Глава 3
Утром я проснулась с таким чувством, будто кто-то гладит мои щеки горячим утюгом. Не открывая глаз, я повернулась на левый бок. Утюг, кажется, выключила. Я приоткрыла веки и сквозь ресницы увидела, как потоки солнечного света заливают комнату. Лениво потянувшись, я решила еще немного полежать в полудреме. Но нет, хватит, хорошенького понемногу. Я решительно встала с постели, подошла к окну и открыла шторы. Солнце светило вовсю, слышалось бодрое чириканье воробьев.
Я приняла контрастный душ, энергично растерлась. Теперь надо немного покачаться, чтобы не терять форму. Потом я пошла на кухню и стала думать, что бы такое состряпать на завтрак. Остановила выбор на яичнице с ветчиной. Пока готовилась яичница, я сделала салатик с помидорами, огурцами и зеленью. Салат я заправила оливковым маслом с лимонным соком. Но еще моя душа кофеманки требовала своего. Наконец трапеза была окончена. Я подошла к окну, села на подоконник, закурила и принялась анализировать факты по делу Сосновского.
Итак, что же мы имеем. Николая Петровича Сосновского находят мертвым рано утром в городском парке с травмой черепа и изуродованным лицом. По словам Витька, точнее, по словам бомжа по кличке Профессор, который стал свидетелем убийства, преступник был моложе Сосновского. Профессор видел, как Сосновский передал убийце пачку денег. На следующий день с жизнью расстался сам Профессор. Это означает, что убийца заметил свидетеля и убрал его.
Идем дальше. Я выяснила, что Сосновский поддерживал вполне ровные отношения с коллегами и больными. По словам хирурга Перфиловой, которая работала с убитым в одной бригаде, Николай Петрович пользовался уважением больных и врачей. У руководства клиники он был на хорошем счету. Он умел высказать и отстоять свое мнение, порой был, как она выразилась, ершистым. Но в его действиях не было и тени формализма, не случайно о нем так тепло отзывалась Карпова Валентина Всеволодовна, сестра больной, которую прооперировал Сосновский. То, что он после операции лично наблюдал эту пациентку, хотя это и не было его прямой обязанностью, говорит о многом.
Еще я узнала, что Николай Сосновский был человеком деятельным. Подрабатывал, где только мог, возможно, и помимо Первой частной клиники. Правда, выяснилась одна деталь. Для благого дела, как бы это поделикатнее выразиться, он мог пойти и на подлог. Так произошло в Первой частной клинике с пациенткой, у которой никак не могло быть беременности, потому что длительное время отсутствовал муж. Совершенно понятно, что Сосновский получил за эту операцию приличное вознаграждение. Возможно, были и другие подобные случаи, и все с лучшими намерениями. Но ими известно куда вымощена дорога. Ладно, возьмем это на заметку. Может быть, по ходу расследования это пригодится.
За что же убили Николая? Да еще избили после смерти? Кому он отдал деньги? Скорее всего, это был долг. А может быть, и нет. Возможно, что убийца шантажировал Сосновского. Тогда деньги – плата за молчание. Он принес мало денег? Вероятно, поэтому преступник стал избивать Николая. В бумажнике Сосновского осталось около тысячи рублей, их убийца не взял. Не взял он и паспорт. А вот ключей от квартиры в карманах не оказалось. Тот, с кем он встречался в парке, взял их из куртки Сосновского, чтобы позже проникнуть в квартиру. В день преступления в квартире находилась Люба, ее присутствие нарушило планы убийцы. А вот потом ничто уже не мешало открыть родным ключом квартиру и перевернуть ее вверх дном. Нашел ли он то, что искал? И что он мог искать? Деньги? Какие-то важные документы? Надо наведаться в дом, где жил Сосновский, еще раз, поговорить с соседями. Может быть, кто-то из них слышал шум.
Я уже собиралась выходить, как вдруг раздался телефонный звонок.
– Таня, это я, Люба. Вы можете приехать ко мне как можно быстрее? Я у себя в салоне, на Петербургской, 196.
– Люба, что-нибудь случилось? Вы так возбуждены.
– Таня, у меня здесь лейка. Это она убила Колю! Таня, я нашла убийцу! Приезжайте скорее!
Час от часу не легче. Вчера Недорослев развлекал меня своим образцово-показательным допросом, сегодня Люба. При всей ее экзальтированности она все же производит впечатление здравомыслящей женщины. Надо же, лейка, которая убила Сосновского. Полный бред. Ладно, поедем, разберемся.
Салон Любы на Петербургской находился на первом этаже десятиэтажного дома в глубине двора. Я поднялась по ступенькам, открыла кованую дверь, вошла внутрь и оказалась в просторном холле. Сразу у входа, справа сидел охранник – высокий парень в униформе. Немного дальше за стойкой ресепшен посетителей встречала русоволосая девушка по имени Олеся, так было написано у нее на бейдже. Посередине холла стоял низенький столик, около него два удобных мягких диванчика бежевого цвета.
– Вы Татьяна? – спросила меня Олеся.
Я кивнула.
– Проходите. Любовь Алексеевна ждет вас.
Она проводила меня до кабинета. Еще по дороге были слышны крики, доносившиеся, судя по всему, именно из кабинета. Я открыла дверь. За большим столом в офисном кресле сидела Люба, а сбоку от нее в обычном кресле – немолодая женщина восточного типа.
