мир вступил в эпоху поиска нового баланса — и что эта эпоха будет скорее всего эпохой нестабильности (как в том случае, если нынешний гегемон даст событиям развиваться по их внутренней логике, так и в том, если противоречия между сверхдержавами перерастут в открытый конфликт). Именно поэтому идея возрождения многополярности всегда казалась мне опасной (см.: Иноземцев Владислав. «Мечты о многополюсном мире» // Независимая газета, 18 сентября 2008 г., с. 10), а путь к ее утверждению — тернистым и малопредсказуемым.
Россия, чье влияние в мире сократилось в 1990-е годы сильнее любой иной страны, имеет хорошие поводы быть самым активным противником американской гегемонии. Однако поводы — это не всегда причины. Мне сложно назвать те шаги американских властей за последние 20 лет, которые принесли бы нашей стране существенный вред. B 1990-е годы американская экономическая политика обеспечила США подъем, который фактически вытянул мир из кризиса 1997/98 годов. B начале 2000-х вторжение в Ирак, как бы оно ни уязвило наш политический класс, привело к дестабилизации на Ближнем Востоке и запустило рост цен на нефть, которому Россия обязана своему «вставанию с колен». Нынешняя реакция США на кризис 2008/09 годов поддерживает на плаву всю мировую экономику, сырьевым придатком которой Россия стала по своей собственной, а не чьей-то иной, воле.
Более того; даже наличие причин быть недовольными ролью Америки в мире не дает основания оказываться пионером антиамериканизма, если для такой позиции нет материальных оснований. A их, увы и ах, нет. Да, доля США в мировой экономике снизилась за последние 50 лет с 37,7 до 25,4 %. Но доля СССР/России упала еще сильнее — с 6,9 до 2,2 %. Можно сколь угодно долго рассуждать о американском упадке, но что-то подсказывает мне, что Ч. Краутхаммер был прав, когда в 1991 году написал, что «если бы Римская империя рушилась теми же темпами, какими сдает свои позиции Америка, вы бы, скорее всего, читали эту колонку по-латыни» (Krauthammer, Charles. «Bless Our Pax Americana» //Washington Post, Ί 991, March 22, p. A25). Россия не имеет сегодня союзников, которые готовы за ней пойти (по случаю купленные Белоруссия и Украина — не в счет); идеологии, которая казалась бы кому-то не то чтобы приемлемой, но даже понятной; технологий и интеллекта, которые могли бы сделать ее полюсом глобального экономического роста. При этом она расположена в окружении двух других гигантов, между которыми никакие новые «центры силы» возникнуть не могут.
Но и это не самое важное. Более принципиальным мне кажется иной момент. Сегодня впервые в истории формируются контуры противостояния между европейскими и неевропейскими державами. Начиная с 1701 года, когда была развязана Война за испанское наследство, которую многие историки не без основания называют первой мировой войной (см.: Davies, Norman. Europe: A History, NewYork: HarperCollins, 1998, р. 625), и вплоть до конца советско-американского противостояния, сторонами радикальных конфликтов становились либо только западноевропейские страны, либо западноевропейские страны и Россия (как в наполеоновских войнах и в войну 1914–1918 годов), либо они и Соединенные Штаты (как в 1914–1918 и 1940–1945 годах), либо Советский Союз и США — но противостояние этих двух выходящих за пределы европейского континента держав войной так и не обернулось. B XXI столетии главным оппонентом Америки становится Китай — и это способно изменить характер и ход нового глобального конфликта.
Я оставлю более серьезным специалистам по конфликтологии и истории вопрос о том, насколько сам по себе этот факт может сказаться на событиях ближайшего времени — мне хотелось бы сосредоточиться на более прозаической проблеме. Ha протяжении последних 500 лет Россия не состояла в союзах, в которых она не играла бы доминирующей роли. Начиная с Семилетней войны, она была главным движителем любых коалиций в Европе. Именно она положила конец притязанием Фридриха II, сыграла решающую роль в победе над Наполеоном, до октября 1917 года несла основное бремя в войне против кайзеровской Германии. B годы Второй мировой войны Советский Союз может быть и был экономически слабее Соединенных Штатов, но он несомненно внес самый весомый вклад в победу антигитлеровской коалиции, да и подвергся атаке со стороны Германии до того, как Америка вступила в войну. B случае развертывания противостояния между США и Китаем Россия, если займет одну из сторон, в любом случае окажется не на ведущей роли — и это будет для страны совершенно новым состоянием: ведь мы всегда привыкли спрашивать себя: «Кто с нами?», но никогда не пытались выяснить: «С кем мы?».
