Глава 26
Выражение скорби по усопшим – безумство, ибо оно наносит вред живым, мертвым это чувство неведомо.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Она молчала на протяжении короткой поездки в château, не противилась, когда Наташа взяла ее за руку: возможно, хотела поддержать, возможно, боялась, что девочка снова исчезнет. Они понимали, что не время задавать вопросы.
Когда приехали в château, Наташа отвела Сару в свою комнату, раздела, как маленькую, и уложила в огромную постель. Укутала одеялами худые плечики. Девочка закрыла глаза и уснула. Наташа сидела рядом, положив руку на спящую девочку, словно этот небольшой человеческий контакт мог принести ей успокоение. Никогда и никого она не видела настолько худым и бледным. Она представила, через что пришлось пройти Саре, и это ее потрясло.
После того как Grand Dieu вынес свой вердикт, началась суматоха. Когда Сара упала на песок, они с Маком бросились на арену. Мак поднял на руки безжизненное тело, а Grand Dieu взял поводья. Слышались возбужденные крики, мадемуазель Фурнье закрыла лицо руками. Когда Мак проходил мимо, Наташа удивилась, с какой легкостью он поднял Сару, будто пушинку. Ее тронуло, как бережно он прижимал девочку к себе. Перенесенная в офис, через несколько минут Сара пришла в себя. Они сидели по обе стороны от нее, и Наташа бережно держала голову девочки на коленях. Эпическое путешествие на время отдалило их друг от друга, и никто не знал, как реагировать.
Потом Сара посмотрела на Мака, не понимая, как он здесь оказался, и снова закрыла глаза, будто решила, что не способна с этим справиться.
– Сара, все хорошо. – Наташа погладила ее потные свалявшиеся волосы. – Ты не одна. Ты теперь не одна.
Но девочка, видимо, ее не слышала.
Местный доктор, которого вызвали с другого конца École Nationale, диагностировал сломанную ключицу и множественные ушибы. Сказал, что прежде всего ребенку нужен отдых. Принесли чай. Оранжина. Печенье. Сару заставили поесть и попить. Она повиновалась, почти не сопротивляясь. Взволнованные люди говорили по-французски. Наташа плохо понимала. Она поддерживала совершенно обессилевшую девочку, пытаясь вселить в нее силу и отвагу. Просила у нее прощения за то, что подвела.
C’est incroyable. Слух быстро распространился по École Nationale, и люди в бриджах для верховой езды и фуражках приходили взглянуть на юную англичанку, которая прибыла сюда, проделав путь через половину Франции.
C’est incroyable. Наташа слышала, как люди повторяли это шепотом, когда Мак нес Сару к машине. Она отметила, что взгляды, которыми их провожали, выражали отнюдь не восхищение. Будто подвиг Сары мог свершиться по недосмотру с их с Маком стороны. Она не чувствовала обиды, считая, что они, вероятно, правы.
Бо отвели в ветеринарный центр, где занялись его ранами. Ночь он должен был провести в стойле. Как сказал Grand Dieu, это самое малое, что они могли сделать для такого животного. Потом Мак сказал, что Grand Dieu долго стоял, глядя на Бо, когда тот, накормленный, напоенный и перевязанный, опустился на толстую подстилку из золотистой соломы, простонав от удовольствия.
– Alors, – сказал старик, не глядя на Мака. – Всякий раз, когда мне кажется, что я знаю все о лошадях, возникает что-то, что меня удивляет.
– У меня то же чувство в отношении людей, – заметил Мак.
Grand Dieu положил руку ему на плечо:
– Поговорим завтра. Приходите в десять. Она заслуживает объяснения.
Теперь, когда Сара наконец заснула, Наташе казалось, что только постоянная бдительность не даст девочке исчезнуть. День сменился вечером, небо потемнело. Наташа съела шоколадку и выпила бутылку воды из мини-бара. Прочитала несколько страниц книги, оставленной кем-то из гостей. Сара не шевелилась. Время от времени, обеспокоенная неподвижностью девочки, Наташа склонялась над ней и проверяла, дышит ли та. Потом снова возвращалась на кресло.
Когда она вышла в коридор вскоре после восьми, ее ждал Мак – казалось, уже довольно долго. Она заметила у него новые морщины – плод напряжения последних дней. Наташа бесшумно закрыла за собой дверь, и он встал на ноги.
– Она в порядке. Но очень замерзла. Хочешь на нее посмотреть?
