С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Добрый вечер, у микрофона Софико Шеварднадзе. Сегодняшняя тема у нас: мечта о «холодной войне». Мы придумали название передачи по одноименной статье, которая опубликована в журнале «Огонек», которую написал Федя Лукьянов. Наши гости, я представлю: это Владимир Сухой – журналист, Сергей Агафонов – главный редактор журнала «Огонек», и Майкл Бом – журналист «The Moscow Times». Здравствуйте!

М. БОМ: Здравствуйте!

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Итак, «холодная война» – очень модная тема в последнее время. Но можно ли на этом этапе с уверенностью сказать, что России и Америка переживают самый худший этап в их отношениях с окончания «холодной войны»? Сергей.

С. АГАФОНОВ: Почему вот в огоньке наш постоянный автор Федор Лукьянов дал такой заголовок своей публикации: «Мечты о холодной войне»? Это как раз разговор о том, что да, безусловно, сейчас самая острая возникла фаза на гребне и Крыма, и украинских событий в отношениях, прежде всего, между Москвой и Вашингтоном. Хотя, если разбираться в деталях, и нынешняя ситуация, и ее перспективы, если о таковой можно говорить – а всякое прогнозирование здесь достаточно условно – все-таки та «холодная война», которая была. Хотя вы правы, за последние двадцать лет это, пожалуй, самый острый пик в наших отношениях с американскими партнерами.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Владимир, вы согласны, как ветеран «холодной войны», что война в той форме, в которой она существовала, невозможна на сегодняшний день?

В. СУХОЙ: Да, конечно. «Холодная война» – это борьба двух систем. Сейчас это фигура речи, конечно, это журналистская фигура речи, что «холодная война». Но я могу согласиться, что это действительно самая низкая точка в наших отношениях после «холодной войны».

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А в чем выражается, что мы захотели «холодной войны»?

В.СУХОЙ: В последнем выступлении на трехсторонней комиссии в Вашингтоне Джон Керри сказал о том, что у России появилась удивительная способность – называть красное синим, и белое – черным. Вот почему-то мы перестали следовать той архитектуре послевоенного мира, которой мы следовали. Мы перестали соблюдать общепринятые нормы международного права. Мы начали вести себя, как ведет себя слон в посудной лавке – и это, с точки зрения Запада, «холодная война».

М. БОМ: Я думаю, что нет желания ни у России и нет возможностей даже при самом горячем желании начать новую «холодную войну». Я не знаю, что надо сделать России, чтобы заставить Америку начать настоящую «холодную войну». Понимаете, даже если Россия введет войска в Донбасс, даже этого будет недостаточно. Потому что американцы не считают, что Украина входит в приоритет американских интересов.

С. АГАФОНОВ: Я могу ошибаться – вот Володя, Майкл меня поправят, – но, как мне кажется, сегодня самая главная дипломатическая проблема, которая стоит между Россией и Америкой, – это способ для того, чтобы найти какой-то вариант, сохраняющий лицо Бараку Обаме, и в это все упирается. Должен быть найден какой-то вариант компромисса, который бы позволил Америке сказать, что «вот мы настояли и наши условия приняты, ситуация нормализуется», но при этом для России как бы ничего не поменяется – Крым останется с нами и так далее. В это все упирается, это очень трудно сделать, практически невозможно. Поиск не в том, чтобы найти какую-то развязку там, а в том, чтобы найти возможность для того, чтобы сохранить лицо Обаме. Потому что это колоссальный удар по тем представлениям о миропорядке и правилах международной жизни, которые были выстроены Америкой как единственной оставшейся сверхдержавой. Это реальный вызов для Америки. А отсюда и несколько истеричные разговоры о санкциях и так далее. Хотя санкции пока, слава богу, не критичны – еще ничего не разрушено, хотя мы близко к этому приближаемся. Но разговор идет о том, что на этот вызов должна быть какая-то реакция, которая позволила бы Западу сохранять лицо.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Вы согласны с этим, Майкл?