– Вот, Таня, – закричала Люба, – полюбуйтесь. Это она убила Колю.
– Любаша, ты хоть представь нас, – спокойным тоном произнесла женщина. – Вы, очевидно, частный детектив, которого наняла Люба?
– Да, – ответила я. – Татьяна Иванова.
Поскольку Люба в пылу страстей забыла предложить мне сесть, пришлось самой позаботиться о себе. Я села на диван, как раз напротив женщины.
– А я Лейла Петровна Сосновская-Панкратова, сестра Николая, – представилась она. – У нас с ним общий отец, а матери разные. Некоторые особы, – она сделала ударение на последнем слове и выразительно посмотрела на Любу, которая сидела, обхватив голову руками, – бесцеремонно называют меня Лейкой. Но я не в обиде. Пусть себе, раз воспитания нет.
– Не тебе говорить о воспитании, – вдруг взвилась Люба. – Ты убийца, и твое место за решеткой!
– Люба, подождите, – вмешалась я. – Объясните, почему вы решили, что Лейла убила вашего и своего, кстати, брата?
– Вот-вот, изложи свою бредовую идею, – поддержала меня Лейла.
– И объясню! И вообще, не ори. У меня уже голова раскалывается от твоего крика.
– Она у тебя раскалывается от твоего же собственного крика, – возразила Лейла. – Представляете, Татьяна, пришла я к ней, решила поговорить, как с интеллигентным человеком, а тут такое о себе услышала… Что я и мразь, и тварь, и дрянь, и убийца, и еще кто-то, уже всего и не упомню, что она здесь выдавала!
Люба откинулась на спинку кресла и оперлась руками о стол.
– Да будет вам известно, – начала она торжественно, – что Лейла Петровна, – теперь она подчеркнуто вежливо обратилась к Лейле, – примерно год назад требовала, чтобы Коля отдал ей часть денег от продажи квартиры их отца в Тольятти.
– Было такое дело, – согласилась Лейла. – А что, разве я не имею права на свою долю?
– А что тебе Коля ответил? Он тебе сказал: о’кей, дорогая сестренка. Но только если ты переедешь в Тарасов и будешь ухаживать за отцом. Вот тебе, говорит, ключи от квартиры. Он, Таня, продал квартиру отца в Тольятти, когда тот уже был не в состоянии жить один, перевез его к себе и купил здесь однушку. Он даже был готов отдать тебе его пенсию, только ухаживай за немощным стариком. А ты что?
– А я в это время работала в Италии. Тоже, между прочим, не прохлаждалась!
– Так чего же тебе еще надо? Вот и уматывай обратно в свою Италию! Таня, я вот как рассуждаю: Лейка решила добиться своего, получить долю от продажи квартиры. Раз Коля отказал ей, она его убила, чтобы хоть так получить наследство! А известно ли тебе, уважаемая Лейла Петровна, – тут Люба снова перешла на торжественный тон, – известно ли тебе, что убийца не может наследовать имущество убитого?
Лейла всплеснула руками.
– Что ты такое несешь? Как я могла убить Колю, если я в это время была в Риме? Ты же сама вызвала меня на похороны!
– А что, ты не могла нанять киллера? – не сдавалась Люба. – Вполне могла.
– Да у тебя просто маниакальный бред! Ты давно была у психиатра?
– Ах, ты, – вскочила со своего места Люба и двинулась на Лейлу. Та тоже начала подниматься.
– Дамы, дамы, брейк, – вмешалась я и встала между ними. – Пауза. Разойдитесь каждая в свой угол.
Лейла махнула рукой и, развернувшись, вышла из кабинета. Дверью она хлопнула с такой силой, что где-то рядом зазвенела рама в окне.
– Куда? – закричала ей вслед Люба. – Вадим, держи ее!
– Звали, Любовь Алексеевна? – показался в дверях охранник.
– Вадим, идите, – отпустила его я. – Мы уже все выяснили.
– Люба, – начала я, когда Вадим закрыл за собой дверь, – Лейла не может быть причастна к этому преступлению.
– Но как же?
– Послушайте. Мне удалось выяснить, что смертельный удар по голове Николаю нанес мужчина моложе его. Перед этим ваш брат отдал ему пачку банкнот. Согласитесь, что если Лейла наняла киллера, чтобы убить брата, зачем тогда он отдал ему деньги? Логичнее предположить, что преступник и жертва были знакомы. Вы лучше вспомните: кто-нибудь из окружения Николая мог его шантажировать, угрожать ему? Например, намекать, мол, не заплатишь такую-то сумму, будет худо, все узнают то-то и то-то.
– Да что ему было скрывать? Я же вам говорила: Коля был добрейший человек, отзывчивый, душевный. Всегда готов прийти на помощь. Вы спросите его соседей, тете Вале он не раз чинил бачок унитаза, поправлял дверной замок. Да мало ли еще что.
– Я как раз собиралась поговорить с соседями вашего брата. Вдруг кто-нибудь из них слышал шум? Такой погром в квартире не мог остаться незамеченным. Кстати, вот вам еще доказательство непричастности Лейлы. Если бы дело было только в деньгах, не было бы нужды переворачивать все вверх дном. Нет, здесь что-то другое.
– Искали завещание. Нет, я просто уверена, что это Лейка перевернула все в квартире вверх дном, – стояла на своем Люба.
– Кстати, а оно было? Я имею в виду завещание.
