Глава 18
Теперь вы понимаете, почему британские солдаты уважают женщин в форме. Эти женщины по праву заслуживают уважения. Когда вы видите девушку в хаки или в голубой форме ВВС с нашивкой на рукаве, запомните: она получила ее вовсе не за то, что связала больше носков, чем кто-либо в Ипсуиче.
Краткий путеводитель по Великобритании.
Военное и морское ведомства, Вашингтон, округ Колумбия
Двадцать третий день плавания
Губернатор Гибралтара слыл среди представителей не только ВМФ, но и гражданских служащих необычайно умным человеком. Еще во время Первой мировой он завоевал репутацию выдающегося стратега, и дипломатическая карьера этого чиновника стала наглядным подтверждением того, что его аналитические способности и последовательная приверженность жесткому курсу были оценены по достоинству. Но даже он, глядя на бывшую шахту элеватора, не сразу понял, что именно предстало его глазам.
Капитан Хайфилд, сопровождавший важного гостя на полетную палубу, где должна была состояться приветственная церемония с участием оркестра Королевской морской пехоты Великобритании, проклинал себя за то, что заранее не проверил путь, по которому предстоит провести губернатора. Шахта элеватора – она и есть шахта элеватора. Но капитану даже в голову не могло прийти, что они отважатся развесить там нижнее белье для просушки. Белое, телесного цвета, серое от старости или, наоборот, тонкое, как паутина, и отделанное французским кружевом: бюстгальтеры и грации весело полоскались над зияющей дырой, словно подражая знамени, приветствовавшему великого человека на борту корабля. И вот пожалуйста, на военном корабле под командованием Хайфилда сливки британской дипломатической службы в сопровождении безупречно одетых моряков должны лицезреть такое безобразие.
Добсон. Он наверняка знал, но не счел нужным предупредить его, Хайфилда. Капитан проклинал свою треклятую ногу, из-за которой все утро просидел в офисе, дав тем самым старпому такой шанс ему нагадить. Он неважно себя чувствовал и решил отдохнуть в преддверии долгого и трудного дня, а потому доверил Добсону проследить за тем, чтобы все было на высшем уровне. А ведь он, командир корабля, не вчера родился и вполне мог предвидеть, что Добсон устроит ему какую-нибудь подставу.
– Я… Вы, должно быть, немного удивлены… – начал капитан Хайфилд, когда обрел наконец дар речи. – Боюсь, нам пришлось применить более… прагматичный подход, на время забыв о формальностях. – (Губернатор стоял с открытым ртом, благородная бледность сменилась едва заметным румянцем. Безмятежное лицо Добсона под фуражкой оставалось непроницаемым.) – Хотелось бы добавить, ваше превосходительство, что это ни в коем случае не является показателем степени нашего уважения. – Капитан пытался добавить в свою речь нотку юмора, но безуспешно.
Супруга губернатора, прикрывшись сумочкой, незаметно пихнула мужа в бок и слегка склонила голову.
– Капитан, здесь нет ничего такого, чего мы не видели бы раньше, – любезно сказала она, ее губы изогнулись в лукавой улыбке. – И мне кажется, за время войны нам пришлось повидать гораздо более ужасные вещи.
– Действительно, – с сомнением в голосе произнес губернатор. – Действительно.
– Я в полном восторге оттого, что ради удобства пассажиров вы рискнули зайти настолько далеко. – Она положила узкую ладонь на его рукав и бросила на него проницательный взгляд. – Ну что, продолжим осмотр корабля?
На полетной палубе дела пошли уже лучше. Взяв в Адене на борт губернатора и других пассажиров, «Виктория» начала медленно продвигаться на север по Суэцкому каналу – прожилке серебристой воды в обрамлении песчаных дюн, так ярко блестевших под лучами палящего солнца, что находившимся на полетной палубе пришлось прикрыть глаза рукой. Несмотря на жару, невесты, надевшие шляпы от солнца и вооружившиеся зонтиками, веселились вовсю, а нещадно потевшие даже в тропической форме оркестранты были на высоте.