Он покачал головой. Тяжело вздохнул и выдавил улыбку:
– Все-таки мы ее нашли.
– Да.
Наташа удивилась, почему, вопреки ожиданиям, это их не радует.
– Я все думаю… – он запнулся, – она так выглядела… Что могло произойти…
– Понимаю…
Они стояли в коридоре. Пахло старым лаком, старинные ковры заглушали звуки. Наташа не могла отвести от него глаз.
Он шагнул вперед и кивнул в сторону своей комнаты:
– Пойдешь ко мне? Если она спит в твоей постели, тебе надо где-то…
Всегда найдется другая Мария.
– Мне кажется, нельзя оставлять ее одну, – спокойным деловым тоном сказала Наташа. – Я в кресле посплю. Ничего страшного.
– Может, ты и права.
– Мне так кажется.
– Я рядом, если что.
Мак попытался улыбнуться. Лицо у него было серьезное и усталое. Словно после возвращения Сары он тоже понял, как близки они были к катастрофе. Не сдержавшись, Наташа дотронулась до новых морщинок у него под глазами.
– Тебе тоже нужен отдых, – сказала она тихо.
Он посмотрел на нее так, что она потеряла голову. Стала беззащитной, любимой. Стальная дверь открылась и обнажила то, что, как ей казалось, давно исчезло.
Потом все вернулось на круги своя. Он смотрел в пол. Засунул руки в карманы.
– Я в порядке. – Мак отвел взгляд. – Высыпайтесь обе. Позвони мне утром.
Сара так крепко спала, что, когда проснулась, не сразу поняла, где находится. Подняла голову с подушки. Глаза были словно засыпаны песком. Увидела высокое окно, каштан вдалеке. Мимо проехала машина, и этот звук пробудил ее.
Она села, почувствовала запах немытой кожи и грязной одежды. И только тогда увидела Наташу: та свернулась в кресле, натянув одеяло до подбородка. Из-под него виднелась босая нога.
Сара смутно помнила, как Наташа гладила ее волосы, как повторяла ее имя со страхом и облегчением. Потом вспомнила арену, печальные глаза Grand Dieu, когда он сказал «non».
Боль обожгла грудь. Она снова опустила голову на мягкую белую подушку и стала смотреть на высокий-высокий потолок – единственную преграду между ней и огромным пустым миром.
Он сказал «non».
Non.
– Если она не хочет говорить, думаю, не надо на нее давить.
Наташа стояла в парадном вестибюле, пока Мак оплачивал счет.
Она посмотрела вниз, где Сара ждала их в машине, на заднем сиденье, прислонившись головой к окну. У нее был отсутствующий взгляд.
– Она не просто не хочет говорить о дедушке, Мак. Она вообще не хочет говорить.
Полицейские нашли паспорт Сары, а также пустой бумажник и кое-что из вещей на дороге в Блуа. Сара не вышла из ступора, даже когда ей протянули драгоценную книгу Ксенофонта с загнутыми страницами.
Мак забрал свою кредитную карту и поблагодарил мадам, которая настояла, чтобы он взял приготовленную для девочки еду в дорогу. Все хотят накормить Сару, подумала Наташа, будто еда могла заполнить чудовищные пустоты, которые образовала жизнь.
– Она опустошена, – сказал Мак. – Она жила этой надеждой долгое время, намного дольше, чем мы об этом знаем, и вдруг ей говорят, что этому не суждено быть. Дедушка умер. Она преодолела верхом пятьсот миль или больше. Она потрясена, измождена и разочарована. Она всего лишь подросток. Все знают, что подростки могут подолгу не разговаривать.
– Наверное, ты прав. – Наташа скрестила руки на груди.
Время от времени выглядывало солнце, словно играло в кошки-мышки со свинцово-серыми тучами, но никто из них не заметил, насколько живописен короткий путь от château до Кадр-Нуар. Охранника у ворот, видимо, предупредили об их приходе. Наташа заметила, с каким любопытством он посмотрел на заднее сиденье, когда они проезжали.
Мадемуазель Фурнье ждала их перед главной конюшней. Она поцеловала Наташу и Мака, словно то, что они пережили вместе, сблизило их. Потом обняла Сару за плечи и широко улыбнулась:
– Как ты сегодня себя чувствуешь? Уверена, тебе надо было хорошенько выспаться.
– Хорошо, – пробормотала Сара.