– Насколько мне известно, нет. Сберкнижки были, но там лежали небольшие суммы.
– А деньги, вырученные от продажи квартиры в Тольятти?
– На них Коля купил квартиру в Тарасове. Он же предлагал этой новоиспеченной итальянке: живи в отдельной квартире, ухаживай за отцом. Так нет, отдай ей деньги, и все тут.
– Отец живет с Николаем?
– Да. Только в последнее время пришлось отдать его в специализированное учреждение. Когда он совсем плохой стал, ничего уже не соображал. За ним нужен был глаз да глаз. То воду откроет, то газ включит. А Коля на работе, Полина тоже еще работала. У Коли еще тесть есть, отец Полины. Его тоже надо было навещать.
– А где живет тесть Николая, в Тарасове?
– Нет, в поселке Красный Ткач.
– Люба, а может быть, Николай Петрович был кому-то должен определенную сумму? Брал ли он у кого-нибудь взаймы?
– Нет, это вряд ли. Коля всегда был аккуратным в денежных вопросах. Я имею в виду, что рассчитывал только на свои. Он всегда говорил: «Берешь чужие деньги, а отдаешь потом свои».
– Ладно, Люба, если вспомните о каких-то угрозах в адрес Николая, о любых разговорах на финансовые темы, сразу ставьте меня в известность. Или если кто-то нанесет вам визит.
– Как, например, Лейка? – усмехнулась Люба.
– Вот именно.
– И все же, Таня… Мне кажется, вы напрасно совсем уж сбрасываете ее со счетов.
– Люба, можете быть спокойны. Я всегда с большим вниманием отношусь к любой мелочи, к самому на первый взгляд незначительному факту. И с Лейлой все будет так же. Я все проверю и перепроверю, будьте спокойны.
– Да-а, – тоном обиженного ребенка протянула Люба, – пока вы будете проверять, она уже окажется в своей Италии. Попробуйте достать ее оттуда!
– Не волнуйтесь, у нас с этой страной заключен договор о выдаче преступников. Если выяснится, что Лейла нарушила закон, ее выдадут, как того требует международное право. И еще один вопрос. У меня сложилось впечатление, что вы недолюбливаете Лейлу не только из-за инцидента с их отцом. Есть еще какая-нибудь при-чина?
Люба ответила не сразу. Мне показалось, что она колеблется, говорить со мной на эту тему или промолчать.
– Н-нет, – наконец произнесла она, – ничего такого личного нет.
– Ладно, мне пора. Будем на связи. Звоните.
Я вышла из «Орхидеи», прошла через дворик и очутилась на улице.
– А я вас дожидаюсь, – подошла ко мне Лейла. – Пойдемте ко мне в номер, спокойно поговорим. Я в гостинице остановилась, здесь недалеко.
Мы прошли пару улиц, вышли к пешеходной зоне и остановились у входа в гостиницу «Волга».
– Вот здесь я пока живу, – сказала Лейла. – Пойдемте.
Она открыла дверь в вестибюль. Мы прошли к лифту и поднялись на третий этаж. В гостиничном номере Лейла предложила мне сок.
– Лейла Петровна, не могу выбросить из головы ассоциацию с оперой «Лейли и Меджнун». Гаджибекова, если не ошибаюсь.
– Да, точно, это первая национальная азербайджанская опера. Моя мама – азербайджанка.
– Вот откуда такое имя!
– Я наполовину русская, наполовину азербайджанка. Татьяна, надеюсь, вы не придаете значения всем этим россказням Любаньки?
– Я предпочитаю опираться на факты, а не идти на поводу у эмоций. И все же задам традиционный для сыщика вопрос: где вы были в пять часов утра 2 сентября? Именно в это время, согласно заключению судмедэкпертизы, наступила смерть Николая Сосновского.
– Я находилась в Риме, и у меня есть свидетели.
– Хорошо. Я спрашивала скорее для проформы. Известно, что ваш брат был убит не женщиной, а мужчиной. Но почему-то Люба к вам предвзято относится.
– Предвзято – не то слово. Она считает, что я виновата во всем, что случилось в ее личной жизни!
– Да? А меня она уверяла, что ничего личного.
Лейла вздохнула.
– Знаете, Татьяна, есть люди, которые… Одним словом, мой двоюродный брат, сын тети со стороны мамы, был первым мужем Любы. Что-то там у них не сложилось. Люба считает, что мой кузен – главный злодей всех времен и народов, а она, извините за избитую фразу, белая и пушистая.
– А что насчет вашего с Николаем отца?
– Я откровенно скажу. Отец оставил нас с мамой, когда мне было четыре года, я практически его и не знала. Он женился на матери Любы и Николая. Для нее это был первый брак. И насколько мне известно, не очень прочный, ведь потом их мать бросила нашего с Николаем отца и вышла замуж за отца Любы. Так что в детстве я с отцом и не виделась. Так только, эпизодически. Справедливости ради надо сказать, что материально он нам помогал. Я окончила мединститут, вышла замуж, работала в поликлинике. Потом вот представился случай – знакомые предложили поехать к пожилой даме, нашей соотечественнице. Я исполняла обязанности сиделки и компаньонки. Не скрою, к отцу я испытываю сложные чувства. Я, конечно же, люблю его, ребенок ведь всегда любит своих родителей. Но я и злюсь на него за то, что бросил меня. Мне его всегда не хватало. Думаю, это обстоятельство наложило отпечаток на многие события моей жизни. Это касается взаимоотношений с людьми, с окружающим миром. И с деньгами, кстати, тоже.