Тем временем экипаж вернулся к исполнению своих обязанностей. Губернатор с супругой любезно согласились судить конкурс на лучшее исполнение чечетки – один из заключительных этапов борьбы за титул королевы красоты «Виктории». Конкурс был организован специально для того, чтобы как-то занять женщин. В конце концов губернатор, удобно устроившийся под большим зонтиком со стаканом ледяного джина с тоником, при виде строя хихикающих девушек немного оттаял. Его супруга нашла время поболтать с каждой конкурсанткой, а по окончании конкурса вручила приз завоевавшей всеобщие симпатии хорошенькой блондиночке, которую тепло поздравили остальные невесты. Уже потом супруга губернатора призналась Хайфилду, что эти австралийки «ужасно милые. И очень смелые. Ведь им пришлось не только оставить всех, кого они любили, но и проделать столь нелегкий путь».
А потом все снова пошло наперекосяк. Капитан Хайфилд уже собирался объявить, что мероприятие закончено, и предложить почетным гостям спуститься вниз, где для них был организован поздний ланч, но неожиданно заметил необычный всплеск активности по правому борту. «Виктория» степенно плыла мимо военного лагеря, и невесты, заметив множество мужчин европеоидного типа, высыпали гурьбой на полетную палубу. Подолы их ярких платьев раздувал игривый морской ветерок. Выкрикивая приветствия, они весело махали загорелым молодым людям, ради такого случая бросившим работу. Наклонившись, капитан Хайфилд услышал возбужденный визг женщин и увидел по пояс голых мужчин, которые, яростно жестикулируя, облепили по всему периметру ограждение из колючей проволоки.
Хайфилд молча взирал на эту безобразную сцену, желая убедиться, что его подозрения не беспочвенны. Затем с тяжелым сердцем включил систему громкой связи.
– Я хочу выразить вам свою благодарность за чрезвычайно теплый прием, оказанный нашим гостям, губернатору и его супруге, – произнес он, наблюдая за напрягшейся спиной губернатора, который в данный момент явно наблюдал ту же картину. – Для тех, кто желает немного освежиться, на ангарной палубе организовано чаепитие. Между тем вас, должно быть, заинтересует тот факт, что молодые люди, которым вы так усердно машете, – немецкие военнопленные.
Айрин Картер подошла к ней после конкурса, чтобы сказать, что очень рада, что она, Эвис, победила: «Лучше извлечь максимум из своих ножек, пока их не испортило это противное варикозное расширение вен, а?» – и похвастаться своей почтой. Она получила семь писем, из них четыре – от мужа.
– Ты непременно должна прочесть нам свои письма, – заявила Айрин; ее глаза были скрыты за солнцезащитными очками. – Представляешь, мама, узнав, что мы плывем на одном пароходе, начала приглашать твоих родителей на чай. Им, наверное, не терпится узнать, чем мы тут занимаемся. – (И, зуб даю, ты уже обо всем ей радостно доложила, подумала Эвис.) – Ура! Я собираюсь попить чая и прочесть письма от Гарольда. А ты много получила?
– Целую кучу! – воскликнула Эвис, помахав пачкой писем у Айрин перед носом. Из них от Иэна было только одно. Но она специально засунула его между мамиными, чтобы Айрин ни о чем не догадалась. – В любом случае желаю удачи на следующем конкурсе, – сказала она. – Кажется, на лучший маскарадный костюм, поэтому я не сомневаюсь, что тут ты справишься намного лучше. Ведь ты настолько загорела, что если завяжешь вместо лифа шарф, то вполне сойдешь за туземку. – И с этими словами Эвис сжала в руке свой «сертификат» и с высоко поднятой головой пошла прочь.
Фрэнсис в спальне не оказалось. Теперь она старалась бывать там как можно реже. Наверное, прячется где-нибудь, решила Эвис. Маргарет пошла на лекцию, посвященную английским достопримечательностям. Эвис скинула туфли и приготовилась читать письмо от Иэна в обстановке так редко выпадающего одиночества.