– Хочешь посмотреть на свою лошадь, пока мы ждем месье Варжюса? Бошер отлично отдохнул за ночь. Он очень сильный. Его стойло вон там…
Она повела их в сторону блока, где содержались лошади, принимающие участие в представлениях, но Сара сказала: «Нет».
Повисла неловкая пауза.
– Я не хочу его видеть. Не сейчас.
– Мне кажется, Сара вначале хочет поговорить с Grand Dieu, – заметил Мак, будто извиняясь.
– Конечно. – Мадемуазель Фурнье по-прежнему улыбалась. – Как я не догадалась. Следуйте за мной, пожалуйста.
Кабинет был украшен фотографиями, сертификатами и медалями. Наташа заметила, как внимательно Мак их разглядывал.
Вошел месье Варжюс – с таким видом, будто вернулся с другой, более важной встречи. С ним был еще один мужчина, которого он представил как месье Гино, администратора курса. Сара сидела между Наташей и Маком. Наташе показалось, что девочка съежилась, будто задалась целью занимать как можно меньше места в этом мире. Наташа потянулась к ее руке, но остановилась на полпути. Проснувшись утром, Сара снова возвела вокруг себя стену. От вчерашней беззащитности не осталось и следа.
Grand Dieu был одет в черную форму, сапоги начищены до зеркального блеска. Примятые волосы говорили, что он провел несколько часов верхом. Он сел за стол и какое-то время смотрел на Сару, словно удивлялся, что ребенок был способен на то, что он видел вчера. С сильным акцентом он объяснил по-английски, что в Кадр-Нуар принимают не более пяти новых членов в год, обычно одного или двух. Кандидаты сдают экзамен, на котором присутствуют лучшие наездники страны. К экзамену допускаются лица, достигшие восемнадцати лет. Чтобы быть принятым, кроме всего этого, необходимо быть гражданином Франции.
– Видишь, Сара, необходимо родиться во Франции, – сказала Наташа.
Сара молчала.
– Тем не менее, мадемуазель, я бы хотел сказать, что вчера вы и ваша лошадь показали нечто поразительное. «Хорошая лошадь быстро едет». Вы знаете, кто это сказал? Ваш Джордж Элиот. – Старик склонился над столом. – Если вы выполните условия нашей системы, я не вижу причин, почему бы через несколько лет вам и вашей лошади не вернуться к нам. У вас есть талант и смелость. Достигнуть того, что достигли вы в вашем возрасте… – Он покачал головой. – До сих пор не могу поверить. – Он опустил голову. – Я хотел бы вам также сказать, что ваш дедушка был прекрасным наездником. Мне всегда было жаль, что он ушел. Уверен, он бы стал maître écuyer. Он бы гордился вашими достижениями.
– Но вы меня не примете?
– Мадемуазель, я не могу принять четырнадцатилетнюю девочку. Вы должны понимать это.
Сара отвернулась и прикусила губу.
– Сара, ты слышала, что сказал месье Grand Dieu? – вступил в разговор Мак. – Он считает тебя очень талантливой. Мы придумаем, как можно продолжать тренировки, и когда-нибудь ты сюда вернешься. Мы с Таш хотим тебе помочь.
Сара изучала свои белые кеды, которые вместе со сменой одежды купил утром Мак. Наступила долгая пауза.
Снаружи был слышен стук копыт по бетонному покрытию, вдали тихо заржала лошадь. Сара, скажи что-нибудь, мысленно умоляла Наташа.
Сара подняла голову и посмотрела на Grand Dieu:
– Вы возьмете мою лошадь?
– Пардон? – Старик заморгал.
– Вы возьмете мою лошадь? Бошера?
Наташа непонимающе посмотрела на Мака:
– Сара, ты не хочешь отдавать Бо.
– Я не с вами разговариваю, – сказала та резко. – А с ним. Так вы возьмете его?
Старик смотрел на Наташу:
– Мне кажется, сейчас не время…
– Вы считаете его талантливым? Est-ce que vous pensez il est bon?
– Mais oui. Il a courage aussi, c’est bien.
– Тогда я отдаю его вам. Мне он больше не нужен.
Наступила тишина. Мужчина из административного отдела шептал что-то на ухо Grand Dieu.
– Джентльмены, мне кажется, Сара еще не оправилась. – Наташа наклонилась к ним. – Мне кажется, она…
– Перестаньте говорить мне, что я имею в виду! – возмутилась Сара. – Я вам объясняю: он мне больше не нужен. Месье может его взять. Вы его возьмете? – требовательно повторила она.