М. БОМ: Другое дело, что Россия, мне кажется, делает все, чтобы испортить это лицо, понимаете? Россия хочет отомстить Америке за Майдан, поэтому сохранить лицо – это возможно, если есть заинтересованность с обеих стороны, а мне кажется, Россия идет на разрушение. Именно чем хуже Америке, тем лучше, как мне представляется. Очень много претензий к Америке – и это было задолго до Украины…

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Об этом тоже поговорим, но вот ваше мнение меня интересует – что хочет Америка от Украины? Потому что Россия, понятно – она не хочет прозападного правления на Украине, не хочет НАТО у своих границ. А Америка что хочет?

М. БОМ: Что Белый дом хочет, имеете в виду – не американцы?

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Да-да, Белый дом.

М. БОМ: Лишь бы не было войны – я думаю, что это самое главное. Дипломатический выход – это самое лучшее, но это требует согласия с обеих сторон, а я не верю, что Россия заинтересована в дипломатическом решении. Я думаю, что Обама хочет забыть об Украине как о страшном сне и чтобы не было, естественно, ввода войск, не было военного конфликта, чтобы был умеренный человек типа Порошенко и чтобы подавляли «Правый сектор»; чтобы никто не говорил ни в России, ни в Америке о «Правом секторе», потому что это такая страшилка, пугало, которое портит всю картину. И Россия пользуется этим по полной программе. Надо сделать так, чтобы «Правого сектора» не было, или чтобы его влияние было сведено к минимуму.

С. АГАФОНОВ: Белый дом готов признать референдумы на востоке и юге Украины?

М. БОМ: Изначально не признали первый референдум, в Крыму. Если в Крыму этот номер не прошел, я думаю, в Донбассе тем более не пройдет.

С. АГАФОНОВ: Почему тем более?

М. БОМ: Потому что это один и тот же прием. Так референдум не делается.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Ну хорошо. Давайте вернемся к нашей теме. На самом деле очень многие, включая наш истеблишмент, считают, что то, что произошло в Крыму, – это такое прямое следствие упрощенной политики Америки к России и, в частности, к Владимиру Путину. Вы согласны, что, в принципе, ему не оставили выбора, что это не входило в его планы, а произошло это потому, что Америка вела такой Simplest Policy – очень упрощенную политику?

М. БОМ: Присоединение Крыма произошло, потому что появилась такая уникальная возможность.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: То есть вам казалось, что Россия это давно планировала?

М. БОМ: Ну, да – но не было возможности. Это всегда была золотая мечта – вернуть Крым России, но не было возможности. Янукович сбежал, Крым «плохо лежал» – взяли, и все. Дело очень простое.

С. АГАФОНОВ: Нет, если говорить о золотой мечте, она может быть другой и значительно шире. Мне просто странно, что вы ведете отчет от момента, когда Янукович сбежал. А почему вы не берете отчет от соглашения, которое было подписано 19 февраля в Киеве?

М. БОМ: Да, можно.

С. АГАФОНОВ: И на это подписание Януковича вынудила Россия, в чем, собственно, Москва призналась.

М. БОМ: Только Россия не подписала этот документ.

С. АГАФОНОВ: Дело не в этом. Она вынудила Януковича этот договор подписать, и он подписал. И этот договор не соблюдался ни на йоту. Так от чего мы должны тогда отталкиваться? От невыполненного договора, который, по сути, означает обман России?

М. БОМ: Это России на руку. Поэтому если здесь речь идет о теории заговоров, это России было выгодно – это уж слишком выгодно России, чтобы не было Януковича. Я считаю, что это был самый умеренный, самый рациональный вариант. Но просто революция сделала свое дело – украинцы не могли ждать, надо понять их позицию. Это Майдан, это «Беркут», это еще 70 убитых людей на Майдане. Они думали: «Нет, даже несколько месяцев мы не можем ждать».

С. АГАФОНОВ: Аргументы, которые вы приводите, объясняют и позицию народа Крыма, который сказал: «Оп-па! Ребята, мы в этой ситуации ждать не можем, с этой властью, с теми, кто сидит в Киеве, мы ждать не можем. Мы должны быстро все это сделать сами». И ваши аргументы объясняют и действия, которые происходят на юге и юго-востоке. Я не говорю, правильно или нет, но ваш набор аргументов – он работает и там, и здесь.