Она пробежала глазами письма от папы (бизнес, деньги, гольф), от мамы (походы в гости и платья), от сестры («очень хорошо одной, спасибо тебе, бла-бла-бла») и наконец вскрыла послание от Иэна. Посмотрела на его почерк, удивляясь про себя, что в случае Иэна даже чернила и бумага имеют значение. Мама любила говорить, что в мужчинах с плохим почерком есть нечто незрелое. Это, дескать, свидетельствует о том, что их характер еще до конца не сформировался.
Она посмотрела на часики. До ланча оставалось еще десять минут. Достаточно времени, чтобы прочитать письмо. Она вытащила письмо из конверта и блаженно вздохнула в предвкушении удовольствия.
Спустя четверть часа она уже не читала, а просто тупо смотрела на листок бумаги, что держала в руках.
Пришедший матрос нашел Маргарет и Фрэнсис в буфетной. Они ели мороженое. Фрэнсис уже притерпелась к неизменному шушуканью за своей спиной, когда она осмеливалась показаться на людях. Маргарет с мрачной решимостью болтала без умолку. Пару раз она даже интересовалась у самых беспардонных зевак, с какого перепугу они смотрят ей в рот, считают, что ли, сколько она съела мороженого, и тихо чертыхалась себе под нос, когда те, краснея, отворачивались.
– Миссис Фрэнсис Маккензи? – спросил матрос.
Она кивнула. Она уже несколько дней ждала его появления.
– Мэм, капитан ждет вас в своем офисе. Я вас туда отведу.
Столовая разом притихла.
А Маргарет побледнела.
– Думаешь, это из-за собаки? – прошептала она.
– Нет, – тусклым голосом ответила Фрэнсис. – Я абсолютно уверена, что нет.
По лицам женщин вокруг она видела, что те тоже абсолютно уверены. НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ, шептали вокруг. Только на сей раз невесты не выказывали никаких признаков беспокойства.
– Не задерживайся, – услышала она чей-то голос уже на выходе из столовой. – Если не хочешь, чтобы люди начали болтать.
Эвис пластом лежала на койке. Она услышала доносившийся откуда-то странный низкий звук – скорее, утробный стон – и с удивлением поняла, что звук этот исходит из ее собственного горла.
Она посмотрела на зажатое в руке письмо, потом – на кольцо на своем тонком пальце. Комната плыла перед глазами. Внезапно она, как ужаленная, соскочила с койки, упала на колени, и ее вырвало в тазик, который остался стоять еще с тех пор, когда ее постоянно тошнило. Обхватив себя руками, словно это был единственный способ не дать себе окончательно вывернуться наизнанку, она содрогалась в рвотных позывах до тех пор, пока не заболели ребра, а горло не начало жечь огнем. И сквозь приступы кашля она слышала собственный голос, твердящий: «Нет! Нет! Нет!» – словно она отказывалась принимать реальность этого ужаса.
Наконец она в изнеможении привалилась к койке, волосы повисли мокрыми прядями, косметика размазалась, платье измялось, все тело ныло от лежания на жестком полу. Она мельком подумала, что, может, все происходящее просто дурной сон. Возможно, и письма-то никакого нет. Наверное, море на нее так действует. Она сотни раз слышала об этом от моряков. Но нет, вот оно – на ее подушке. И почерк Иэна. Его красивый почерк. Его красивый, ужасный, дьявольский почерк.
Она слышала, как по коридору, цокая каблучками, идет компания женщин. Мод Гонн, лежавшая под дверью, навострила уши, словно ожидая услышать знакомый голос, а затем разочарованно положила голову между лап.
Эвис тоже прислушалась, голова шла кругом, точно у пьяной. Все кругом вдруг показалось ей страшно далеким. У нее не осталось желаний. Хотелось просто лежать. Тяжелая голова буквально раскалывалась от боли. Эвис была не в состоянии ничего делать. Разве только смотреть на рифленый металлический пол.