B такой ситуации стоит со всей серьезностью задаться вопросом: если противоречия между Соединенными Штатами и Китаем углубятся (а все чаще высказываются мнения не только о том, что они неизбежно углубятся, но и о том, что Китай сегодня в отношении США повторяет движения Германии в отношении Англии в 1909–1913 годах — см.: Luttwak, Edward. The Rise of China vs. the Logic of Strategy, Cambridge (Ma.), London: The Belknap Press of Harvard University Press, 2012), какую позицию стоит занять Москве? Следует ли и далее убеждать себя в выгодности участия на вторых ролях в ШОС и развивать конфронтацию с Америкой, или пересмотреть свои позиции?
Сегодня Китай является второй в мире военной державой после США по всем позициям, кроме стратегических ядерных сил. Его военные расходы в 2012 году составили $166,1 млрд. и выросли с 2000 года в 7,5 раз (по данным SIPRI: http://portal.sipri.org/publications/pages/expenditures/country-search, сайт посещен 22 декабря 2013 года); американские составили $680,4 млрд. и выросли за тот же период в 2,3 раза (рассчитано по: Economic Report of the President 2013, Washington (DC): United States Government Printing Office, 2013, table B-80, p. 419). Если процесс будет продолжаться теми же темпами, расходы двух стран сравняются через 12 лет. Имея Россию в союзниках, Китай будет обладать самой мощной военной машиной в мире еще раньше. Судя по его последним демаршам, Китай не остановится в притязаниях на то, чтобы в ближайшем будущем стать главной военной державой в Азии. Уже сейчас KHP имеет военные соглашения с Пакистаном, Мьянмой, Бангладеш, Шри Ланкой, Мадагаскаром и даже с Сейшелами, Мальдивами и Маврикием, а его воинские контингенты присутствуют в регионе от Мьянмы до Судана, что вызывает растущую обеспокоенность Индии и Японии (см.: Emmott, Bill. Rivals. How the Power Struggle between China, India and Japan Will Shape Our Next Decade, NewYork, London: Harcourt Brace, 2008, pp. 59–61). Несомненно, что Соединенные Штаты предпримут все от них зависящее для того, чтобы не допустить превращения Китая в соперничающую с Америкой морскую державу на Тихом океане и будут наращивать военно-политическое сотрудничество с Японией, Южной Кореей, Филиппинами, Индией и другими своими потенциальными союзниками в тихоокеанском регионе.
Ha мой взгляд, наступает подходящее время для того, чтобы без лишних эмоций оценить плюсы и минусы от того или иного позиционирования России в Азии. Важнейшими предпосылками для такого осмысления я назвал бы два обстоятельства.
C одной стороны, нужно скрупулезно, и не впадая в следование разного рода идеологиям, проинвентаризировать представления о «закате» Соединенных Штатов, которые мы так любим повторять и тиражировать. Как совершенно справедливо отмечает в свой новой книги Й. Йоффе, сейчас мир переживает уже пятый приступ шизофренического обострения пересудов об американском упадке: первый фиксировался после запуска CCCP первого спутника, второй — в годы вьетнамской войны, третий — в конце 1980-х на фоне стремительного подъема Японии, четвертый — в начале 2000-х из-за невозможности Америки утвердить свое имперское величие в новых войнах за рубежом (см.: Joffe, Josef.The Myth of America's Decline, New York, London: W.W.Norton & Co., 2014, pp. 3-32). Сейчас принято говорить о бесконечных долгах США, о кризисе их экономике и росте Китая. Но стоит вспомнить, что с тех пор как делались предыдущие пророчества, CCCP рухнул; меньшинства были успешно интегрированы в американское общество; Япония давно перестала претендовать на первый номер в мировой экономической иерархии — да и экономический рост у американских «неудачников» в IV квартале 2013 года составил 4,1 %, а у «успешной» России — менее 1 %. Ha протяжении более двухсот лет Америка демонстрирует чудеса приспособления к постоянно изменяющимся условиям — и, судя по тому, как умело она использует преимущества глобализации, ее ресурс не исчерпан. Политический союз против нее с Китаем сегодня напоминал бы экономический альянс CCCP с Японией в середине 1980-х годов — и тот и другой не помогли бы союзникам добиться доминирования в той или иной сфере. Я не говорю о том, что экономический рост KHP может замедлиться по мере появления в стране широкого среднего класса или вообще обратиться вспять в случае начала крупного кризиса перегруженных долгами государственных предприятий — пока речь идет только о том, что Америка далеко не исчерпала своих возможностей ни в одной из существенно важных сфер.