– Понятно, – кивнула я. – Психологи советуют принимать родителей такими, какие они есть. Даже если вы считаете, что отец или мать поступают с вами не лучшим образом. Родители дают самое ценное, что может быть у человека, – жизнь. Уже одного этого достаточно, чтобы благодарить их за этот дар.
– Соглашусь с вами, Татьяна.
– Скажите, Лейла Петровна, что вам известно о вашей племяннице Алене? Мне кажется, Люба что-то скрывает. Когда я задала ей вопрос об Алене, она сразу перевела разговор на другую тему.
– В каждой семье есть свои скелеты в шкафу, как говорится. Вы видели ее фотографию?
– Да, в шестнадцатилетнем возрасте.
Признаться, меня поразило, насколько по-взрослому она выглядела на этом фото. Я бы дала ей как минимум восемнадцать.
– Вот-вот! Знаете, Аленка очень рано повзрослела, и не только внешне. В художественном училище, или в колледже, как сейчас принято говорить, была у нее какая-то романтическая история с преподавателем. Всех подробностей не знаю. Семья Николая и он сам не очень-то распространялись на эту тему. Но понятно, что не в последнюю очередь из-за этой истории Аленка после «художки» порвала с живописью.
– Лейла Петровна, последний вопрос. Где именно был порт приписки торгового судна, на котором плавал Николай? Хорошо бы знать и местонахождение геологической партии, в которой ваш брат работал в свое время.
– Чего не знаю, того не знаю. Мы сравнительно редко общались.
Я распрощалась с Лейлой и вышла на улицу. Занятная, однако, у них семейка. Что же получается? У Николая и Любы – общая мама, но разные отцы. У Николая и Лейлы – общий отец, но разные матери. Двоюродный брат Лейлы, сын родной сестры ее матери, был первым мужем Любы. В лучших традициях «Санта Барбары» – все друг другу жены, мужья, сестры, братья. Не удивлюсь, если в каком-нибудь поколении отыщутся подмененные в роддоме младенцы.
Я села в машину и поехала поговорить с соседями Сосновского.
Валерию Константиновну, ближайшую его соседку, я застала за консервированием помидоров. Приветливая пожилая женщина в красивом фартуке открыла дверь и сразу пригласила на кухню. Закруточный процесс там был в самом разгаре.
– Извините, что принимаю вас не в комнате, а здесь, но никак не могу оставить банки.
– Ничего, я подожду.
Наконец первая партия банок была готова, и Валерия Константиновна устроила перерыв.
– Пойдемте в гостиную, здесь очень жарко.
Мы сели на кушетку. Соседка Сосновского вопросительно посмотрела на меня.
– Валерия Константиновна, я частный детектив. Сестра вашего покойного соседа наняла меня расследовать причины его смерти. Скажите, вы давно знаете эту семью?
– Можно сказать, с самого заселения в этот дом. Сначала здесь жила Полина со своими родителями, потом она вышла замуж за Николая. Через год на свет появилась Аленка. Потом родители переехали, оставили квартиру молодым. А потом и Аленка обзавелась мужем и стала жить отдельно.
– Алена, наверное, росла на ваших глазах?
– Конечно. Помню, как ее привезли из роддома. Коля и Полина были еще студентами, поэтому родители Полины, хоть и сами еще работали, нянчили внучку. И меня временами просили приглядывать. Так она и росла, наша красавица. Потом школу окончила, поступила в художественное училище. Рисовала замечательно.
– Но после училища не стала работать по специальности, а поступила в университет. Так?
– Да, – вздохнула Валерия Константиновна. – Ой, Танечка, – вдруг спохватилась она, – что же это мы сидим, а я вас ничем не угощаю? Попробуйте мои фаршированные перцы. Сейчас принесу.
Она вышла на кухню и скоро вернулась с расписным подносом. На подносе стояли салатник с перцами, плетеная тарелка с хлебом и кувшин с компотом. Я сразу почувствовала, как проголодалась.
– Угощайтесь, Танечка, – улыбнулась Валерия Константиновна.
Я стала уплетать изумительные перцы с начинкой из риса и мяса.
– Спасибо, – поблагодарила я гостеприимную хозяйку. – Все очень вкусно. Скажите, почему все же Алена после училища забросила живопись?
– Ох, Танечка, там такая история приключилась. Что-то связанное с Алениным учителем по рисованию.
– А что именно?
– Подробностей не знаю, только в это время Николай ходил чернее тучи, а у Алены и Полины глаза все время были на мокром месте. Кто их разберет, – неопределенно пожала она плечами. – Да, вот еще что. В третьем подъезде в 127-й квартире живет Аленкина подруга Настя. Может, она что-то скажет, все-таки подруга.
– А как звали преподавателя Алены, случайно, не знаете?
– Игорь Александрович, фамилию не припомню. Помню только, что оканчивается на «ский».
– И еще вопрос, Валерия Константиновна. Вы слышали шум в квартире Николая Петровича уже после его похорон? Вечером, ночью?
Она задумалась.
– Шум, спрашиваете?
– Шум, шаги – что-то в этом роде.