Она снова засунула тазик под койку. И, не обращая внимания на отвратительный запах, холодный металл под собой, абсолютно мокрые волосы, легла прямо на пол, устремив глаза еще на одно открытое письмо, что лежало подле нее. Ее мать писала:
Я уже всем сообщила, что торжество состоится в «Савое». Папочка получил хорошую скидку благодаря своим связям в гостиничном бизнесе. И, Эвис, дорогая, – никогда не догадаешься – Дарли-Хендерсоны включили это мероприятие в программу своего кругосветного путешествия, ну и бери еще выше: губернатор с супругой сказали, что тоже будут. Теперь, когда война закончилась, все с удовольствием начали путешествовать. И нам обещали, что твою фотографию поместят в журнале «Татлер». Дорогая, если раньше у меня и были сомнения насчет твоей свадьбы, то сейчас я безмерно счастлива. Мы устроим такой вечер, о котором много месяцев потом будет говорить не только весь Мельбурн, но и пол-Англии!
Твоя любящая мама
P. S. Не обращай внимания на сестру. Она сейчас немного куксится. Подозреваю, что из-за этого зеленоглазого чудовища.
P. P. S. Мы так и не получили никаких известий от родителей Иэна, что достойно сожаления. Не могла бы ты попросить его дать нам их адрес, чтобы мы связались с ними сами? Мне хотелось бы получить список их гостей.
* * *
День выдался длинным и утомительным, и, когда девушка вошла в комнату, капитану Хайфилду с трудом удалось встать, в результате он решил остаться за письменным столом, дабы в случае чего облокотиться на него. Визит губернатора и необходимость его повсюду сопровождать окончательно вымотали Хайфилда, именно поэтому, а возможно, чтобы пощадить чувства девушки, капитан решил не приглашать ни капеллана, ни офицера женской вспомогательной службы.
Когда матрос объявил о ее приходе, она возникла в дверях, сжимая в руках сумочку, а затем так и осталась там стоять. Он уже во второй раз видел ее вблизи, и ее внешность снова поразила его. Если бы не строгая манера поведения, девушка была бы совершенно неотразимой. Она явно предпочитала держаться в тени, и теперь, заглянув в ее личное дело, капитан Хайфилд понял почему.
Он жестом предложил ей сесть. Несколько минут он внимательно изучал пол, не зная, как подступиться к предмету разговора, и первый раз в жизни жалея, что не может на время передать кому-нибудь свое звание капитана. Дисциплинарные вопросы с членами экипажа решались достаточно просто, по обкатанной процедуре, ну и в случае необходимости всегда можно было устроить им разнос. Но женщины – это совсем другое дело, раздраженно думал он, остро ощущая ее присутствие, присутствие всех женщин, что были здесь до нее. Вместе с тоннами багажа они захватили на борт все свои проблемы, а вдобавок создали новые, заставляя чувствовать себя без вины виноватым только потому, что ты неукоснительно следуешь правилам.
Он услышал, как по громкой связи прозвучала команда «Вольно!». Значит, морякам пора идти в столовую. Он подождал, пока все стихнет.
– Вы знаете, по какому поводу я вызвал вас к себе? – спросил он.
Она не ответила. Просто моргала распахнутыми глазами, словно возлагая на него все бремя ответственности.
Ну давай, не тушуйся, старина, говорил он себе. Не тяни резину. Покончи поскорей со всем этим – и сможешь с чистой совестью опрокинуть стаканчик.
– До моего сведения дошло, что несколько дней назад вы стали участницей произошедшего внизу инцидента. И в процессе рассмотрения дела мне стали известны вещи, вызвавшие у меня… некоторое беспокойство.
О том, что произошло, ему доложил Ренник еще накануне вечером. К Реннику подошел один из кочегаров, шепнул на ушко о котле с неприятностями, который вовсю кипит и булькает, а еще о разговорах, что идут о той девушке. Ренник, естественно, тут же сообщил Хайфилду: ведь кочегар явно хотел через стюарда донести информацию до капитана.