Grand Dieu внимательно смотрел на Сару, словно пытался понять, насколько она серьезна.
– Вы действительно этого хотите? – Он нахмурился. – Отдать его Кадр-Нуар?
– Да.
– Тогда да, я приму его с благодарностью, мадемуазель. Совершенно очевидно, это очень способная лошадь.
Что-то смягчилось в Саре. Она так крепко сжала челюсти, что Наташа видела напрягшийся мускул на ее щеке. Сара расправила плечи и повернулась к нему:
– Хорошо. Мы можем идти?
Их всех будто парализовало. Мак сидел с открытым ртом. У Наташи закружилась голова.
– Сара… это очень серьезный шаг. Ты любишь свою лошадь. Даже я это понимаю. Пожалуйста, не принимай поспешных решений. Подумай. Ты много пережила…
– Нет! Не буду я думать. Хоть раз послушайте меня. Бо останется здесь. Теперь, если собираетесь ехать, поехали. Прямо сейчас. Или я поеду одна, – добавила она, когда никто не сдвинулся с места.
Этого было достаточно, чтобы все вскочили. Мак бросил смущенный взгляд на старика и поспешил вслед за Сарой на залитый солнцем двор.
– Мадам… – Когда Сара не могла их слышать, Grand Dieu взял Наташину ладонь обеими руками. – Если она захочет его навестить или передумает, это ничего. Она так молода. Столько пережила…
– Благодарю вас.
Наташа хотела еще что-то добавить, но в горле застрял ком.
Он выглянул в окно. Сара стояла на солнце, скрестив руки на груди и пиная булыжник.
– Она так похожа на своего деда, – сказал француз.
Вскоре после выезда из Сомюра начался дождь. Грозовые тучи сталкивались над горизонтом и неслись навстречу. Ехали молча. Мак следил за дорогой, ведя машину по лужам.
Наташа завидовала его занятию: молчание в тесной машине стало невыносимым. Она не могла даже остаться наедине со своими мыслями. Время от времени она бросала взгляд в зеркало на солнцезащитном щитке и видела худенькую девочку на заднем сиденье, которая смотрела в окно. Лицо Сары было непроницаемым, но ее окружала аура такого глубокого страдания, что она распространялась на весь салон. Дважды Наташа пыталась ей сказать, что еще не поздно, что можно вернуться за Бо. В первый раз Сара промолчала, во второй закрыла уши руками. Наташа так расстроилась, что не договорила.
Дай ей время, уговаривала она сама себя. Поставь себя на ее место. Она потеряла дедушку, дом. Но Наташа не могла понять, почему девочка, которая делала все, чтобы сохранить лошадь, единственное существо, которое у нее осталось в целом мире, ее связь с прошлым, а возможно, и с будущим, отдала ее с такой легкостью.
Вспомнились последние минуты в Кадр-Нуар. Grand Dieu проводил их до стойл:
– Сара, вы должны посмотреть на свою лошадь перед отъездом и убедиться, что она в удовлетворительном состоянии.
Наташа разгадала его маневр: он надеялся, что при виде Бо девочка одумается, осознает последствия своего решения.
Сара нехотя подошла к стойлу, но остановилась в нескольких футах от него, откуда не было видно лошади за высокой дверью.
– Пожалуйста, – просил он, – посмотрите, насколько лучше он сегодня выглядит. Посмотрите, как ветеринар поработал над его ранами.
Давай, Сара, молча просила Наташа. Проснись! Посмотри, что ты собираешься сделать. Она была согласна взять на себя заботу о Бо. Готова была на все, чтобы облегчить страдания Сары. Но Сара лишь бросила взгляд на работу ветеринара. Даже когда лошадь высунула голову и издала звук приветствия, который, казалось, исходил у нее из живота, Сара не подошла ближе. Она опустила плечи, засунула руки глубже в карманы, потом, кивнув Grand Dieu, повернулась и пошла к машине. Лошадь прядала ушами и смотрела ей вслед.
Не только Сара и ее потери занимали мысли Наташи. Дождь барабанил по крыше. Из-за дождя не было видно стоп-сигналов машин впереди и дороги. Они приближались к Кале. Наташа смотрела на руки Мака. Когда они выйдут из машины в Англии, для нее тоже все будет кончено. Они договорятся, кто будет жить в доме эти последние несколько недель, уладят деловые вопросы, и он отправится в новое жилье, а она будет в одиночестве собирать осколки своей жизни. Что у нее осталось? Она потеряла любимый дом, сломала карьеру, разрушила потенциальный союз. Тяжело было признать, но жить дальше не хотелось.