М. БОМ: В Крыму был надуманный предлог, что существует фашистская угроза. Не было фашистов в Крыму. А на Майдане были настоящие претензии, что хватит уже воровства. За три года они нахлебались этого воровства и сказали: «С нас хватит уже, мы не можем жить при этом Януковиче».

С. АГАФОНОВ: Майкл, вы так считаете. А знаете, как у нас считают? Ну, собственно, вы работаете в России, и вы должны это знать – в России считают, что то, что произошло на Украине, это американский ответ за Сирию, потому что в Сирии американцы получили колоссальную пощечину от России и отыгрались Майданом.

М. БОМ: А что американцы сделали с Сирией такое? Что они сделали? Они вообще отказались от бомбардировки.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Майкл, а вы не признаете, что власти Киева подвластны только американцам на сегодняшний день, и американцы имеют там стопроцентное влияние?

М. БОМ: С чего вы это взяли, что они под влиянием американцев полностью? Конечно, американцы влияют, но другое дело, когда они начали вмешиваться? Ни в октябре, ни в ноябре, ни на Майдане. Не они сделали Майдан. Это миф России.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Это я с вами согласна, я сама видела «революцию роз» – всегда должна быть почва для того, чтобы началась революция.

В. СУХОЙ: Другое дело, а что могли сделать американцы? Пусть кто угодно мне говорит, что американцы сделали ставку на силовое решение и так далее – на самом деле американцы сделали ставку на дипломатическое решение этого кризиса. И они поверили в Женевские соглашения. Они действительно поверили, им пообещали, а мы ничего не сделали.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: И все-таки еще немного о «холодной войне». Джон Керри говорил, что во время «холодной войны» проблемы были гораздо больше, но решения принимать было гораздо легче, чем сейчас. Потому что сейчас как-то все неоднозначно, – причем это говорит не только Джон Керри. Вот я общалась с бывшим послом Америки в СССР господином Мэтлоком, и он сказал то же самое. Несмотря на то, что там была реальная «холодная война», которая длилась 40 с лишним лет, риторика была гораздо мягче, несмотря на то, что проблемы были сложнее и важнее. Почему так – как вам кажется?

М. БОМ: Сколько точек раздора сейчас? Сирия, Украина. А во время настоящей «холодной войны» – по всему миру. Где только не было конфликтов – по всему миру. Поэтому, конечно, сейчас масштаб гораздо меньше. Из двух «холодных войн» лучше, конечно, сегодняшняя. Не дай бог что когда-нибудь мы вернемся к прежней войне – это мало никому не покажется. Что касается идеологической составляющей, мне кажется, что это было прикрытием, что самое главное – геополитическая конкуренция между нашими странами, и это остается, это никуда не ушло. Вначале Америка не вмешивалась в украинские дела. Я не беру Нуланд и Маккейна – это для меня не вмешательство… Конечно, сейчас США вмешивается, но нет другого выхода, потому что Украина – это уже как бы союзник – обращается к Америке за помощью. Почему Америка должна отворачиваться? Это очень простой принцип: Россия помогает своим союзникам, Россия помогает Сирии, допустим. Я не ставлю знак равенства между Сирией и Украиной, но это житейское дело: союзники друг другу помогают.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Но для России встает вопрос: почему Украина стала союзником Америки, когда половина населения Украины, русские или русскоязычные люди, желали бы жит – ь под эгидой российских властей?

М. БОМ: Я думаю, что Киев обратился к Вашингтону, когда одна страна, Россия, начала нарушать международные права. И самое главное, что это не останавливается на Крыме – сейчас речь идет уже о Донбассе.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А вот сейчас, если все оставят Украину в покое, Украина могла бы решить свои проблемы самостоятельно? Допустим, Америка, Европа и Россия оставляют Украину в покое.

М. БОМ: Украина на грани банкротства, нет армии, нет ничего…

В. СУХОЙ: Мне кажется, можно было все решить. Я считаю, что это не «холодная», а «стилистическая война» сейчас между Америкой и Россией. Потому что стилистически мы не согласны ни в чем. Мы говорим, что мы действуем согласно уставу ООН и международным правилам, праву наций на самоопределение. Америка говорит, что это не так.