– Это касается вас… Одним словом, вашей жизни до того, как вы оказались на борту моего корабля. Боюсь, я обязан поднять этот неприятный для вас вопрос. Ради блага своих людей и поддержания дисциплины на корабле я должен знать, соответствуют ли данные… данные слухи действительности. – (Она промолчала.) – Могу ли я расценить ваше молчание как знак согласия?
Когда она не ответила уже в третий раз, капитан почувствовал себя крайне неловко. Что, вдобавок к плохому самочувствию, переполнило чашу его терпения. Он встал, возможно, чтобы казаться внушительнее, и обошел вокруг письменного стола.
– Я вовсе не хочу подвергать вас гонениям, мисс…
– Миссис, – поправила она капитана. – Миссис Маккензи.
– Но закон есть закон, и при подобном положении вещей я не могу позволить женщине… вашего сорта путешествовать на корабле, где полно мужчин.
– Моего сорта.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Держать взаперти такое количество женщин уже достаточно сложно. Я изучил подробности вашего… вашего дела и считаю, что ваше присутствие на корабле может дестабилизировать его работу.
Одному Богу известно, что скажет губернатор Гибралтара, если узнает о такой пассажирке. Не говоря уже о его супруге. Они только-только успели прийти в себя после инцидента с немецкими военнопленными.
Она долго рассматривала носки своих туфель. Затем подняла голову:
– Капитан Хайфилд, вы что, собираетесь ссадить меня с корабля? – Ее голос звучал тихо и очень спокойно.
Когда она это сказала, он сразу почувствовал облегчение.
– Простите, – ответил он. – Боюсь, у меня просто нет другого выхода.
Она явно о чем-то напряженно думала. Судя по ее поведению, его слова ее не слишком удивили. Но в прищуренных глазах сквозило презрение.
А вот этого он как раз меньше всего ожидал. Возможно, приступа гнева. Истерики, как и у тех двух бедняжек. Именно на этот случай капитан оставил матроса дежурить под дверью.
– Вы вправе что-нибудь сказать, – произнес капитан, когда молчание уже начало угнетать его. – Я имею в виду, в свое оправдание.
В разговоре снова возникла длинная пауза. Затем она сложила руки на коленях:
– Значит, в свое оправдание… Я сиделка. А если точнее, медицинская сестра. Я четыре с половиной года проработала медсестрой. За это время я выходила несколько тысяч мужчин, а некоторым из них спасла жизнь.
– Это замечательно… что вы сумели…
– Стать достойным членом общества? – Ее тон сделался резким.
– Я совсем не то…
– Но ведь я им не стала, разве нет? Потому что мне никогда не позволят забыть мое так называемое прошлое. Даже когда его отделяет от меня несколько тысяч миль.
– Я совсем не то хотел сказать…
Она посмотрела ему прямо в глаза. И, как ему показалось, расправила плечи.
– Капитан, я прекрасно понимаю, что именно вы хотели сказать. Что в моем случае послужной список не имеет никакого значения. Как и большинство тех, кто находится на вашем корабле, вы предпочитаете судить обо мне, основываясь исключительно на слухах. Ну и соответствующим образом поступать. – Она разгладила брюки на коленях и сделала глубокий вдох, явно пытаясь взять себя в руки. – Капитан Хайфилд, вы не дали мне договорить, а я хотела сказать следующее. Так вот, за время службы я выходила несколько тысяч мужчин, причем некоторые из них пострадали не только физически, но и морально. Некоторые из них были моими врагами. Большинство из них находились между жизнью и смертью. Но ни один из них, – сделала она паузу, – ни один из них не проявил ко мне такого вопиющего неуважения, какое вы только что изволили продемонстрировать, капитан.
Он не ожидал, что она настолько владеет собой. И настолько аргументированно излагает свою точку зрения.
А еще он не ожидал, что окажется в роли обвиняемого.
– Послушайте, – примирительно начал он. – Я не могу делать вид, будто ничего о вас не знаю.