Она закрыла глаза. А когда открыла, то увидела город под эстакадой шоссе. По пустынной улице ехала девочка на велосипеде. Она наклонилась вперед и двигалась спокойно и грациозно, невзирая на погоду. Наташе почему-то вспомнилась поездка на поезде несколько месяцев назад, когда она увидела девочку на лошади, стоявшей на задних ногах, на узкой лондонской улочке. Ее поразила и запомнилась не сама картина, а то, как спокойно и гармонично взаимодействовали девочка и животное. Она это поняла, хотя видела их меньше секунды.
А потом у нее в голове зазвучал голос – высокий взволнованный голос Констанс Девлин, ее свидетельницы: «Люси может легко сбиться с пути. Для этого вам только нужно перестать ее слушать».
– Мак, останови машину, – вдруг сказала Наташа.
– Что?
– Останови машину.
Единственное, что знала Наташа, – дальше они ехать не могут. Мак, ничего не понимая, припарковался. Она вышла из машины и открыла заднюю дверцу:
– Выходи, Сара. Нам нужно поговорить.
Девочка отшатнулась от нее как от ненормальной.
– Нет, – сказала Наташа, плохо отдавая себе отчет в том, что делает. – Дальше мы не поедем. Мы должны поговорить – ты и я. Выходи.
Она взяла ее за руку и вытащила из машины. Под дождем они пошли к кафе под навесом на противоположной стороне. Наташа слышала, как возмущался Мак, но решительно велела ему оставить их наедине.
– Хорошо. – Наташа выдвинула стул и села.
Других посетителей не было, она даже не была уверена, что кафе открыто. Она привела сюда Сару, но не знала, что собирается ей сказать. Она знала одно: ехать дальше, чувствуя волны боли и немое страдание, она не может. Нужно что-то делать.
Сара бросила на нее полный недоверия взгляд и села рядом.
– Ты знаешь, Сара, что я юрист. Всю жизнь я занимаюсь тем, что пытаюсь разгадать, в какие игры играют люди, чтобы их опередить. Я неплохо разбираюсь в характерах. Обычно я могу определить, что у человека на уме. Но у меня возникли трудности. – (Сара уставилась на стол.) – Я не понимаю, почему девочка, которая прогуливала, крала и обманывала, чтобы сохранить лошадь, девочка, у которой была единственная цель в жизни, и она была связана с этой лошадью, вдруг все бросает. – (Сара молчала. Она отвернулась и положила руки на колени.) – Приступ гнева? Ты думаешь, что, если швырнуть все псу под хвост, кто-то вмешается и изменит для тебя правила? Если в этом дело, поверь, никто ничего не будет менять. Эти люди работают в соответствии с принципами, которые были выработаны триста лет назад. Они не станут их менять ради тебя.
– А я и не просила! – огрызнулась Сара.
– Тогда ладно. Ты не веришь им, когда они говорят, что в будущем смогут тебя принять? Не знаю, может, ты не хочешь попытаться? – (Сара молчала.) – Из-за дедушки? Боишься, что не сможешь ухаживать за лошадью без его помощи? Но мы можем помочь тебе. Я знаю, с самого начала мы с тобой не очень ладили, но это лишь потому, что не были честны друг с другом. Мне кажется, наши отношения можно улучшить.
Наташа ждала. Она понимала, что так говорила с клиентами. Но ничего с этим сделать не могла. Это лучшее, на что я способна, сказала она про себя.
Но Сара просто сидела и молчала.
– Мы можем поехать домой? – спросила она.
Наташа закатила глаза:
– Что? И это все? Ты не собираешься ничего мне сказать?
– Я просто хочу уехать.
Наташа почувствовала, как в ней закипает гнев. Ей хотелось закричать: Сара, почему ты все усложняешь? Почему так хочешь себе навредить? Но вместо этого она сделала глубокий вдох и сказала спокойно:
– Нет. Мы не можем уехать.
– Что?
– Я знаю, когда кто-то лжет, и я знаю, что ты мне лжешь. Поэтому нет, мы никуда не поедем, пока ты не объяснишь мне, что происходит.
– Вы хотите правды?
– Да.
– Вы хотите говорить о правде? – Сара горько усмехнулась.
– Да.