C другой стороны, нужно понять потенциальные выгоды сотрудничества с каждым из соперников. Соединенные Штаты, как и их союзники в Европе, а также Япония — постиндустриальные экономики, заинтересованные в том числе и в аутсорсинге своего промышленного производства. По мере роста напряженности в отношениях с Китаем у них может возникнуть потребность в релокации производства. Россия с ее гигантскими ресурсами и явной потребностью, во-первых, в современной индустриализации, и, во-вторых, в развитии сибирского и дальневосточного регионов — лучший кандидат на подобную роль. Напротив, Китай уже сегодня — главная в промышленном отношении экономика мира, и создавать себе конкурента в лице России ей ни к чему. Именно поэтому китайцы стремятся приобретать в России только сырье, сокращать импорт из нашей страны готовой продукции и не инвестировать в производственные мощности на территории Российской Федерации. Можно и дальше умиляться росту нашего товарооборота с KHP (с 2000 по 2013 год он увеличился с $6,2 до $91,3 млрд.), но не стоит забывать при этом, что положительное сальдо в торговле России с KHP в $4,3 млрд. за эти годы сменилось отрицательным в $16,3 млрд. Ориентируясь на Китай, мы обрекаем себя на роль сырьевого придатка уже не Европы, а Азии — и к тому же получаем союз с державой, которая и дальше будет утверждать свои интересы в критически важном для России центрально-азиатском регионе. Даже если я был сторонником прочного союза немедократической России с авторитарным Китаем и убежденным противником американской гегемонии, я не понимаю, какие экономические выгоды наша страна может извлечь из политического альянса с КНР. Практика показывает, что наращивание объемов товарооборота и перенос производств на более дешевый китайский рынок прекрасно удается и странам, совершенно не склонным идти с Пекином даже на углубленный политический диалог.
Вряд ли можно сомневаться в том, что по мере нарастания противоречий между США и Китаем Россия получит уникальную возможность улучшить свои позиции на Тихом океане именно через выстраивание отношений с Соединенными Штатами и их союзниками. Сегодня тихоокеанский регион характеризуется относительным балансом между его восточным и западным берегами. Если суммировать ВВП по ППС всех стран, омываемых Тихим океаном, то на Азию придется 48,6 %, на обе Америки и Австралию с Новой Зеландией — 46,1 %, а на Россию (которая все же является скорее европейской, чем азиатской, страной) — 5,3 % (подробнее см.: Kuznetsova, Ekaterina and Inozemtsev, Vladislav. «Russia's Pacific Destiny» //The American Interest, 2013, November — December, vol. IX, no. 2, pp. 67–73). Перевес Азии неочевиден — a уж доминирование Китая (если учесть экономическую и технологическую мощь Японии и Кореи) — тем более. B условиях такого баланса роль России для стран европейской культурной традиции особенно велика — что, вероятнее всего, может обусловить и цену, которую они готовы будут заплатить за обретение такого стратегического союзника. По сути дела, в новом геополитическом противостоянии XXI века должен будет дан ответ на вопрос: с кем Россия — с Азией против Америки и Европы, или с Америкой против Азии. И этот вопрос представляется мне самым существенным для нашей страны в этом столетии.
Проблема ориентации России в отношениях с Китаем или Соединенными Штатами особенно важна потому, что она сегодня отражает «старый как мир» геополитический спор между сторонниками «континентального» и «океанического» подходов.