– Нет, конечно. Так же как, очевидно, и я. Но я пытаюсь вести общественно полезную жизнь и стараться не думать о вещах, которые не в состоянии изменить.
В комнате повисла напряженная тишина. Капитан лихорадочно искал выход из нештатной ситуации. За дверью кто-то приглушенно переговаривался, и он понизил голос, пытаясь отыскать способ с честью выйти из сложившегося положения.
– Послушайте, вы, наверное, хотите сказать, что ни в чем не виноваты, да? Что вы, возможно, даже в некотором роде жертва?
Если она начнет его умолять, пообещает, что в дальнейшем ее поведение будет образцовым, тогда, быть может…
– Я хочу сказать, что в любом случае это не ваше дело. – Костяшки ее пальцев побелели от едва сдерживаемых эмоций. – Единственное, что вас касается, капитан, – это моя работа медсестрой, которая, как вам должно быть известно из списка пассажиров, а также из моего послужного списка, если бы вы взяли на себя труд его изучить, состоит в уходе за больными. Мой статус замужней женщины и мое поведение на борту вашего корабля, а оно – и вы это знаете – соответствует всем вашим требованиям о соблюдении внешних приличий.
Ее голос неожиданно окреп. Бледные мочки ушей порозовели – единственное свидетельство того, что она начинает терять терпение.
И капитан, к своему удивлению, обнаружил, что из них двоих именно он почему-то чувствует себя виноватым.
Он посмотрел на бумаги, регламентирующие процедуры высадки невест на берег.
«Ссадите ее в Порт-Саиде, – посоветовала ему дама из австралийского Красного Креста. – Возможно, ей придется немного подождать судна, идущего обратно. И опять же, как правило, большинство из них исчезает в Египте». И это ее «из них» прозвучало с нескрываемым презрением.
Боже, угораздило же попасть в такую передрягу! В такую треклятую передрягу! Он уже сто раз пожалел, что затеял этот разговор, создав кучу проблем на свою голову. Но система уже начала работать. И у него были связаны руки.
Словно прочитав его мысли, она резко поднялась со стула. Ее гладко зачесанные назад волосы еще больше подчеркивали высокие, почти славянские, скулы и тени под глазами. Капитан невольно задался вопросом, не вздумает ли она наброситься на него, как та малышка, но сразу устыдился подобных мыслей.
– Послушайте, миссис Маккензи, я…
– Я понимаю. Вы хотите, чтобы я покинула корабль.
Он мучительно искал нужные слова – слова, говорившие о том, что он сожалеет, но долг превыше всего.
И вот уже у самой двери она внезапно повернулась и спросила:
– А вы не хотите, чтобы я осмотрела вашу ногу? – (Капитан поперхнулся и удивленно заморгал.) – Я заметила, что вы хромаете. Когда вам казалось, что вас никто не видит. Возможно, вы также в курсе, что ночью я обычно сидела на полетной палубе.
Теперь Хайфилд был окончательно сбит с толку. Он даже машинально выдвинул вперед здоровую ногу.
– Не уверен, что…
– Если вы стесняетесь, я даже не буду до вас дотрагиваться.
– У меня все в порядке с ногой.
– Тогда вам не будет больно.
Они стояли напротив друг друга. Абсолютно неподвижно. В ее взгляде даже не было намека на приглашение.
– Я никому… Я никому об этом не говорил, – неожиданно для себя произнес капитан.
– Что ж, я умею хранить секреты, – не сводя с него глаз, сказала она.
Капитан тяжело опустился на стул и задрал штанину. Последние несколько дней он старался не смотреть на свою ногу.
Ее враждебность сразу пропала. Она отступила назад, затем подошла поближе и осмотрела рану.
– Рана определенно инфицирована. – Она показала на его ногу, словно спрашивая, не возражает ли он, а затем осторожно пощупала покрасневшую кожу вокруг. – И как насчет температуры? По-моему, она повышенная.
– Раньше я чувствовал себя лучше, – признался он.