– Потому что вы всегда говорите правду, – с насмешкой бросила Сара.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да то, что вы все еще влюблены в Мака, но не говорите ему об этом. – Сара кивнула в сторону машины, где Мак, едва различимый из-за льющегося ручьем дождя, склонился над дорожной картой. – Это так очевидно, что смешно. Даже в машине вы не знаете, как себя вести, когда он рядом. Я вижу, как вы украдкой на него смотрите. Как вы будто бы случайно касаетесь его. Но этого вы ему не скажете.
Наташа сглотнула:
– Это сложно.
– Конечно сложно. Все сложно. Потому что вы знаете, как и я… – ее голос сорвался, – вы знаете, как и я, что иногда, если сказать правду, станет еще хуже, а не лучше.
Наташа смотрела на Мака на противоположной стороне улицы.
– Ты права, – наконец согласилась она. – Хорошо. Ты права. Но, как бы я ни относилась к Маку, я могу с этим справиться. Когда я смотрю на тебя, Сара, я вижу человека, который лишается стержня в жизни. Вижу человека, который причиняет себе боль. – Она наклонилась вперед. – Для чего, Сара? Зачем ты это делаешь с собой?
– Потому что так надо.
– Нет, не надо. Тебе сказали, что через несколько лет тебя смогут принять, если ты…
– Через несколько лет.
– Да, через несколько лет. Знаю, кажется, это будет не скоро, когда ты молод, но время летит быстро.
– Почему вам надо вмешиваться? Почему вы не верите, что это правильное решение?
– Потому что это неправильное решение. Ты лишаешь себя будущего.
– Вы ничего не понимаете.
– Я понимаю, что ты не должна исключать всех из своей жизни только потому, что тебе больно.
– Вы не понимаете!
– Понимаю, поверь мне.
– Я должна была его оставить.
– Нет, не должна. Конечно же не должна! Черт! Чего хотел для тебя твой дедушка больше всего? Что бы он сказал, если бы знал, что ты сделала?
Сара повернулась к ней лицом. Она побелела от гнева. Голос сорвался на крик.
– Он бы понял!
– Не уверена.
– Я должна была его оставить. Только так я могла его защитить!
Наступила тишина. Наташа сидела не шевелясь.
– Защитить его?
Девочка сглотнула. И тогда Наташа заметила блеск в глазах Сары, дрожащие побелевшие костяшки пальцев. Когда она снова заговорила, ее голос был мягким.
– Сара, что случилось?
Вдруг девочка зарыдала, тяжело и горько. Наташа сама так плакала тридцать шесть часов назад: это были рыдания, выражающие потерю и одиночество. Наташа заколебалась, потом притянула девочку к себе и крепко прижала, шепча слова успокоения:
– Все хорошо, Сара. Все хорошо…
Рыдания затихли, превратились в всхлипывания. Сара шепотом поведала ей об одиночестве, о тайнах, о долге, о страхе и о темной дороге, на которую едва не встала, и Наташины глаза тоже наполнились слезами.
Через залитое дождем ветровое стекло Мак видел, что Наташа сжимает Сару в объятиях, пожалуй слишком сильно. Наташа что-то говорила, девочка согласно кивала. Он не знал, что делать, но было видно, что у Наташи созрел какой-то план. Он не хотел мешать, если ей удалось получить хоть какое-то объяснение последних событий.
Он сидел в машине, смотрел, ждал и надеялся, что ей удастся хоть как-то улучшить положение.
К столику подошла женщина, вероятно хозяйка заведения. Наташа что-то заказала, потом посмотрела в его сторону. Они встретились взглядами, ее глаза сияли. Она знаком позвала его.
Он вышел из машины, закрыл дверцу и направился к ним под навес. Обе смущенно улыбались, будто стеснялись, что их застали врасплох. Он отметил с болью, что его жена, почти бывшая жена, очень красива. Она сияла.
– Мак! Наши планы меняются.
Он посмотрел на Сару, которая с интересом изучала содержимое хлебной корзинки.
– Перемена касается лошади? – спросил он, держась за спинку стула.
– Конечно.
Мак сел. Небо над ними расчищалось.
– Слава богу!
По пути в Англию Наташа и Сара устроились на заднем сиденье. Они о чем-то шептались, иногда включая Мака в разговор. Они не будут возвращаться в Сомюр. Сара сказала, что знает одного человека, которому полностью доверяет доставку Бо. Они позвонили в Кадр-Нуар, где, к счастью Сары, ожидали их звонка. С лошадью все было хорошо. Она будет там в безопасности, пока ее не заберут. Наташа сказала, что сама Сара не приедет.