– А ведь был шум, да. Точно не скажу, когда это было. Как будто бы позавчера. Да, позавчера я закручивала лечо. Поздно закончила, часов в одиннадцать вечера. Слышу, у соседей как будто мебель кто переставляет. Я еще удивилась: неужели, думаю, Люба на ночь глядя уборку затеяла. А потом я поднялась к мусоропроводу, не хотела овощные отходы надолго оставлять. И вот вижу, что из квартиры Николая выходит какой-то мужчина и быстро спускается вниз.
– Что за мужчина? Как он выглядел? Молодой или не очень?
– Для меня молодые все. Высокий он, да, ростом выше среднего.
– Были у него борода, усы, еще какие-нибудь приметы?
– Нет, ни бороды, ни усов не видала. Спереди у него была большая залысина, чуть не в полголовы. Когда спускался, было очень заметно.
– Он вас не видел, Валерия Константиновна? – Я уже беспокоилась, помня о судьбе бомжа в парке.
– Нет, он быстро шел, вверх не смотрел.
– Вы все же будьте осторожны, незнакомым дверь не открывайте. Вы одна живете?
– Со мной дочка с мужем, они сейчас отдыхают на юге. И внучка, в институте учится.
– Будьте осторожны, – еще раз повторила я. – Спасибо за рассказ и за угощение.
– Я вас провожу, Танечка.
Она открыла дверь, и я вышла в тамбур. На лестничной клетке, в соседнем тамбуре слышались голоса.
– А я вам, Валентина Семеновна, уже не раз говорила, что не надо днем свет жечь. Каждый месяц из-за таких, как вы, в квитанциях появляются дополнительные суммы.
– А я вам, Нина Васильевна, только что объяснила, что я пришла с рынка и на минуту включила свет, чтобы открыть дверь. Что вам не понятно?
– Скажете тоже, «на минуту»! Да он уже час или два горит!
– Вы что, с секундомером здесь стоите?
– При чем здесь секундомер! Что вы чушь несете?
Перепалка с каждым кругом набирала обороты.
– Уважаемые соседи, – вмешалась Валерия Константиновна, которая вышла в коридор вместе со мной, – вот девушка первый раз вас видит. Что она подумает о нашем доме? Татьяна, между прочим, расследует дело Николая Петровича.
– А чего тут расследовать? – удивилась Нина Васильевна. – Небось, его же подельники и кончили.
– Да что вы такое говорите? Какие подельники? Он что, преступник какой?
– А то вы, Валерия Константиновна, не знаете. Неужели забыли, как он, когда был председателем нашего кооператива, левые дела проворачивал? Забыли, как собрание жильцов было против, а он все равно заменил кабель, когда можно было просто поставить муфту? А еще полностью заменил электропроводку в доме! А чем старая была плоха?
– Да дому-то уже сорок с лишним лет, как же не заменять.
– Ничего, могла бы еще столько же простоять. Прежние материалы не чета нынешним. Так нет же! Все это неспроста было сделано. Он сорвал солидный куш и положил себе в карман. Вор он, вот он кто.
– Это вы уж чересчур, Нина Васильевна, – подала голос Валентина Семеновна. – Чтобы бросаться такими обвинениями, нужно все доподлинно знать, а не пересказывать сплетни.
– Весь дом ненавидел… – начала Нина Васильевна.
– А вот и не весь дом! Я, например, очень уважала Николая Петровича. Он всегда мне помогал с починкой. То кран починит, то бачок. И деньги, между прочим, не брал.
– Так вы же ему бутылку всегда совали. Сами еще жаловались.
– Ничего я не жаловалась!
– Жаловались, жаловались. Просто уже забыли.
– А помните, кто был председателем до Николая Петровича?
– А при чем тут это?
– А при том. Забыли? Так я вам напомню! У нас была Кларисса Парисовна Мерзюн. Вы хотели бы, чтобы она и дальше у нас председательствовала?
– Упаси бог! Премерзкая особа, полностью оправдывает свою фамилию.
– Вот видите, – удовлетворенно произнесла соседка. – Так я пойду. Заходите вечерком.
– Спасибо.
Я оставила помирившихся соседок и толкнула дверь. Теперь надо наведаться к подруге Алены, которая живет в третьем подъезде. Я позвонила раз, второй. Подождала и позвонила еще раз. Никто не открыл. Ладно, приеду еще раз.
По пути я обдумывала полученные сведения. Итак, к портрету Николая Петровича Сосновского добавились новые штрихи. Оказывается, помимо работы судовым врачом, хирургом, сотрудником геологической партии, электриком и охранником он был еще и председателем жилищного кооператива дома. Понятно, что определенный опыт в сфере финансово-хозяйственной деятельности он имел, и Люба немного лукавила, утверждая, что скрывать ее брату нечего. Нет уж, уважаемая Любовь Алексеевна, даже у самых честных руководителей подобных структур всегда бывает рыльце в пушку. Должность способствует, соблазны тут как тут. Вопрос в том, чтобы совсем уж не зарываться и вовремя остановиться. А может быть, Люба и не знала о том, что Николай был председателем. Хотя сомнительно, разве что председательствовал он совсем немного. И его вполне могли убить именно на почве денег.
Далее. Валерия Константиновна видела мужчину, который часов в одиннадцать вечера выходил из квартиры Сосновского, а перед этим слышала шум за стеной. Скорее всего, это и был убийца, завладевший ключами. Вот только особых примет она или не заметила, или их на самом деле не было. Хотя большая залысина – это уже кое-что. К сожалению, для идентификации преступника этого недостаточно. Ладно, посмотрим, как будут разворачиваться события. Может быть, этой детали вкупе с остальными и хватит.