Ориентация на Китай означает на деле ориентацию не на восток, а скорее на юг (так как на восток от России лежит как раз Тихий океан и находящиеся за ним Канада, Соединенные Штаты и Мексика [а чуть ближе — Япония]). Такая ориентация будет предполагать, что в сознании нашей политической элиты возобладают идеи «евразийства», и мы посвятим десятилетия поиску у российской государственности азиатских корней, потратив десятки, если не сотни миллиардов долларов на финансовую поддержку несостоявшихся государств южной части постсоветского пространства. Ориентация на юг укрепит нашу вассальную зависимость от Китая, так как Россия в лучшем случае окажется поставщиком сырья для китайских предприятий, а если очень повезет — еще и транзитером их продукции на европейские рынки, но не более. Покажите мне хотя бы одно высокотехнологичное предприятие, построенное в России с участием китайского капитала, и я, быть может, изменю свою позицию. Особо стоит отметить, что ориентация на юг уводит Россию от ее естественного преимущества — выхода к двум основным океанам, Атлантическому и Тихому. По сути, сегодня подобными возможностями обладают только США — и в мире, где 52 % глобального валового продукта производится на расстоянии не более 100 миль от морского побережья, считать Богом забытые Киргизию и Таджикистан серьезными активами по крайней мере странно. Союз с Китаем, таким образом, предполагает «самозакапывание» России в евразийском «хартленде» вместо максимально расширения «окон» в мир — как на Западе, так и на Востоке.
Напротив, ориентация на Соединенные Штаты, и, в более широком смысле, на Запад открывает перед Россией совершенно новые перспективы. B случае создания прочного союза между Россией, США и Японией возникает своего рода северотихоокеанский альянс, по мощи и возможностям сопоставимый с североатлантическим. Россия обеспечивает инвесторов для развития своих восточных территорий, совместно с союзниками контролирует столь дорогой нашим политикам Северный транзитный коридор, наращивает взаимодействие с Североамериканской зоной свободной торговли. Более того — возникает перспектива дальнейшего союза с европейскими партнерами Соединенных Штатов, и в этом случае появляется уже не зона благоденствия от Нормандии до Владивостока, а своего рода «Северный альянс», который будет обладать подавляющим преимуществом над «мировым югом» по всем параметрам — от стратегических ядерных сил до технологий, финансовых резервов и запасов сырья. По сути, Россия в данном случае получает возможность на равных войти — и даже быть приглашенной, а не навязавшейся — в клуб самых развитых стран мира, стран, обладающих общей с ней культурной традицией. Европа в такой ситуации воссоединится с обеими своими «окраинами»: российской и американской. Новый блок будет обладать несомненным иммунитетом к любым посягательствам извне.
Конечно, сегодня крайне сложно предсказать, чем обернутся раскладываемые ныне политические пасьянсы через двадцать или тридцать лет — но, если уж мы начали с воспоминаний о богатом на конфликты XX веке, стоит провести еще одну аналогию.
C начала 1920-х годов в Европе складывалась ситуация, во многом схожая стой, которую мы наблюдаем сегодня уже в мировом масштабе. Две великих державы — Германия и Советская Россия — вышли из войны с наибольшими потерями и в значительной мере изолированными от остального мира. C момента их первого договора в Рапалло они стали друг для друга «естественными союзниками». Сколько было сказано добрых слов в адрес друг друга и сколько желчи вылито на гнусных британских и американских империалистов! B Москве коммунистические лидеры прямо заявляли о том, что фашизм, как и коммунизм — это идеология, а «идеология не может быть ни побеждена, ни запрещена». B Берлине нацисты согласовывали с русскими свои планы раздела Польши, а потом обе армии братались на новых границах. И все это в той или иной мере делалось потому, что Британская империя оставалась главной политической силой тогдашнего мира, а Соединенные Штаты — экономической сверхдержавой. Чем все закончилось, хорошо известно. Когда иллюзии от успехов «мирного возвышения» окончательно застили Гитлеру глаза, началась война, в которой Советский Союз оказался союзником двух капиталистических стран, в отношении которых совсем незадолго до того испытывал непримиримую классовую ненависть. Мораль проста: можно принимать «европейские ценности» или нет; можно быть сторонником либеральной демократии или относиться к ней со скепсисом; можно восхищаться «духовностью» или обличать забывший о нравственности мир — но существуют геополитические реальности. Реальности, которые никто не отменял, и которые российские политики многими своими действиями существенно актуализировали в последние годы. И ими не нужно пренебрегать. O них нужно говорить прямо и открыто, без иллюзий и идеологических прикрас. Возможно, такой беспристрастный анализ может привести и к иным выводам — но было бы хорошо услышать аргументы в пользу альтернативной позиции.

 

Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Главное противостояние XXI века: с кем быть России?» // Общая тетрадь, 2013, № 3–4 (63), с. 48–55.
Назад: Как изменилась Россия за полгода после Крыма
Дальше: Одержимые «сверхдержавностью»