Мы ни в одном своем сообщении не называем этих людей ни сепаратистами, ни террористами, мы их называем сторонниками федерализации, протестующими, людьми, которые требуют уважать свои права и так далее. Американцы их называют террористами, как и в Киеве, – и так далее и тому подобное.

Когда-то Синявский говорил, что он вынужден был уехать из Советского Союза, потому что у него стилистические разногласия с советской властью. Вот сейчас между Америкой и даже между Керри и Лавровым страшные стилистические разногласия, потому что мы вкладываем разные значения в те понятия, которые мы обсуждаем.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Сергей, вы согласны, что это в первую очередь стилистические разногласия и все упирается в то, что мы просто не слышим друг друга?

С. АГАФОНОВ: Я согласен с тем, что мы не слышим друг друга, но я не стал бы называть это стилистическими разногласиями. В том же номере «Огонька», в котором опубликован материал, который дал название нашей программе, есть еще один разговор с академиком Арбатовым, как раз в котором идет речь, насколько четко прописаны международные нормы и правила. Вот Майкл ссылается на нормы международных отношений…

М. БОМ: Не только я – и Путин.

С. АГАФОНОВ: И Путин, совершенно верно.

М. БОМ: До Крыма. Сейчас он как-то молчит.

С. АГАФОНОВ: Майкл, о чем разговор? О том, что российская и американская сторона имеют право – и пользуются этим – на собственную интерпретацию фактов. Я даже больше скажу – наверное, со мной не согласятся наши пропагандисты, – но в своих аргументах и американцы правы, и мы правы. Мы не слышим друг друга – как здесь абсолютно верно говорил Володя. Вопрос в том, сможем ли мы услышать. И я исхожу из того, что сможем.

Два варианта здесь я вижу. Первый вариант: все это растянется на каденцию Обамы, так что с моей с точки зрения, вряд ли будет найден приемлемый вариант, который позволил бы ему сохранить лицо. Значит, вся эта тягучая история, обмен любезностями, острыми репликами и так далее – будет продолжаться до той поры, пока господин Обама президент. Потом при новой администрации будет найдена новая развязка. Вариант второй: возможно, уже сейчас будет найдено какое-то решение, если, как вы говорите, американская сторона, Белый дом заинтересованы в этом.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Но что будет с Крымом? При всех нарушениях крымского референдума можно сказать, что люди, которые живут в Крыму, в своем большинстве действительно были за присоединение к России – это никто не отрицает, даже Запад.

М. БОМ: Да, но все равно…

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Это большое «но» – они действительно были за воссоединение с Россией.

М. БОМ: Есть такая штука: территориальная целостность Украины. Все забывают об этом. Никто не спрашивал Украину. Это называется – «без меня меня женили»? То есть без Киева они все решили, понимаете?

С. АГАФОНОВ: Майкл, но считаете ли вы, что нынешняя власть в Киеве управляет всей страной? Сегодня Украина управляемая? Она унитарная? А раз нет – тогда мнение регионов должно приниматься во внимание.

М. БОМ: Это одно дело, но аннексия – это другое дело.

С. АГАФОНОВ: Я же говорю не об аннексии, я говорю о том, что происходит в Украине. Причем тут аннексия?

М. БОМ: Но мы говорили о Крыме, мы говорили, что референдум – все было законно, все было прекрасно, да? Это классический двойной стандарт, потому что никакая страна не позволит своим регионам быть сепаратистами: ни Россия не позволит, ни Америка не позволит. Это произошло один раз в американской истории, и это чем закончилось? Гражданской войной. Никакой штат не имеет права отсоединиться, – и в России то же самое. Помните, когда Чечня хотела отсоединиться? Или Татарстан 92-го года? Мы все знаем об отношении России к сепаратизму. Татарстан провел референдум в 92-м году – это было игнорировано. Чечня – когда они пытались отсоединиться, Россия этого не позволила. Чем Киев хуже? Почему Киев должен благосклонно смотреть на развал Украины?