Кроме всего прочего, приоткрылась завеса, связанная с тайной Алены. Что-то действительно произошло, когда она училась в художественном училище. Валерия Константиновна – третий человек, которому я задала вопрос об этом. Люба вообще не удостоила вниманием эту тему, хотя явно знала что-то определенное. И вряд ли она захочет продолжить, поэтому здесь надо оставить ее в покое. Лейла была более откровенна, но тоже не располагала информацией, сказала только, что приключилась некая романтическая история между Аленой и ее преподавателем. Валерия Константиновна сообщила некоторые подробности этой истории. Так, например, женская часть семьи Сосновских ходила в слезах, а сам глава семьи Николай Петрович, судя по всему, принял радикальные меры. Осталось только узнать, какие именно, возможно, это имеет какое-то отношение к его гибели. Для этого мне надо пообщаться с теми, кто знал об этом периоде жизни Алены и ее преподавателя Игоря Александровича. Поэтому сейчас мой путь лежит в художественное училище на Институтской улице.
Я оставила машину недалеко от этого места и вошла в вестибюль. Путь мне преградила вертушка, которые встречаются сейчас в каждом учреждении. Слева в стеклянной кабине сидела женщина-вахтер.
– Я корреспондент художественной галереи «Эстетика», – представилась я. – Мне нужно поговорить с руководством училища.
– Проходите. Второй этаж и по коридору направо – в администрации вам подскажут, куда дальше.
По широкой лестнице я поднялась наверх и пошла по длинному коридору. Почти в самом конце его я прочла на табличке, прикрепленной к двери: «Зав учебной частью». Я решила начать с завуча, а там видно будет. Не успела я постучать в дверь, как она отворилась, и я почти нос к носу столкнулась с представительной дамой.
– Ой, простите.
– Пожалуйста. Вы ко мне?
– Я внештатный корреспондент галереи «Эстетика». Руководство поручило мне собрать материал об училище и его преподавателях.
– Этим у нас занимается Алла Александровна, но ее, к сожалению, сейчас нет. Я могу вам помочь. Я заместитель директора Нина Степановна Завгороднева. Какие именно сведения вас интересуют?
Меня, естественно, интересовало все, что было связано с Игорем Александровичем, преподавателем Алены Сосновской. Но поскольку я даже не знала его фамилии, я решила начать издалека.
– Нина Степановна, расскажите, пожалуйста, об училище в целом, я хочу для начала составить общее впечатление. Потом, если не возражаете, задам вопросы.
– Хорошо. Проходите, присаживайтесь, – пригласила она.
Я села на диван, вынула из сумки блокнот и ручку. Надо же делать вид, что стенографирую.
– Основателем Тарасовского художественного училища, – начала Нина Степановна, – был известный художник-пейзажист, профессор Академии художеств Алексей Боголюбов. Он, кстати, приходился внуком Александру Николаевичу Радищеву. А в этом здании одно время жил выдающийся русский художник Михаил Александрович Врубель. Старинное здание отреставрировали, и когда в 1997 году исполнилось сто лет со дня основания училища, мы переехали сюда. У нашего учебного заведения очень хорошая репутация.
Что касается технического оснащения, то в этом плане тоже все на самом современном уровне. У нас великолепные учебные мастерские, несколько выставочных залов. Они признаны лучшими экспозиционными помещениями в масштабах города. У нас собрана замечательная библиотека с уникальными изданиями, а также очень интересная видеотека. В выставочных залах часто проходят экскурсии для школьников, а также мастер-классы и конференции.
– На какие специальности вы объявляете прием? – Я продолжала имитировать стенографирование.
– Сейчас мы принимаем бакалавров в классы живописи, скульптуры и дизайна.
– И где работают ваши выпускники? Я имею в виду не только географию, но и сферу приложения знаний.
– Поняла ваш вопрос. Выпускники училища работают преподавателями в детских художественных школах и школах искусств, в общеобразовательных школах, а также в области рекламы и дизайна.
– Нина Степановна, расскажите, пожалуйста, о педагогическом коллективе. Кто обучает студентов?
– У нас очень квалифицированные кадры. Достаточно сказать, что в разные годы в училище работали народные художники СССР Александр Кибальников, Борис Неменский, заслуженные художники России Лев Головницкий, Василий Фомичев и другие.
– Скажите, – я решила задать вопрос, ради которого я и затеяла все это интервью, – а Игорь Александрович… фамилия вылетела из головы…
– Игорь Александрович? Да, работал такой, Воложский его фамилия. Только никаких званий у него не было, просто член Союза художников. И он уже лет двадцать назад ушел из училища. А почему именно он вас интересует?
Я отметила про себя, что Нина Степановна напряглась, когда я произнесла имя этого Воложского. Я решила больше не касаться этого вопроса, чтобы не выпадать из образа корреспондента. Тем более что завуч, в общем-то, и не ждала от меня ответа.