– Нам нужно заняться похоронами, – сказала она мягко.
Время от времени Мак оглядывался и видел две склонившиеся головы: они что-то планировали, обсуждали. Казалось, между ними было полное взаимопонимание. Сара останется с Наташей. Они рассматривали разные варианты: интернаты – Наташа позвонила сестре, которая сказала, что слышала, есть школы, в которые принимали с лошадью, – или платные конюшни в другом районе Лондона. Наташа сказала, что проблем с Салем больше не будет. Без подписи Сары условия и положения договора, а также его притязания на лошадь были беспочвенны. Она пошлет ему официальное письмо с объяснением всего этого и предложением держаться подальше. И Бо будет в безопасности. Они устроят для него лучшую жизнь. Где-нибудь, где он сможет бегать по зеленым лугам.
Наташа, подумал Мак, занималась тем, что у нее лучше всего получалось: решала чужие проблемы. Время от времени, когда упоминалось имя Анри Лашапеля, лицо Сары кривилось от боли. Тогда Наташа сжимала ее руку или поглаживала по плечу. Показывая снова и снова, что рядом.
Мак наблюдал за всем этим в зеркале заднего вида, испытывая благодарность, но чувствуя себя лишним. Он знал, Наташа не намеренно исключила его и Сара навсегда останется в его жизни тоже, что бы ни произошло между ними двоими. Возможно, так Наташа дипломатично говорит ему, что проведенная вместе ночь была ошибкой, а теперь, когда напряжение поисков закончилось, она бы хотела вернуться к более стабильной жизни с Конором. Что же все-таки это было? Лебединая песня? Прощание? Он не отваживался спросить. Твердил себе, что иногда поступки говорят больше слов, и с этой точки зрения все было ясно.
Когда они добрались до Кале, Сара наконец позвонила человеку, который, по ее словам, мог бы доставить Бо в Англию. Она взяла Наташин телефон и отошла подальше, словно не хотела, чтобы ее слышали. Мак был поражен, с какой легкостью она решила оставить Бо в другой стране. Потом подумал и понял, что ей было все равно, где он будет, если не с ней.
– Ты тихий какой-то, – заметила Наташа, когда Сара отошла на значительное расстояние.
Прижав телефон к уху, Сара шла между автомобилями, стоящими в очереди на паром.
– Наверное, мне нечего сказать. Вы все решили без меня.
Она посмотрела на него с удивлением, уловив обиду в голосе.
– Вот. – Сара вернулась, не дав им времени больше ничего сказать друг другу. – Том хочет с вами поговорить.
Наташа взяла телефон, Сара стояла совсем близко, будто расстояние между ними сократилось.
Мак смотрел на Наташу, пока она разговаривала. Бешеный поток путаных мыслей почти заглушал ее речь. Что-то в ней изменилось: лицо смягчилось и посветлело. Ей не суждено было материнство, но, казалось, она обрела новую цель в жизни. Он отвернулся, поняв, что не может скрыть свои чувства.
– Нет, ну что вы… Вы уверены? – сказала она, а потом после паузы: – Да, да. Я знаю.
– Он не хочет брать денег. – Закончив разговор, она обернулась, посмотрела на Сару. – И слушать не желает. Сказал, что будет в тех краях в середине недели и привезет Бо.
Удивленная, Сара улыбнулась: как и Наташу, ее застала врасплох такая неожиданная щедрость.
– Но есть условие, – добавила Наташа. – Он сказал, что взамен ты пригласишь его на свое первое выступление.
Молодым проще, подумал Мак позже, их надежда может еще возродиться. Иногда всего пара ободряющих слов способна вселить уверенность в прекрасное будущее, которое сменит бесконечную череду препятствий и разочарований.
– По-моему, условие справедливое, – заметила Наташа.
Сара кивнула.
Вот если бы у взрослых тоже так было, подумал Мак, возвращаясь к машине.
Повозившись с ключом, Наташа открыла входную дверь и вошла в темную прихожую. Зажгла свет. Был второй час ночи. Сонная Сара привычно поднялась наверх, как будто у себя дома. Наташа прошла за ней, поправила постель, протянула чистое полотенце. Удостоверившись, что девочка легла спать, медленно спустилась по лестнице.