С. АГАФОНОВ: Потому что на Украине нет власти, которая управляет всей страной.

М. БОМ: То есть, иными словами: когда хаос – все дозволено, да? Это ваше мнение?

С. АГАФОНОВ: Не все дозволено, но в рамках хаоса определенные территории выражают свое мнение…

М. БОМ: Да, если речь идет о федерализации. Черт кроется в деталях. Есть разные федерации…

С. АГАФОНОВ: Вот это уже дело украинцев – какую федерализацию они захотят.

М. БОМ: Да, я согласен, но если они хотят, чтобы Донбасс фактически стал вассалом России…

С. АГАФОНОВ: Это уже их дело. Зачем нам за них принимать решение?

В. СУХОЙ: Как могут быть проведены эти референдумы, если вооруженные люди все захватили с автоматами и гранатометами – в этих условиях можно провести референдум свободный? Я вообще не понимаю, как можно принимать результаты этого референдума в Донбассе?

Меня никто не убедит в том, что и в Крыму нужно было это делать – зачем было высаживать «зеленых человечков»? Нужно было попросить Крымский парламент, с тем же председателем, который был, – проголосовать, и они бы проголосовали. Почему нужно было врываться в это здание, менять председателя, свозить ночью депутатов и так далее. Чего мы боялись, если мы были уверены, что люди проголосуют в большинстве «за»? Зачем мы это все сделали? И сейчас – ну как можно в Донбассе, в Донецке признать референдум, если все административные здания захвачены, там сидят вооруженные люди и так далее. Кто в мире признает этот референдум? Ну кто?..

Большая доля истины, я думаю, заключается в том, что Владимир Владимирович другой, чем был в первые сроки своего президентства.

С. АГАФОНОВ: У него другие амбиции, да.

М. БОМ: Он исходит из того, что американцы хотят сделать «оранжевую революцию». Весь антиамериканизм исходит из этого постулата, из этого понимания, из этого искажения. Разве американцы сделали Болотную? У вас есть доказательства, что это сделали они?

С. АГАФОНОВ: Нет, Майкл, у меня нет никаких доказательств.

М. БОМ: Американцы не хотели сделать «оранжевой революции» в России. Я не вижу, где американцы подстрекали протестующих; «это все проплачено госдепом» – я не верю в эту пропаганду.

С. АГАФОНОВ: Вы говорите, что Путин поверил в то, что американцы хотят сделать «оранжевую революцию» в России. Я вам задаю вопрос: с вашей точки зрения, у Путина основания для того, чтобы поверить, были?

М. БОМ: Это просто пропаганда. Ему нужен образ врага.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: А зачем ему образ врага, если у него рейтинг и так был 60 с лишним процентов?

М. БОМ: Потому что 80 – лучше! Что у него есть сейчас. Он хотел 80 %, и он получил их.

С. АГАФОНОВ: Он что, маньяк рейтинга? Майкл, господь с вами! Зачем ему этот рейтинг?

М. БОМ: Всегда нужен образ врага. Это классический перевод стрелок, понимаете. Это не он придумал, это старый-старый прием.

С. АГАФОНОВ: У меня ощущение такое, что Путин просто по-пацански обиделся, обиделся по ряду параметров, когда его реально обманули, – и на выходе мы имеем эту украинскую ситуацию. Здесь, правда, возникает вопрос, может ли лидер такого государства так обидеться и так действовать – это большой вопрос.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Очевидно, что может, Володя, – другое дело, не должны ли американцы учитывать все эти факторы и не так просто обращаться к Владимиру Путину, а учитывать, что он может обидеться… Давайте подытожим: и Путин обижен, и Обама обижен, – и пока непонятно, куда будут двигаться тупиковые отношения России и Америки.

С. АГАФОНОВ: Я думаю, что все будет хорошо.

С. ШЕВАРДНАДЗЕ: Я тоже надеюсь на это. Я вас благодарю за эту передачу. Владимир Сухой, Сергей Агафонов и Майкл Бом. Мы говорили о том, как выйти из тупиковой ситуации Америке и России. Спасибо, я с вами прощаюсь.