После небольшой паузы она продолжила:
– Я вам лучше расскажу о других преподавателях. Вот, например, Юрий Сергеевич Таранцев, один из лучших наших коллег. Не так давно с большим успехом прошла его персональная выставка. Заслуживает внимания и деятельность Алексея Викторовича Горожанина. Он регулярно проводит мастер-классы для учеников общеобразовательных школ, которые собираются поступать к нам. Например, предлагает тему «Композиция из геометрических фигур». Он и теоретические аспекты затрагивает, и руководит выполнением обязательных заданий для поступающих. Такие встречи очень полезны для будущих абитуриентов. А еще…
Я дослушала завуча до конца, поблагодарила за сведения об училище и вышла из здания. Конечно, я ничего не узнала о той давней истории с участием Алены Сосновской и ее преподавателя, но зато теперь мне известна его фамилия. И еще я знаю, что он теперь не работает в училище, а это уже кое-что. Осталось только выяснить, что же там такое произошло, что Воложский оставил преподавательскую деятельность, и какую роль в этом сыграл Николай Петрович Сосновский. А где же я это узнаю? Да в отделении Союза художников!
Тарасовское отделение Союза художников находится на улице Трабахова. Я попала туда как раз на открытие персональной выставки заслуженного художника Ирины Соловьевой. В выставочном зале было многолюдно. На стенах висели картины, а сама художница, убеленная сединами женщина лет восьмидесяти, сидела за небольшим столом с альбомами и буклетами.
Творения художницы впечатляли. Особенно бросались в глаза два экспоната выставки – диптих «Ночной лес» и триптих «Осенние листья». Рядом со мной остановились еще две женщины.
– Какой сочный мазок, – восхитилась одна.
– Совершенно завораживающее буйство красок, – похвалила вторая.
Мне же цветовое решение ночного леса, в котором преобладали красный, желтый и синий, показалось парадоксальным. Да и «Осенние листья» в пурпуре как-то не очень вязались с листопадом, каким мы привыкли его видеть. Хотя буйство красок, несомненно, имелось.
Рядом с художницей сел молодой мужчина.
– Уважаемые гости! – начал он. – Позвольте поприветствовать вас на нашей выставке. Я буду немногословен. Отмечу незаурядность таланта Ирины Петровны, чистоту ее души и глубокие познания в области искусства. А об остальном – о себе и о своем творчестве расскажет сама художница. Пожалуйста, Ирина Петровна, вам слово.
– Я коренная волжанка, окончила художественное училище имени Боголюбова. Училась у таких видных мастеров, как Александр Скворцов, Борис Миловидов, Владимир Гуров, Николай Архангельский. Потом были годы учебы в Московском полиграфическом институте у Андрея Дмитриевича Гончарова и Валериана Степановича Житенева.
В родной город я вернулась после окончания учебы в Москве и начала работать в Тарасовском отделении художественного фонда России. В дальнейшем свою художественную работу сочетала с преподаванием в кружке рисования при Дворце пионеров и школьников. Это нашло отражение в серии моих работ «Юные художники».
Другой моей страстью были путешествия. Из поездок по Золотому кольцу России, из Пскова, Бухары, Самарканда, Ташкента, Кижей и Соловков я привозила десятки работ. Но больше всего я люблю раздольную Волгу, свой город, нашу тарасовскую природу.
Я слушала ее и листала альбом «Мир художника» с произведениями Соловьевой. Часть набережной, ротонда, консерватория. Вот графика Соловьевой более приближена к реальности, чем ее картины. Кроме зарисовок с видами Тарасова, мне понравились сельские пейзажи с церквями.
– Какие люди нас посетили! Татьяна, ты ли это? Какими судьбами? – Я обернулась и увидела свою бывшую одноклассницу Наташку Леонову.
– Привет, Наташ. Я здесь по делу.
– По какому? Ты же вроде юридический окончила?
– Не «вроде окончила́, а окончила на самом деле.
– Слышала, ты в прокуратуре работаешь?
– Оттуда я ушла, теперь частным сыском занимаюсь.
– Ого! А у нас-то здесь что расследовать? Здесь только чистое искусство, это я тебе как искусствовед могу сказать.
– Ты мне лучше как искусствовед вот что скажи: ты знаешь такого художника Игоря Александровича Воложского?
– Разумеется, знаю. А что он натворил?
– Пока неизвестно, я как раз и занимаюсь выяснением этого факта. Скажи, как он выглядит?
– Высокий, лет сорок пять – сорок восемь. Но мужик он еще ничего, довольно импозантный.
– Спереди у него залысина имеется?
– Да вроде есть.
– А как человек? Что ты о нем можешь сказать?
– Если честно, я знаю его очень поверхностно. Он темная лошадка, как говорится. Его у нас зовут «Марк Шагал тарасовского разлива».
– Почему Марк Шагал?
– Ты картины Шагала видела?
– Видела, что-то там у него летало, люди или коровы.
– Эта картина называется «Коровы над Витебском». Потом, когда он за границу уехал, таких работ с сумасшедшинкой у него еще больше появилось. А Воложский… В общем, это надо видеть.
– Слушай, ты можешь дать мне его координаты? Телефон, адрес?
– Сейчас, подожди, я посмотрю, где это может быть записано.
Она ушла, а я снова переключила внимание на Соловьеву.
– Я участвовала в многочисленных выставках: областных, республиканских и зарубежных, – продолжала вещать она. – Одну из них, выставку в Тарасовском художественном музее имени Радищева в 2000 году, я считаю ключевой, потому что это была наша совместная выставка с московским художником Адольфом Демко. А девять лет спустя сбылась моя давняя мечта – мои работы были выставлены в Музее-усадьбе Борисова-Мусатова. Самым большим счастьем я сегодня считаю годы работы в Доме творчества в Москве и встречи с художниками из других городов России.