Впервые за сорок восемь часов она была уверена, что Сара не исчезнет снова. Что-то изменилось между ними, будто сдвинулись тектонические плиты. Только что она взяла на себя громадную ответственность, зная, что подписывается на долгосрочные серьезные финансовые обязательства, что впереди ее ожидают эмоциональные американские горки. И тем не менее в глубине души Наташа ощущала радость, неведомую много лет.
Мак развалился на диване в гостиной, вытянув длинные ноги и положив их на пуфик. В руке зажаты ключи от машины, глаза закрыты. Она позволила себе осмотреть его долгим взглядом: мятая одежда, настоящий мужчина. Наташа принудила себя отвернуться. Смотреть на него было сродни мазохизму.
Он зевнул и выпрямился. Наташа поспешно отвела глаза, пока он не заметил. На полу были разложены фотографии: ряды снимков десять на двенадцать покрывали полированный паркет. Должно быть, он оставил их несколько дней назад, когда обнаружилось исчезновение Сары. Лошади в движении, сияющее умное старое лицо Ковбоя Джона – черно-белые образы, вдохновившие Мака на новые достижения в том, что он делал лучше всего. Ее внимание особенно привлек один снимок.
На нем женщина говорила по телефону. Улыбалась, не видя камеры. Ее окружали голые ветки сада. Свет за ней низкий и мягкий. Она была красива: зимнее солнце отражалось на коже, глаза смягчились от неведомого удовольствия. Камера не просто холодно отражала отдаленный образ. В нем было что-то интимное, тайный сговор между камерой и моделью.
Наташа не сразу поняла, что женщина на снимке – это она сама. Идеализированная версия ее самой, человека, которого она не помнила, который, как ей казалось, растворился в желчности развода. Внутри что-то напряглось и сломалось.
– Когда ты это снял?
Мак открыл глаза:
– Несколько недель назад. В Кенте.
– Мак… – Она не могла оторваться от фотографии. – Ты меня видишь такой?
Она отважилась посмотреть на него. На лице появились новые горестные морщины, кожа посерела от усталости, губы плотно сжаты, будто он заранее готов к разочарованию. Он кивнул.
У нее учащенно забилось сердце. Она подумала об Анри, о Флоренс, о Саре, которая смело сказала правду под дождем, не ведая, к чему это приведет.
– Мак… – Она не отрывала взгляда от фотографии. – Я должна тебе кое-что сказать. Я должна это сказать, даже если это будет самым глупым и унизительным поступком в моей жизни. – Она глубоко вдохнула. – Я люблю тебя. Всегда тебя любила, и даже если уже слишком поздно, я хочу, чтобы ты знал, что я сожалею. Хочу, чтобы ты знал, что самой большой ошибкой в моей жизни было позволить тебе уйти. – У нее задрожал голос, дыхание прерывалось. Руки, державшие фотографию, дрожали. – Ну вот, теперь ты знаешь. Если ты не любишь меня, ничего страшного. Потому что я сказала правду. Я буду знать, я сделала все, что могла, и если ты не любишь меня, это ничего не изменит, – закончила она торопливо, а потом добавила: – Если честно, неправда, что в этом нет ничего страшного. На самом деле это меня, вероятно, убьет. Но я все равно должна была сказать.
Обычное обаяние его покинуло.
– А как же Конор? – резко спросил он.
– С ним все кончено. Я никогда…
– Мать твою! – Он поднялся. – Мать твою!
– Почему ты?.. – Она застыла, потрясенная: он редко ругался.
– Таш…
Он подошел к ней, ступая прямо по фотографиям, которые расползались по скользкому паркету, и встал почти вплотную. Она затаила дыхание. Он был так близок, что она ощущала тепло его кожи. Только не говори «нет», мысленно просила она. Только не отшучивайся, не ищи удобной причины, чтобы уйти. Во второй раз я этого не переживу.
– Таш… – Он взял в ладони ее лицо. Голос охрип и срывался. – Жена моя…
– Ты хочешь сказать…
– Только не отгораживайся. – В его голосе слышался гнев. – Не отгораживайся снова.
Она бормотала извинения, но поцелуи и слезы заглушили слова. Он взял ее на руки, она обвила его ногами, прижалась к нему всем телом, спрятала лицо у него на шее.
– Нам предстоит долгий путь, – сказала она много позже, когда они поднимались в свою спальню. – Думаешь, мы сможем…
– Шаг за шагом, Таш, потихоньку. – Он поднял голову и посмотрел в сторону комнаты, где спала девочка. – По крайней мере, мы знаем, что это возможно.