Она еще несколько минут изучала пораженную поверхность. И он заметил – испытывая при этом нечто похожее на стыд, – что даже не вздрогнул при ее прикосновении.
– По-моему, у вас остеомиелит. Инфекция проникла в кость. Необходимо откачать из раны жидкость и провести курс пенициллина.
– А у вас он есть?
– Нет, но у доктора Даксбери должен быть.
– Не хочу впутывать его в это дело.
Она не выказала ни капли удивления. И он подумал о том, что есть в этой ситуации нечто сюрреалистическое. Более того, он не мог забыть ошеломленное выражение, появившееся на ее лице, когда она увидела его ногу. И то, как она тут же постаралась скрыть свои чувства.
– Вам необходима медицинская помощь, – заявила она.
– Не хочу ставить в известность доктора Даксбери, – повторил он.
– Что ж, капитан, я высказала вам мнение специалиста, но считаю, что вы имеете полное право проигнорировать его.
Она встала и вытерла руки о брюки. Попросив ее обождать, он открыл дверь и пригласил дежурного матроса.
Парень вошел в офис, его глаза метались между капитаном и стоявшей рядом женщиной.
– Отведите миссис Маккензи в амбулаторию, ей надо взять кое-какие принадлежности, – сказал Хайфилд.
Она колебалась, явно ожидая, что он поставит ей какие-то условия. Но нет, он промолчал.
Он протянул ей руку с ключом, она взяла ключ, постаравшись избежать прямого контакта.
Игла вошла в его ногу, она двигалась туда и обратно, откачивая образовавшуюся жидкость. Несмотря на болезненность процедуры, Хайфилд почувствовал, что мучавшее его так долго беспокойство постепенно исчезает.
– Примерно через шесть часов вам надо будет сделать еще один укол пенициллина. Затем следует делать укол раз в день. Для начала введем двойную дозу, чтобы подавить инфекцию. Но когда вы прибудете в Англию, вам следует немедленно показаться врачу. Возможно, он будет настаивать на срочной госпитализации. – Она снова осмотрела рану. – Но вам повезло. Не думаю, что у вас гангрена.
Она говорила тихим, размеренным голосом, избегая смотреть ему в лицо. Наконец она наложила на рану марлевую салфетку и откинулась назад, чтобы дать ему возможность опустить штанину. На ней были те же самые брюки цвета хаки и белая блузка, что и в тот день, когда она приходила в его офис в качестве сопровождающей своей непутевой подружки.
Он вздохнул с облегчением, надеясь, что ночью уже не будет так мучиться от боли. Она собирала медицинские принадлежности, которые принесла из амбулатории.
– Кое-что из этого вам придется держать здесь, – не отрывая глаз от пола, произнесла она. – А завтра надо будет сменить повязку. – Она накорябала инструкции на листке бумаги. – При каждом удобном случае старайтесь держать ногу кверху. И следите за тем, чтобы она не намокала. Особенно в условиях повышенной влажности. Можете принимать по две болеутоляющие таблетки зараз. – Она положила ему на стол марлевые салфетки и клейкую ленту, а затем закрыла колпачок его ручки. – При первых признаках ухудшения покажитесь хирургу. На сей раз промедление смерти подобно.
– Я хочу сказать, что произошло недоразумение. – (Она подняла голову.) – Ошибочная идентификация. Если вы сможете найти время, чтобы до конца плавания провести мне курс пенициллина, я буду вам чрезвычайно признателен.
Она пристально посмотрела на него, затем поднялась на ноги. Впервые за время разговора она выглядела слегка ошарашенной.
– Я сделала это вовсе не потому, – тяжело сглотнув, сказала она.
– Ну да, я знаю. – Он тоже поднялся, осторожно перенеся вес тела на больную ногу, и протянул ей руку. – Спасибо, миссис Маккензи… Сестра Маккензи.
Она не меньше минуты недоуменно смотрела на его руку. И когда она все-таки ответила на его рукопожатие, он был потрясен стоявшими в ее глазах слезами – ведь до сих пор она умудрялась проявлять завидную выдержку.