– Вот, держи. – Наташка вернулась и протянула мне лист бумаги. – Здесь его домашний телефон, адрес и адрес мастерской.
– Как войти с ним в контакт? Какой предлог придумать?
– Закажи ему свой портрет.
– Наташ, меня вот что еще интересует. Я в живописи разбираюсь, мягко выражаясь, не очень. А точнее сказать, очень не. Но все же. Вот как ночной лес может быть серо-буро-малиновым?
– Танюша, чтобы не очень грузить тебя, скажу, что Ирина Петровна показала свое видение природы и свое отношение к ней.
– Ага, поняла. Теперь, если увижу на картине сине-фиолетовую Сахару, значит, у меня не глюк, это пейзажист видит ее такой. Ладно, Наташ, спасибо. Пока.
Я вышла на улицу. Надо бы зайти к подруге Алены Сосновской. Может, сейчас мне кто-нибудь откроет. Я снова оказалась у дома Николая Петровича. У дверей квартиры 127 я услышала громкий женский голос:
– Опять, скотина, нажрался! Опять, сволочь, на бровях приполз!
– Што т-ты, Настенька, што ты, – заплетающимся языком проговорил испуганный мужской голос, – м-мы только с друзьями по чуть-чуть.
– Какой по чуть-чуть, ты на ногах не стоишь! Чтоб тебя чума забрала!
– О-ох, Н-астенька. Чумы, Настенька, уже нет. Не-т. Ее уже давно по-повывели.
– Хоть бы кто-нибудь тебя повывел, алкаш чертов!
– На-астюша, солнышко, не рас-страивайся ты так. Щас я тихо…нько так лягу в постель…ку, сделаю баиньки, а-а утреч-ком буду как… этот… огу…рчик. Свеженький! Хи-хи!
– Иди уже, пьянь подзаборная.
Что-то во всей этой перебранке показалось мне ненастоящим. Но я не затем сюда пришла, чтобы разбираться в чужих семейных делах. Скандал утих, можно позвонить в дверь. Мне открыла полная женщина. На вид ей было лет тридцать с небольшим.
– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Я Татьяна Иванова, частный детектив. Расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Можно с вами поговорить?
– Но я ничего не знаю, – растерялась она.
– Вас Настей зовут?
– Да, верно.
– Настя, вы ведь были подругой Алены, дочери Николая Петровича?
– Была.
– Вот о ней я и хочу поговорить.
– Проходите, – пригласила она и пошла вперед.
Беседовали мы в гостиной, маленькой и очень уютной. Я сразу перешла к делу:
– Скажите, как давно вы знали Алену?
– Да с тех пор, как живем в этом доме. Но вы ведь знаете, что Алена погибла в автокатастрофе?
– Да, это мне известно. Я сейчас о другом хочу поговорить. Что вы знаете об отношениях Алены с ее преподавателем Игорем Александровичем Воложским?
– У них все прямо как в любовных романах было, – усмехнулась Настя. – Аленка тогда вся светилась от счастья, говорила, что любит его безумно. «Раньше, – говорит, – я не верила в отношения с первого взгляда, а зря. У нас с Игорем все именно так и случилось». Они планировали пожениться. Я ей говорила: «Аленка, но ведь он намного старше тебя!» А она мне: «И совсем он не старый, ему всего 31».
– А сколько тогда было Алене?
– Ей только исполнилось пятнадцать, но выглядела она гораздо старше, как взрослая девушка. Еще она говорила, что постоянно думает о своем Игоре, хочет быть с ним все время рядом, теперь даже не представляет свою жизнь без него.
– А как Аленины родители отнеслись к этому?
– Ой, вы не представляете, какой был скандал, когда им стало известно! Тетя Полина, думаю, все-таки с пониманием отнеслась к Аленкиному чувству, а вот дядя Коля… В общем, они все втроем куда-то срочно уехали. Это было почти в конце учебного года, но занятия еще не закончились. Потом вернулись. Аленка очень изменилась, я имею в виду ее поведение. Я ее спрашиваю, что случилось, где ты была все это время, а она молчит, ничего не объясняет. Только смотрит на меня как-то странно.
– Настя, Алена рассказывала вам об интимных подробностях своего романа?
– Да. Мне даже завидно было. Я моложе ее на два года, у меня такого опыта еще не было.
– И после ее возвращения вы об этом никогда не говорили?
– Нет, что вы. Мы и дружить-то почти перестали. И потом, я с родителями совсем скоро переехала в другой дом, далеко отсюда, а здесь стала жить моя бабушка. Я окончила среднюю школу, поступила в экономический, потом вышла замуж и пошла жить к родителям мужа. Только недавно мы вернулись сюда. По семейным обстоятельствам.
– Ладно, Настя. Спасибо вам. До свидания.
– Я вас провожу.
Уже когда мы с Настей были в прихожей, дверь из смежной комнаты открылась, и в ней показался тщедушный мужчина.
– Настюша, – позвал он, но, увидев меня, замолчал.
Спускаясь по лестнице, я вдруг поняла, что же показалось мне таким необычным во всей этой ситуации с пьяной перебранкой. Муж Насти вовсе не был пьян, в квартире не ощущался запах алкоголя. Это у них, наверное, такая ролевая игра! Одни пары играют в доктора и больного, другие – в секретаршу и босса, а кто-то развлекается вот таким образом. Что ж, в каждой избушке свои игрушки.
Дома я приняла душ, поужинала и легла спать.
